— Как же так? — восклицает он. — Зачем что-то укреплять? На балансе районной газеты числится фотоувеличитель Нева, аппарат «Зоркий — 5», вспышка… кюветы… бачки… и так, по мелочи… — передразнивает он меня. — Либо Марина Викторовна всё это просмотрела, либо дело пахнет статьёй о хищении социалистической собственности.
Глава 21
— … проник в здание путём… путём… залезания в окно… интересно, почему окно было открыто?
— Лето, — пожимаю плечами я, — жарко.
Капитан Грибов категорически не дружит с пишущей машинкой. Так что я оказываю добровольную помощь органам правопорядка. Есть у меня и собственный интерес. Раз уж я оказался в эпицентре происходящего, то мне как можно дольше хочется оставаться в курсе дела.
Этим утром сонный Берёзов всполошило чрезвычайное происшествие. Некто неизвестный под покровом темноты проник в здание редакции. Никакого взлома или технических средств он при этом не использовал. Окно было открыто, а подоконник со стороны улицы находился чуть выше пояса мужчины со средним ростом.
Злоумышленник ураганом прошёлся по кабинетам сотрудников, уронив и перепутав намного больше, чем похитил. У выпускающего редактора Зинаиды Брюмель украли флакон лака «Прелесть», у обозревателя Петра Неклюдова стакан с подстаканником, а у спецкора Уколова — три яблока. Из кабинета главного редактора нежданный гость унёс пишущую машинку со сломанной кареткой.
Также неизвестный обнаружил в чьем-то столе бутылку армянского коньяка. Версию, что вор принёс алкоголь с собой, отмели, как сомнительную, однако во владении спиртным никто из работников редакции не признался.
Стакан с початой бутылкой и огрызками от яблок обнаружили в фотолаборатории. Здесь злоумышленник устроил циничный пьяный загул.
Вор снял скатерть со стола заседаний в Ленинской комнате, и связал похищенное в огромный узел. Но переоценил свои силы и бросил всё прямо у порога в редакцию, попытавшись спрятать в кустах смородины.
Здесь узел и нашла Марина Подосинкина, которая появлялась в районке раньше всех.
Когда я подхожу к месту своей новой работы, редакция гудит, как растревоженный пчелиный улей. Весь творческий коллектив в полном составе стоит на улице. Здесь же, знакомые мне капитан Грибов и младлей Степанов.
Николай, с которым мы час назад виделись на пробежке, радуется мне и жмёт руку в духе «держи краба». Грибов ведёт себя строго, но тоже кивает, как знакомому.
Сотрудники редакции наперебой рассказывают милиции про нанесённый ущерб. Они взволнованы, и это понятно. Любая кража, это серьёзный шок. Посторонний и недобрый человек вторгся в личное пространство, трогал вещи, хватал их своими грязными ручищами, даже если потом оставил их на месте.
После этого люди чувствуют себя незащищёнными, словно подверглись физическому насилию. Одни компенсируют свой страх громким голосом и агрессивной жестикуляцией, другие испуганы и подавлены.
— Что ещё пропало, граждане?
— Подстаканник пропал. Наградной! За двадцать лет трудовой деятельности!
— Вот негодяй, на святое покусился.
— Да вот же он, подстаканник ваш!
— Вот сволочь!
— Ой, и ложечка моя нашлась!
Подосинкина сидит на ступеньке крыльца. Энергии в ней, как в марионетке, которой обрезали все верёвочки. Слишком часто в последнее время на её хрупкие плечи обрушиваются удары судьбы.
Вокруг редакции собирается толпа. Народу скучно, а это даже интереснее, чем футбол по радио. Версии выдвигают две. В одной фигурирует беглый заключённый, из колонии, которая находится в соседнем районе. В другой, некий турист, отбившийся от группы в поисках алкоголя. Поверить в то, что подобное мог провернуть кто-то из местных, общественность не может.
Все местные жители отличались кристальной честностью, а ещё знали, что в редакции совсем нечего брать. Пришлый же мог принять приземистое здание в темноте за продовольственный магазин. Зачем ночью лезть в продовольственный, не уточнялось. И так понятно, что за водкой.
— Получается, ничего не пропало? — подводит итог Грибов.
— Да…
— Вроде всё на месте…
— Яблоки мои пропали, одни огрызки остались! — Уколов сверкает стёклами очков.
Грибов с облегчением захлопывает папку. «На „нет“ и суда нет», читается у него на лице.
— Минуту, товарищ капитан, — говорю. — кое-что посмотреть надо.
— Где посмотреть? — капитан идёт за мной.
Веду его в лабораторию. За мной, чуть ли не наступая на пятки, идёт Подосинкина. Следом все остальные.
— Коробка была, — показываю в угол комнаты, — большая, картонная. С аппаратурой.
— С какой аппаратурой? — капитан похож на охотничьего пса, взявшего след.
— Какая коробка?! — у няши округляются глаза. — Альберт, что ты несёшь?!
— Марина Викторовна, — подчеркнуто, соблюдаю субординацию, — вы сами сказали, что тысячу лет сюда не заглядывали. Вчера тут вся комната была завалена хламом. Вот под ним коробка и нашлась.
— Молодой человек, а вы тут чем занимаетесь? — уточняет Грибов.
— Так он фотограф! — радостно вклинивается Степанов, — работает он тут!
— Стажёр, — уточняю, — оформляюсь в штат, а вчера, как раз делал уборку в лаборатории. Коллеги, вот, помогали…
Коллеги, которые палец о палец не ударили, дружно кивают головами.
— И что за оборудование? — Грибов не даёт сбить себя с толку.
— Я не разбирался, — говорю, — там кювета сверху лежала, ну, ванночка для фотографий. А что под ней, я не посмотрел. Устал вчера очень, столько хлама перетаскал. Решил сегодня разобраться. А тут такое…
— Товарищ главный редактор, неужели вы не знаете, что за техника была в лаборатории?
Няша хмурится. На её лобик набегает складочка.
— Я не видела там никакой коробки, — сообщает она.
— Фотографа в редакции уже пять лет нет, — встреваю, — мне сам товарищ Молчанов сказал про это. Лаборатория не нужна была, может, она эти годы, так и стояла закрытая. Откуда Марине Викторовне знать, что там под хламом. А я раскопал на свою голову. Теперь работать не на чем!
— То есть, что-то украли, но что — непонятно, — хмурится Грибов. Прямо кот в мешке.
— Кот в коробке! — веселюсь я.
— Альберт, ты уверен?! — Марина злится.
Ей бы дело на тормозах спустить, с милицией попрощаться и перейти к работе. Может быть, вообще без протокола обошлись бы, ущерба-то нет. А я всю малину порчу.
— Мне вчера товарищ Комаров опись имущества показывал, — говорю. — И там в фотолаборатории куча всего. Жаль, что я не запомнил, что именно. Но ведь это не проблема, правда? Можно попросить его принести документ. Так и выясним, что пропало.
— Чушь какая-то, — говорит няша.
— Марина Викторовна, — говорит Грибов, — всё-таки нам придётся пройтись до отделения. Нужно будет выяснить некоторые моменты.
— Мне работать надо, — Подосинкина сердито стреляет взглядом в мою сторону, — а не бредни слушать.
— Николай, — распоряжается капитан, — попроси, пожалуйста, товарища Комарова прийти. И пусть ту самую опись прихватит.
— Я тоже пойду! — догоняю няшу, — я же единственный свидетель.
— Свидетель чего? — не сразу понимает Грибов.
— Свидетель оборудования.
Он оглядывает меня с ног до головы и хмыкает.
— Ну, пошли.
В отделении Грибов садится за пишущую машинку, но после пяти минут мучений, я предлагаю свою помощь, и он соглашается. Няша в нашем общении не участвует.
Товарищ Комаров входит в комнату принюхиваясь, словно ручная крыса в новую клетку. Он водит по сторонам своим длинным носом. Опасно здесь? Или есть чем поживиться? А, может, получится вогнать в недруга свои острые зубёнки?
— Здравствуйте! — улыбаюсь ему.
Ответственный товарищ кривится. В последнее время со мной связаны не самые приятные моменты в его биографии. Хотя лично ему я ничего плохого не делал. Денег попросил? Так не его, а государственных. И не для себя, а на хорошее дело.
— Сергей Игнатич, приветствую! — Комаров жмёт руку капитану, игнорируя остальных.
— Здравствуйте-здравствуйте.
Мне приходится освободить для капитана его кресло. Пользуясь моментом, усаживаюсь рядом, так что Комаров и няша оказываются у нас, как под перекрёстным допросом.
— Серьёзный ущерб нанесён? — Комаров сердито зыркает на няшу.
— Это и пытаемся выяснить, — объясняет Грибов, — вот Альберт говорит, у вас список имущества редакции есть.
— Вы мне вчера показывали, — говорю, — ещё предлагали поискать получше… Я и поискал.
Своим крысиным инстинктом Комаров чует подвох, но пока не понимает, в чём он.
— Что поискал? — щурит он глазки.
— Имущество. В лаборатории. Большая такая картонная коробка. Уверен, что в ней всё было в точности, как вы сказали, — говорю медленно, буквально по слогам, чтобы до Комарова дошло каждое слово, — жаль, что я внутри не рассмотрел. А сегодня ночью украли её. Вот товарищу капитану список нужен, чтобы знать, что искать. Тот самый, который вы мне показывали.
— Как украли?! — Комаров таращит глаза.
— Влез какой-то негодяй, — говорит Грибов, — представляте, ничего не взял, а оборудование упёр.
Глазки у Комарова бегают. Он не хуже меня знает, что никакой аппаратуры в редакции не было. Понятия не имею, кто и когда приделал к ней ноги. Бывший фотограф взял себе как премию к увольнению. Бывший главный редактор допустил расхищение фондов, или сам товарищ Комаров приложил руку к загадочному исчезновению.
То ли Подосинкина сама поставила подпись по наивности и невнимательности. То ли закорючка на бумаге не имеет к ней никакого отношения, и её дорисовали другой рукой.
Оборудования нет, а няша-редактор есть. Никто не стал бы выяснять, куда оно на самом деле пропало. Разбазаривание. Халатность. Виноватый под рукой. Белокурая редакторша должна была стать «козочкой отпущения», если вдруг вопрос всплывёт.
Теперь к делу подключается милиция. А вдруг будет копать? А вдруг что-то найдёт? Пользы от этого товарищу Комарову никакой, а вот вред может и появиться.