емный текст и утонченное гармоническое решение, актер своим прочувствованным исполнением сообщает отчасти случайному, вставному номеру эпохальный характер. Иные веселые композиции Дунаевского из 1930-х, возможно, слишком экзальтированны, но здесь, кажется, достигнуто изысканное равновесие, согласно восточной терминологии, обретено и зафиксировано «дао». Между тем последующий путь Павла Петровича был усеян не одними розами.
Утвердившись в качестве звезды первого ряда к началу 60-х (новую грань его таланта открыл в картине «Большая семья» Иосиф Хейфиц), Кадочников внезапно перестал сниматься с прежней интенсивностью. В 1965-м и 1968-м он даже предпринял попытки реализовать себя в кинорежиссуре («Музыканты одного полка» по пьесе Даниила Дэля, «Снегурочка» по сказке Александра Островского). Относительно причин его долговременного выпадения из актуального кинопроцесса существует множество версий. Наиболее достоверным представляется объяснение осведомленного театроведа Виталия Вульфа: «левые концерты», трения с администратором этих не одобряемых властями мероприятий, предательский донос, статья в партийной газете, отлучение от профессии… Странно, что в наши дни, когда предпринимательская инициатива, в сущности, поощряется, за неуместным флером скрывают по-человечески объяснимую историю с драматичными для всех поклонников великого артистического таланта последствиями.
Из единственного в его жизни театра, Ленинградского Нового ТЮЗа, где Кадочников блистал с 1935-го, он уволился в период активных съемок у Эйзенштейна. Как этот охочий до работы артист психологически и финансово выживал долгие годы простоя, можно лишь догадываться. Из небытия его неожиданно вернули: сначала Никита Михалков предложил роль Трилецкого в «Неоконченной пьесе для механического пианино», а следом Андрей Кончаловский утвердил Павла Петровича на роль Вечного Деда в «Сибириаде».
Последнее десятилетие его жизни прошло в непрерывном съемочном процессе. Кадочникова наперебой приглашали ведущие советские постановщики: вновь Никита Михалков, Витаутас Жалакявичюс, друг юности Сергей Юткевич, Виталий Мельников, Геннадий Полока, Игорь Масленников, Булат Мансуров, Владимир Бортко, Ян Фрид и Илья Фрэз. За редкими исключениями предоставлялись роли не первого плана, но все равно это была реальная работа, к тому же в интересных проектах оригинально мыслящих художников.
Он был, пожалуй, первым по-настоящему знаменитым учеником легендарного театрального педагога Бориса Зона, проложив таким образом путь к продуктивной жизни в искусстве выпускникам последующих мастерских ленинградского мэтра – от Николая Трофимова и Эммануила Виторгана до Зинаиды Шарко, Алисы Фрейндлих, Ольги Антоновой.
Кадочников сыграл первого нашего разведчика с большой буквы, первым в нашем кино показал, что мужественность органично сочетается с душевной тонкостью, а нежные тона красивого голоса вполне различимы в грохоте строек и рычании моторов. В каждой роли он любил и умел уходить от своего житейского «я», чтобы в процессе перевоплощения дать зрителю в полной мере ощутить радость актерского творчества.
В начале и середине 80-х Павел Петрович одного за другим потерял двух сыновей. И сам умер в далеко не самом преклонном по нынешним временам возрасте, на 73-м году. Родившийся в Петрограде, проведший детские годы в селе Бикбарда на Урале, этот кинокумир из плоти и крови стал героем национального культурного мифа со множеством лиц и одной-единственной, ясно различимой поэтической душою.
Парень из нашего городаНиколай Крючков
Николай Афанасьевич Крючков (1910–1994)
«Наверное, в самой природе моей – и актерской, и человеческой – заложена склонность к активному и стремительному действию, к труду до пота и схватке до крови. Как бы ни звали моего героя, одетого в шинель и сапоги, какой бы судьбой ни наделяли его авторы картины, я неизменно пытался сыграть простого русского солдата. Бесстрашного и скромного, находчивого и бесконечно терпеливого к любым житейским тяготам, упорного в достижении своей цели и верного своему долгу перед Отечеством. Такого, каких мы с детства встречаем в народных сказках», – признавался актер Николай Крючков, чья жизнь действительно во многом походила на сказку про солдата-ухаря.
Будущий кумир миллионов родился в подвале Покровских казарм на Красной Пресне. Мать спускалась за квашеной капустой да оступилась – так и явился на свет семимесячный Коля. В 1914-м отец ушел на войну, был ранен. Вернувшись, устроился грузчиком на Трехгорную мануфактуру, надорвался и умер. Из восьми детей Афанасия выжили двое, мать отправила дистрофиков подкормиться в деревню. Пережив голод и тиф, обзаведясь не самой благозвучной кличкой из-за клонившейся набок головы, Колька Кривой окончил семилетку и ФЗУ, стал «ситцевым аристократом» – гравером-накатчиком, кормильцем семьи. Ни минуты не сидел без дела: слесарничал, столярничал, обучался верховой езде у расквартированных неподалеку кавалеристов, собрал из бог знает откуда взявшихся деталей мотоцикл. Подружившись с гармонью и чечеткой, зажигал в драмкружке. Восемнадцати лет поступил в открывшуюся театральную школу при знаменитом ТРАМе.
Вдохновленные примером ленинградских товарищей молодые мхатовцы – бывшие «белые офицеры» из «Дней Турбиных» – основали Театр рабочей молодежи (с 1938-го – Ленинского комсомола). Там-то, под присмотром Николая Хмелева, завлитчастью ТРАМа Михаила Булгакова, знаменитой балерины и хореографа Натальи Глан, а также преподававшей биомеханику дочери Всеволода Мейерхольда Ирины Хольд и состоялся профессиональный дебют фабричного паренька. Голова Кольки Кривого как-то незаметно встала на место, а однажды на спектакль заглянул кинорежиссер Борис Барнет, и судьба артиста была решена.
Легендарную «Окраину» снимали на родной Красной Пресне. Дебютант просто не мог позволить себе оплошать. Сцену ухаживания за дамой с собачкой напористый сапожник Сенька разыграл с блистательным куражом. Приобняв «сдавшуюся крепость», обернулся, сверкнул белозубой акульей лыбой и подмигнул в объектив. Эта немыслимая для 33-го года сексуальная вольность подкупила всех. Явившегося на премьеру с парой удочек и запорошенной песком шевелюрой Крючкова едва пустили в «Ударник». Наутро он проснулся первым парнем на экране.
В следующем барнетовском шедевре «У самого синего моря», влюбившись в зазнобу друга Юсуфа, лучезарный каспийский рыбак Алеша уступает ему прекрасную Марию. Оставаясь третьим, да не лишним. Барнетовская буколика – это бескрайняя, счастливая эмоция, разыгранная блестящим трио в той чарующей приморской степи, где и дружба, и любовь обретают абсолютную взаимность.
Но Крючков и здесь умудрился стать первым: рукастый паренек предъявил физиогномику как главный козырь и покорил страну твердым взором, ослепительной улыбкой и фирменной хрипотцой, не уступив ни пяди экрана Льву Свердлину. После «распахнутым» лицом воспользовались Любовь Орлова и Сергей Столяров. Но настоящим другом народа остался ухарь с рабочей окраины, охочий до всяческой «биомеханики»: «Мои последующие занятия боксом, борьбой, поднятием тяжестей, пулевой стрельбой и многими другими видами спорта были в известной степени «срежиссированы» еще Борисом Барнетом», – скромно признавался актер.
Красного командира Крючков должен был сыграть в дебютном советском истерне «Тринадцать» Михаила Ромма, но судьба (а может, большая история) распорядилась иначе. Картина про затерянных в песках «самураев» была и впрямь не про него. Обедню Ромму испортил Барнет, явившийся забирать со съемок жену. Елена Кузьмина решила остаться и вскоре вышла за будущего кумира интеллигенции, а Крючков плюнул на съемки и смылся с другом в Москву. Мог себе позволить: в наступающем 37-м самый востребованный артист СССР снялся в шести характерных ролях. Год спустя примерил гимнастерку в фильме о бдительном коменданте таежной погранзаставы. А в 39-м сыграл главную роль своей жизни. Временно демобилизованный старшина, пырьевский тракторист Клим Ярко – не только удалец и ударник. Азартный, свойский, находчивый бригадир становится лидером богатырской тройки, мобилизует на трудовой подвиг колхозного тугодума (Борис Андреев) и приблатненного попутчика (Петр Алейников). А затем гонит стальные машины в ту степь, где все тревожнее полыхают зарницы.
Герой Крючкова становится первым эталонным офицером советского экрана – дефицитным звеном Красной Армии, о котором грустно вздыхали бойцы «генералиссимуса» Чапаева, глядя на марширующих каппелевцев: «Красиво идут!».
Иван Пырьев был первым режиссером, показавшим генезис советского общества как живой творческий процесс, осуществлявшийся в толще народной жизни. Выход энергии был запредельным – троица подружившихся артистов куролесила так, что звон долетал до самой Москвы. Парни соревновались, кто кого перепьет. Опрокинув десять стопок подряд, Крючков закрыл тему. «Броня крепка, и танки наши быстры», «Три танкиста, три веселых друга» стали застольными хитами, а Крючков, Ладынина и режиссер – лауреатами Сталинских премий.
Между тем второплановые роли ему, состоявшемуся корифею, любимцу публики ничуть не претили: толковал ли ленинские декреты («Человек с ружьем»), бунтовал ли в образе Хлопуши («Салават Юлаев»). Или вероломно уводил Свинарку у Пастуха. Хотя по поводу последней работы приятель Василий Сталин негодовал: негоже, мол, советскому герою сниматься в роли сельского афериста…
С первых дней Великой Отечественной Крючков просился на фронт. «Снимаясь в кино, вы принесете Родине не меньше пользы», – отрезал военком. Но ощущение, что парень из нашего города воюет где-то рядом, не покидало фронтовиков. И он горел на работе: выступал в концертах фронтовых бригад, снялся в десяти картинах. Во время съемок «Парня…» загремел в госпиталь от истощения, летал на «кукурузнике», играл на баяне, пел, плясал, ломал руки и ноги двенадцать раз, обжигал глаза, потерял зубы, заработал ревматизм…
Но оставался в строю и в 50-х. В чем же секрет его востребованности? «Дело в том, что от него всегда, с юных лет, исходило ощущение особой надежности. Наше кино остро нуждалось в таком исполнителе, в таком характере, в таком герое. Таком обаятельном, с душой нараспашку, сметливом и смелом, способном поднимать людей в атаку и на трудовой подвиг», – говорил режиссер Григорий Чухрай.