— Маловато времени, — прикидываю, — а если не успею?
— Со свету тебя сживу, — показывает зубы Комаров. — Думаешь, не найду на тебя управу? Думаешь, я не в курсе, как ты резвишься?
— Да чего вы кипятитесь, Павел Викентич? — вскакиваю, — вы главное деньги через месяц верните. А я всё сделаю.
— Вали уже отсюда, Ветров, — хмурится Комаров, — надеюсь не видеть тебя как можно дольше.
Честно говоря, я даже не надеялся на такой исход. Думал, что придётся его раскачивать. Потом ехать с ним в Белоколодецк. Упрашивать его там купить то, что мне нужно, а не очередной хлам.
Это в случае если бы меня вообще взяли бы с собой. А то привёз бы ответственный товарищ какое-нибудь чудо техники, которое ему в магазине всучили, и разбирайся потом с этим как хочешь.
Мне даже представить сложно, что кто-то может выдать семнадцатилетнему пацану такой вот карт-бланш.
Иди и покупай что хочешь. Хотя с бюрократической стороны всё идеально. Деньги мои. Фотоаппарат покупаю сам. Если что-то пойдёт не так, это будут мои личные проблемы.
Ну а если я справлюсь с задачей и выдам «на-гора» фотографии в свежий номер, то Комаров перед начальством «весь в белом». А дальше с деньгами и потянуть можно. «Свежий номер», это, между прочим, вторник. Сегодня уже среда, осталось меньше недели.
Легко сказать: купи фотоаппарат! А какой? Я в технике этой эпохи разбираюсь на уровне: «красивый, тяжёлый и прикольно блестит».
Как удобно было в наше время. Зашёл в интернет, почитал обзоры, посмотрел видосы, сделал выводы. А сейчас, что делать? Куда идти и у кого спрашивать? Митрич в этом деле мне точно не советчик. Едва ли он следит за трендами.
Так что я направляюсь в единственный доступный источник знаний. В библиотеку.
Подшивка журналов «Советское фото» немного приоткрывает мне глаза. В рубрике «Техника фотографии» есть вполне приличные обзоры. А в одном из номеров я натыкаюсь даже на самую настоящую рекламу немецких фотоаппаратов «Практика».
Ну, до них мне точно как до Китая раком. Что-то в областном ЦУМе я таких аппаратов не видел. Да и не позволит мне никто покупать подобное на казённые деньги. Там явно не одной сотней рублей пахнет.
«Зоркие» и прочие «дальномеры» я отметаю сразу. Попробовал на ФЭДе, не понравилось. Такое чувство, что из артиллерийского орудия прицеливаюсь. Только зеркалки.
Среднеформатные камеры вроде «Любителя» тоже не подходят. Хотя это техника считается профессиональной, но с репортёрскими задачами совершенно «не бьётся». Она тяжёлая и громоздкая. Да и плёнку для него не укупишь.
Среди зеркалок царят и конкурируют две марки. «Зенит» и «Киев». Прямо как в наши дни Кенон и Никон. Наверняка у каждой есть свои фанаты и хейтеры, которые ожесточённо ломают копья друг с другом. Только не на форумах, а очно. За кружкой «жигулёвского», например.
Оба советских бренда активно не дружат. У них даже объективы друг к другу не подходят! Облизываюсь на Киев-15. По описанию, для своего времени это бомба. Настоящий автомат с полностью интегрированным качественным экспонометром. Прикидываю цену и закатываю себе губу. Стоить такая штука должна не меньше самолёта. Ну хотя бы кукурузника.
Зениты поражают количеством модификаций. К примеру, «Зенит-Электро», про который я никогда не слышал. При этом технологически отстают от «Киева» на несколько лет. «Зенит-TTL» который кажется по описанию аналогом «Киева-15» существует только на уровне прототипа. В общем, надо думать, и при этом втиснуться в имеющийся бюджет.
Планирую на завтра поездку в Белоколодецк, а остаток дня посвящаю переезду. Митрич радуется моему назначению, словно я его родной внук. Может в этом есть и корысть. Теперь я точно не претендую на его рабочее место. Но мне всё равно приятно.
Прихватив с собой увесистый бадик, старый фотограф доходит со мной до редакции. Здесь его знают и уважают. Моя репутация в коллективе сразу вырастает на несколько пунктов.
Митрич хозяйски осматривает лабораторию.
— Окно они нахрена тут сделали? Черти криворукие!
— Планировка такая, наверное, — пожимаю плечами.
— Трудно было заложить или заколотить чем-нибудь? Проявочная с окном, это как гадюку себе в штаны засунуть!
— Так занавесить можно?
— Гляди! — Митрич щёлкает выключателем.
Сначала мне кажется, что мы оказались в полной темноте. Потом мрак отступает. Я вижу свои руки, только очертания и то, как я ими двигаю. Тёмная фигура рядом со мной — Митрич. Тонкие струйки света сочатся из за штор и вдоль дверного проёма.
— Видел?! — торжествует фотограф, — кабздец твоей плёнке, студент. Ей много света не надо. Этого в самый раз.
Митрич меня озадачил. Я думал, с лабораторией всё будет проще. Пришёл, расставил приборы и начал работать.
— Плёнки можно и в специальной камере проявлять? — говорю, — я в журнале видел.
«Советское фото» оказался кладезем самых разнообразных знаний.
— Снимки ты тоже в камере будешь печатать? — отвечает Митрич. — То, что при красной лампе засветки не видно, не значит, что её нет.
— И что делать?
— Светоизоляцию нормальную, вот что! — кипятится Митрич. — Поговори с этой цацой, могу ли я тут всё правильно сделать?
Подосинкину, он, почему-то недолюбливает. Я быстро решаю все организационные вопросы. Няша кивает, даже особо меня не слушая. Только смотрит внимательно и задумчиво. Подчеркнуто игнорирую её взгляд и возвращаюсь к деду.
Тот уходит к себе, а потом приволакивает в редакцию несколько листов плотного картона, ведёрко клея ПВА и ещё кучу разного, по мелочи.
Митрич открывает внутреннюю раму, а на внешнюю обойными гвоздями с большими шляпками прибивает картон.
— Нехрен тебе на улицу пялиться, — комментирует он.
Я не спорю.
Все щели он проклеивает тонкой бумажной лентой. Я такую помню по раннему детству. Ей заклеивали на зиму фрамуги в те времена, когда все их не заменили на пластик.
— Степан Дмитрич, форточку оставьте!
— Гляди-кась, на него, нежный какой, — веселится дед. Обойдёшься.
Полотно двери он обивает по краям полоской кожи с плотным ворсом, похожей на овчину. Она плотно прилегает к косяку и не даёт никаких зазоров.
— Ну вот! — Митрич выключает свет, — Хорошо сделали! Комар хер не просунет!
Темнота абсолютная. Глухая. Чернильная. Щёлк обратно! Свет бьёт по глазам, аж слёзы выступают.
— Степан Дмитрич, спасибо!
— Спасибо не булькает, — ухмыляется дед. — Пошли, хлам твой перетащим.
Напоследок он выдаёт мне пару кювет и отличный красный фонарь. В подарок.
— Ты только заходи теперь, — Митрич украдкой смахивает слезинку, — не забывай старика.
Провозились с ним до темноты. Дома пытаюсь повторить физику. Она будет следующим экзаменом.
Просыпаюсь глубокой ночью. Щека на учебнике. На часах два. Прошлую ночь я практически не спал. Вместе с учебником переползаю к себе в летнюю кухню. Кладу «Физику» под подушку. Может быть, хоть так что-то впитается.
Ко многому я успеваю привыкнуть в советской действительности, но к электричкам ещё нет. Пять часов в пути — время, которое просрано совершенно бездарно. Ни музыку не послушать, ни книгу не почитать. В этот раз толпа прижимает меня к стенке вагона, и я даже успеваю покемарить часа полтора.
Поезд идёт рывками. Станция. Короткий разгон, замедление, станция. И никто, сука, не сходит на этих станциях. Все только трамбуются и трамбуются.
На вокзале в Белоколодецке специально смотрю, нет ли сегодня поезда «Адлер-Гомель». Гонять чаи с проводницей куда приятнее, чем висеть как прибалтийский шпрот.
Поезда нет, а последняя электричка уходит в 15.40. На часах уже полдень, так что надо двигаться поскорее. Транспортные маршруты я изучил в прошлый приезд, и сейчас уверенно сажусь в троллейбус.
— Девушка, — говорю, — за проезд передайте, пожалуйста.
И пять копеек протягиваю. Выучил в прошлый раз, как это делается.
— Молодой человек, с дуба рухнули?! — отвечает «девушка» лет пятидесяти. — Талончики купите.
Как в нашей стране тяжело с обращениями к женскому полу. Вот во Франции назови любую «мадмуазель» и не ошибёшься. Разве что муж стоит рядом, и тогда даме с огорчением придётся признать, что она всё-таки «мадам». Но такие случаи происходят крайне редко.
У нас же от бесполого «товарищ» веет партсобранием, от «гражданочка» милицейским протоколом. «Сударыня» морально устарела и обратно так и не прижилась, а на «женщину» обижаются все, независимо от возраста. Вот и хотят все в «девушках» превращаясь потом сразу в «бабуль».
От слова «талоны» для меня веет тоскливыми девяностыми, когда по ним продавалось всё — от сахара до водки.
Оказывается, троллейбус оплачивается совсем не так, как автобус. Нужно сначала покупать талоны у водителя или в киосках «Союзпечати». Затем запихивать их в компостер и пробивать дырочки, которые подтверждают, что поездка оплачена. По какой-то причине я это начисто забыл.
Протягиваю суровой кондукторше рубль. Не хватало ещё спрашивать «сколько стоит проезд». Ещё в психушку загребут от такого вопроса.
Получаю семьдесят копеек сдачи и книжицу с зелёными билетиками, один из которых украшаю затейливым дырчатым узором.
Пока вожусь со всем этим, едва не пропускаю остановку. Мне везёт и знакомый «книголюб» оказывается на месте. Но сразу к нему не подхожу, залипаю возле музыкантов.
Возле бордюра все также расставлены грампластинки фирмы «Мелодия» с разной иностранщиной. Рядом на асфальте стоит полиэтиленовый пакет с изображением «ковбоя Мальборо», вещь невероятной по нем временам крутизны.
В нём хранятся остальные диски, которые не выставили напоказ. Рядом скромная матерчатая коричневая сумка. Из неё при мне достают компакт-кассеты.
Продавцов трое. Два парня в джинсах-клёш, причём в фирме. На одном Ли Купер, на втором Монтана. Волосы до плеч, усики. У одного на плече магнитофон «Романтик».
Прямо попой на бордюре сидит красивая девушка в круглых зеркальных очках как у Леннона, в джинсах и босиком. Хиппует клюшка.