— Расскажи мне об этих фотографиях, — говорит он голосом психиатра, — почему ты выбрал эту тему? И почему у тебя несколько фото одной и той же девушки?
— Цикл называется «Комсомолка», — рассказываю я. — Мне кажется, главное в фотографии не вычурная композиция и не эстетствующее кривляние, — при этих словах инструктор обкома изумлённо крякает, но я, не обращая внимания, продолжаю. — Цель фотографа передать подлинную красоту жизни советского человека. Жизнь не ограничивается одним эпизодом, каким бы он ни был оригинальным. Наша героиня трудолюбива и начитана. Она любит природу, мечтает, занимается спортом. Она красива не только внешне, но и внутренней красотой гармоничной и современной советской девушки. Здесь нет фотографий. Здесь только человек.
— Где же вы такое вычитали, молодой человек? — после долгой паузы говорит Игнатов.
— Сам придумал, — заявляю я, — Размышлял и сделал выводы. А разве я не прав?
Свою речь я продумал заранее. Даже пару раз репетировал про себя. Мало сделать гениальное фото. Надо объяснить, почему оно гениально. Дали, Пикассо и Малевич не были бы гениями, если бы не убедили в этом весь мир. Я, конечно, не Дали, но язык у меня подвешен хорошо. Такие вот провинциальные идеологи мне на один зуб.
— Прав, — вступает Молчанов, — и фото твои действительно хорошие. Я не специалист, но глазам своим верю. Знающие люди говорят, что у тебя талант. Поэтому я предлагаю тебе посвятить свою жизнь фотографии.
— Прям так всю жизнь?! — снова не выдерживаю я. — А как же институт?
— Поверь мне, Альберт, — снова говорит инструктор, — талантливых фотографов в этой жизни встречается куда меньше, чем хороших инженеров.
Оба товарища усиленно льют мёд в мои уши. Где же горькая пилюля, которую хотят в нём спрятать?
— Разве есть такая профессия, фотограф? — наивно распахиваю глаза.
— Есть, и весьма почётная, — сообщает Игнатов. — На неё тоже надо учиться, и конкурс туда очень серьёзный. Не меньше, чем в театральный. Сразу скажу, человеку с улицы поступить туда практически невозможно. Нужно готовиться заранее, а у тебя времени совсем нет… А через год армия…
— А я от службы не бегаю, — заявляю.
Помню прекрасно советские установки. «Не служил, значит, не мужик». Правда, через год всё поменяется. Начнётся война в Афганистане и в страну потянется поток «грузов 200». Престиж советской армии войдёт в крутое пике, из которого уже не выйдет. Но пока любой другой ответ будет звучать странно.
— Но знания уже не те будут… — продолжает капать на мозги Игнатов. — Три года потеряешь. А мог бы работать, снимать, совершенствоваться…
— Что вы предлагаете? — спрашиваю.
А про себя думаю, в ателье работать не пойду. И не только потому, что Митрича жалко. Это болото, которое засосёт, и не заметишь. Всю жизнь снимать на деревянную коробку с крышечкой?
— Место фотокорреспондента в районной газете, — отрубает Молчанов. — Под чутким руководством товарища Подосинкиной. Она давно просит у нас кадры. А кадры, как это ни удивительно, не бегут к нам вприпрыжку. Кадры ищут где полегче. Где перспективнее. Где удобства!
Подосинкина поднимает голову и упрямо сверкает глазами. Видимо, это далеко не первый разговор на подобную тему.
— Навыки у тебя уже есть. Рука крепкая. Мысли правильные, — Молчанов говорит мне, но смотрит на Подосинкину, — а всем деталям и тонкостям обучишься в процессе. Со Степаном Дмитричем я поговорил. Он о тебе хорошо отзывается. Подскажет, если что.
— Без профессионального образования его на эту должность не возьмут, — редакторша, подчеркнуто, говорит обо мне в третьем лице. — Кадры не пропустят.
— Мы Альберта в техникум бытового обслуживания направим, — говорит инструктор обкома, — по целевому направлению, на заочную форму обучения. Будет учиться без отрыва от производства. Проезд на учёбу район оплатит, общежитие на время сессий техникум предоставит. А в газете сначала на полставки поработает, а потом и на полную. Правда ведь, Альберт?!
Такие радужные перспективы, что аж глаза слепит. Без меня меня женили, получается. Целевое направление, это такое узаконенное рабство. Учишься по специальности, а потом отрабатываешь в организации, которая тебя направила, какое-то количество лет. И при этом не имеешь права перевестись на другое место работы ни под каким видом.
Простая арифметика. В техникуме мне учиться четыре года. Минимум столько же отрабатывать в Берёзове после окончания. Прибавим два года в армии. Получится, что выбраться из родного райцентра я смогу только через десять лет.
Товарищи считают, что за это время я обзаведусь семьёй, обрасту хозяйством и к перемене мест стану человеком неспособным. Но даже если все эти годы жить на чемоданах, то в двадцать восемь лет не поздновато ли покорять столицу? Ведь там есть и другие фотографы, которые всё это время не снимали доярок и комбайнёров.
С другой стороны, политех мне не светит. Совсем. Если я чудом поступлю туда, то вылечу на первой же сессии. Математика — это не моё. Точка.
Без диплома работать фотографом не позволят. В СССР без бумажки ты букашка в прямом смысле слова. Вольные художники либо фоткают своих знакомых в личные альбомы на альтруистических началах, либо рискуют познакомиться с ОБХСС и отъехать в места не столь отдалённые. Профессиональное образование необходимо.
И я верю товарищу инструктору, что поступить в техникум без направления или блата будет непросто. Профессиональная среда достаточно узкая. У всех есть знакомые, ученики, дети, внуки, другие родственники. Кому нужен непризнанный гений из отдалённого райцентра?
Пусть в областном центре, но работу придётся искать, и, скорее всего, не по специальности. И распределение по окончании учёбы тоже никто не отменял. Отправят меня куда-нибудь в Нарьян-Мар, оленеводов фотографировать. На ящик с крышкой.
Так что из всех зол, предложение Молчанова, вполне себе тянет на чахленькое добро. Но показывать этого не надо, потому что только так я получу возможность торговаться.
— Мы с Мариной Викторовной уже, можно сказать, сработались, — говорю с сомнением. — И фотографировать я люблю.
Марина снова издаёт звук «пфффф!» Да что с ней не так?!
— Вот и славно, — с улыбкой откидывается в кресле Молчанов.
— Но я всю жизнь мечтал о работе инженера! — тут же сдаю назад я. — И в Политехе есть военная кафедра.
— А в газете бронь! — парирует Молчанов.
Какой же всё-таки простой, но действенный метод. Сначала показать, что ты уже готов согласиться, а потом «откатить» на прежние позиции. Психологи говорят, что свою собственную вещь люди оценивают дороже, чем чужую.
Молчанов решил, что фотокорреспондент уже у него в кармане. И вдруг резко первый секретарь его лишается. Приобретать приятно, а вот терять своё — обидно.
Ну вот, мы уже пришли к торговле.
— А сколько мне придётся отрабатывать по целевой заявке?
— Пять лет, как везде.
— Но ведь я уже начну работать в газете с первого дня учёбы!
— На полставки!
— Почему не на полную?
— Потому что у тебя образования нет.
— А кто будет вторые полставки заполнять? Я ведь в газете буду единственный фотограф!
— На вторые ты можешь для дома Быта выездные съёмки на себя брать!
— Тогда, тем более, я целевую раньше отработаю!
— Какой тогда смысл нам тебя на учёбу отправлять?
Мы сошлись на двух годах отработки по окончании техникума, и я решаю, что это очень неплохой вариант. Никто не мешает профессионально развиваться в эти годы. Конечно, это не столица и даже не областной центр. Но есть журналы, есть конкурсы, выставки, наконец.
В государстве с такой чёткой структурой, как Советский Союз, самое главное — попасть в обойму. А мне сейчас как раз это и предлагают.
— А фотостудия при газете есть? — спрашиваю. — Какие ресурсы у меня будут?
Переглядываются. Вопрос застал их врасплох.
— Марина Владимировна? — Молчанов переадресует его главреду.
— Нет у нас ничего, — резко заявляет Подосинкина, — пара ванночек, да красный фонарь. Фотограф в штате газеты пять лет, как отсутствует. Когда соседей просим, когда область помогает. Побираемся.
— Можно пока воспользоваться мощностями фотоателье, — встревает Комаров, — Семён Дмитриевич не откажет.
Знаю я, какие там мощности. Сам их и усилил, за свой счёт.
— Хочу поблагодарить товарища Комарова за помощь и организаторскую прозорливость, — говорю.
Товарищ Комаров светится от удовольствия как медный рубль. А вот Молчанов моей фразой заинтересовывается.
— И в чём она выражается? — спрашивает.
— Товарищ Комаров уже дал мне добро, на закупку фотооборудования, и велел сохранять чеки, — объясняю, — я не понимал, для чего это нужно. Но распоряжение выполнил.
Выкладываю на стол чеки за экспонометр, увеличитель и плёнки. Не зря я вместе с кассовыми попросил себе выписать товарные. У Комарова округляются глаза.
— Девяносто восемь рублей?!
— Оборудование качественное, дорогое, — пожимаю плечами, — нужен ещё фотоаппарат, вспышка, объектив дополнительный… по расходникам ещё много чего…
— Ладно-ладно, — смеётся Молчанов. — Вижу, ты уже приступил к делу! Значит, мы договорились. Марина Викторовна, оформляйте завтра Альберта в редакцию стажёром. А в сентябре уже на ставку переведём.
— А я возражаю! — Подосинкина вскакивает с места, её голос дрожит от возмущения, — я против того, чтобы брать Ветрова в редакцию! Он ещё слишком молод и морально не готов к той ответственности, которую мы на него возлагаем. Работа фотокорреспондентом таит много соблазнов, которые способны сбить комсомольца с идеологически верного пути!
— Какие соблазны, что ты несёшь?! — звереет Молчанов. — То мне всю плешь проела, «вынь да положь ей фотографа». А когда предлагаю, фыркаешь мне здесь! Ты, Марина Викторовна, не истеричная институтка, а главный редактор! И чтобы этого всего я от тебя больше ни слышал! Ты поняла меня?!
— Да, Сергей Владимирович.