е причинения боли, в бессилии перед ней, в том, как она превращает тебя в ничто. Дело в боли, которую ты испытываешь в особой ситуации: раз тебя наказывают, значит, ты виновата. Нам обоим нравилось то, что происходит. Мне было стыдно за себя, и не успела я опомниться, как мой стыд тоже превратился в источник наслаждения. Я словно открывала для себя нечто такое, что было присуще мне всю жизнь. Мне хотелось еще и еще. Я в этом нуждалась. Роберт стал причинять мне боль по-настоящему. Он хлестал меня плетью. Бил кулаками, занимаясь со мной любовью. Я была перепугана, но этот страх невозможно было отличить от наслаждения. Вместо того чтобы шептать мне на ухо ласковые слова, Роберт шипел от жгучей ненависти, и хотя такое унижение раздражало, я трепетала так, что едва не теряла сознание. В том, что Роберт меня ненавидит, сомнений не было. Роберт не ломал комедию. Он занимался со мной любовью из глубокой ненависти, а я была не в силах сопротивляться. В наказании находила удовольствие.
Так продолжалось некоторое время. Все тело мое покрылось синяками, ссадинами, рубцами. У меня были трещины в трех ребрах. Роберт выбил мне зуб. Сломал мне палец. Я не смела показаться на глаза своим родителям, и как только умер дед Роберта, мы переехали сюда. Для Робертовых друзей я была всего лишь одной из многих жен, которых бьют мужья, – что, строго говоря, соответствовало истине. Никто ничего не замечал. В заведениях, где Роберт пил, это создало ему известное положение. Когда я надолго оставалась одна или общалась с самыми обычными людьми, занимающимися обычными делами, наши безрассудные поступки – как и мое собственное молчаливое согласие во всем этом участвовать – вселяли в меня ужас. Я то и дело твердила себе, что должна сбежать. А потом, как только мы опять оказывались вместе, то, что казалось раньше безрассудством, вновь становилось неизбежным, даже логичным. Оба мы были не в силах устоять против искушения. Нередко я сама проявляла инициативу, и всякий раз это не составляло труда. Роберт всегда горел желанием избить меня до полусмерти. Мы достигли той цели, к которой стремились все это время. Однажды ночью Роберт признался, что теперь у него, в сущности, осталось лишь одно желание. Желание убить меня – во время физической близости. Он говорил совершенно серьезно. Помню, на другой день мы пошли в ресторан и попытались превратить все это в шутку. Но мысль об этом все равно не давала нам покоя. Из-за нависшей над нами угрозы мы стали предаваться любви с такой страстью, какой не знали никогда.
Однажды Роберт пропьянствовал где-то весь вечер и пришел ночью, как раз когда я засыпала. Он забрался в постель и овладел мною сзади. Потом прошептал, что сейчас убьет меня, но это он много раз говорил и раньше. Он обхватил меня рукой за шею и начал сильно давить мне на поясницу. Одновременно он запрокинул мне голову. От боли я потеряла сознание, но еще до этого, помню, успела подумать: будь что будет, уже поздно идти на попятный. Безусловно, я хотела, чтобы меня убили.
Спина у меня была сломана, и я очень долго пролежала в больнице. Я уже никогда не буду нормально ходить – отчасти по вине неумелого хирурга, хотя все остальные специалисты утверждают, что он сотворил чудо. У них там круговая порука. Я не могу нагнуться – сразу появляются боли в ногах и в пояснице. Мне очень трудно спускаться по лестнице, а о том, чтобы подниматься, нечего и помышлять. По иронии судьбы, мне бывает удобно только в одной позе – когда я лежу на спине. К тому времени, как я вышла из больницы, Роберт уже купил на деньги деда бар, и заведение процветало. На этой неделе Роберт продает его управляющему. Когда я вышла, предполагалось, что мы будем вести себя разумно. Мы были шокированы случившимся. Роберт, не жалея сил, трудился в баре, ко мне домой ежедневно на несколько часов приходил физиотерапевт. Но мы, разумеется, не смогли ни забыть того, что пережили, ни перестать в этом нуждаться. В конце концов, мы не сделались другими людьми, и эта мысль – я имею в виду мысль о смерти – не перестала преследовать нас только потому, что мы решили выбросить ее из головы. Вслух мы об этом не говорили – говорить об этом было невыносимо, – но мысль эта так или иначе обнаруживала себя. Когда физиотерапевт сказал, что я достаточно окрепла, я без посторонней помощи вышла из дома – просто для того чтобы прогуляться по улицам и вновь почувствовать себя такой же, как все обыкновенные люди. Вернувшись, я обнаружила, что не могу подняться по лестнице. Перенося весь свой вес на одну ногу и отталкиваясь, я испытывала адскую боль, как от удара током. Я вышла во двор и стала дожидаться возвращения Роберта. Придя с работы, он сказал, что я сама виновата – не надо было выходить из квартиры без его разрешения. Он говорил со мной, как с маленьким ребенком. Он не только отказался помочь мне подняться по лестнице, но и ни на шаг не подпустил ко мне никого из соседей. Вы не поверите, но мне пришлось всю ночь провести внизу. Я сидела на пороге, пытаясь уснуть, и до самого утра мне казалось, будто я слышу, как люди храпят в своих спальнях. Наутро Роберт отнес меня наверх на руках, и впервые с тех пор, как я вышла из больницы, мы занялись сексом.
Физически я сделалась пленницей. Я в любое время могла выйти из квартиры, но никогда не была уверена, что мне удастся вернуться, и в конце концов покорилась судьбе. Роберт платит соседке, которая делает все покупки, а я уже почти четыре года никуда не выхожу. Я присматриваю за фамильными ценностями, за маленьким музеем Роберта. Он одержим воспоминаниями об отце и деде. А здесь я устроила вот этот цветущий уголок. Я много времени провожу в одиночестве. Это не так уж плохо.
Каролина вдруг прервала рассказ и внимательно посмотрела на Мэри.
– Вы понимаете, о чем я говорю? – Мэри кивнула, и Каролина смягчилась: – Хорошо. Для меня очень важно, чтобы вы как следует поняли все, о чем я рассказываю.
Она ощупывала большие блестящие листья растения в горшке, стоящем на балконе. Оторвав засохший лист, она бросила его вниз, во двор.
– Ну вот… – объявила она, но не закончила фразу.
Солнце уже скрылось сзади, за крышей. Мэри вздрогнула и сдержала зевоту.
– Вам не скучно меня слушать, – сказала Каролина. Это было скорее утверждение, чем вопрос.
Мэри сказала, что ей не скучно, и объяснила, что долгое купание, сон на солнце и тяжелая ресторанная еда нагоняют дремоту. Потом, поскольку Каролина по-прежнему пристально, выжидающе смотрела на нее, она спросила:
– Ну и что дальше? Поездка домой поможет вам стать более самостоятельной?
Каролина покачала головой:
– Об этом мы расскажем вам, когда придут Роберт и Колин.
Она принялась расспрашивать Мэри о Колине, иногда повторяя вопросы, которые задавала в прошлый раз. Любят ли его дети Мэри? Проявляет ли он к ним особый интерес? Знаком ли Колин с ее бывшим мужем? Выслушивая краткие и сдержанные ответы Мэри, Каролина кивала, словно отмечая галочкой пункты списка.
Когда она совершенно неожиданно спросила, занимаются ли они с Колином «чем-нибудь необычным», Мэри добродушно ей улыбнулась:
– Извините. Мы самые обыкновенные люди. Придется вам принять это на веру.
Каролина замолчала, уставилась в пол. Мэри наклонилась вперед и коснулась ее руки:
– Простите мою резкость. Мы ведь не настолько хорошо знакомы. Вы хотели кое о чем мне рассказать, вот и рассказали – и в этом нет ничего плохого. Ведь я вас не заставляла.
Мэри слегка сжала свою руку, уже несколько секунд лежавшую на руке Каролины.
Каролина закрыла глаза. Потом схватила Мэри за руку и поднялась так быстро, как только смогла.
– Я хочу вам кое-что показать, – с трудом произнесла она.
Мэри тоже встала, отчасти для того, чтобы помочь Каролине подняться.
– Это случайно не Колин, вон там, вдалеке? – спросила она и показала на одинокую фигуру на причале, едва различимую за самыми верхними ветками дерева.
Каролина посмотрела и пожала плечами:
– Без очков я так далеко не вижу.
По-прежнему держа Мэри за руку, она уже двинулась к двери.
Они прошли через кухню в спальню, погруженную в полутьму – ставни были закрыты.
Несмотря на рассказ Каролины о том, что здесь произошло, эта почти пустая комната казалась ничем не примечательной. Как и в комнате для гостей на другом конце галереи, за дверью с жалюзи находилась отделанная кафелем ванная. Кровать – широкая, без изголовья и подушек – была накрыта легким светло-зеленым покрывалом, гладким на ощупь.
Мэри села на край кровати.
– У меня ноги ноют, – сказала она Каролине, которая открывала ставни. Когда комната была залита предзакатным светом, до Мэри вдруг дошло, что сбоку от окна, у нее за спиной, к стене, вдоль которой стоит кровать, прислонена широкая, покрытая сукном доска, увешанная множеством фотографий, налезающих одна на другую, как на коллаже, главным образом черно-белых, частью цветных, сделанных «Полароидом», и на каждой – Колин. Мэри подвинулась на кровати, так, чтобы было лучше видно, а Каролина подошла и села рядом.
– Он очень красив, – тихо сказала она. – Роберт увидел вас обоих совершенно случайно, в день вашего приезда. – Она показала на фотографию Колина, стоящего около чемодана с картой города в руке. Обернувшись, он разговаривал с кем-то – возможно, с Мэри, – оставшимся за кадром. – Мы оба считаем его очень красивым. – Каролина обняла Мэри за плечи. – В тот день Роберт сделал много снимков, но этот – первый, который я увидела. Этот я никогда не забуду. Только что изучал карту и вот отвлекся. Роберт пришел домой такой возбужденный! Потом, по мере того как он приносил новые снимки… – Каролина обвела рукой всю доску, – наши отношения снова становились все более близкими. Это я предложила повесить их здесь, где мы могли бы видеть все сразу. Мы не раз лежали здесь без сна до раннего утра и строили планы. Вы не поверите, как много нужно было всего спланировать!
Пока Каролина говорила, Мэри потирала ноги, то массируя их, то почесывая, и изучала представшую перед ней мозаику минувшей недели. Были снимки, при взгляде на которые она сразу вспоминала, в какой ситуации они сделаны. На некоторых Колин был запечатлен на балконе более отчетливо, чем на том зернистом отпечатке. Были фотографии Колина, входящего в гостиницу, одна – где он сидит в одиночестве в кафе на понтоне, на другой – Колин, стоящий в толпе, у его ног – голуби, на заднем плане – высокая башня с часами. На одной он лежал голый на кровати. На других снимках ф