Контакт установлен, я в этой компании почти свой.
— Надо Алексу сборник записать, — говорит Кэт.
Бородатый смотрит на счётчик у бобинника, с которого сигнал идёт сразу на пять источников. Да у них тут почти фабричное производство. Денег вложено дохрена. Не удивлюсь, если на эту технику «Жигули» купить можно.
— Минут десять осталось, — говорит Мишаня. — А что записывать? Диско? Или «Ритмы Советской эстрады»?
— Вот, я накидал на бумажке, — протягиваю сложенный тетрадный лист, на котором я заранее изложил все свои хотелки. — У вас всё это есть, я уточнил.
— Кэт? — Мишаня умоляюще смотрит на босса, — это ведь каждую отдельно искать… это время займёт…
— Не бухти, — говорит девушка, — он наш товар спас. Надо отблагодарить. — Она берёт листок в руки и говорит, — заодно мастер-копию сделаешь и будешь ещё один сборник писать. Толково всё подобрано… сечёшь.
— Тебе на какую кассету писать? — спрашивает Мишаня.
— В смысле? — не понимаю его.
— На «фирму» или на простую? — он вытаскивает две коробочки. В одной никогда не виданная мне кассета AGFA, в другой слегка знакомый Maxell.
— Ого что у вас есть!
Они действительно сумели меня удивить. Я про такие кассеты слышал только в 90-е. Но толком их не застал, сразу окунулся в эпоху компакт-дисков и МР3.
— За «фирму» доплатить придётся, — говорит Кэт, — так далеко моя благодарность не распространяется.
— Сколько?
— Двадцатка, — улыбается Кэт, — тебе как родному, по закупочной.
Врёт конечно.
— У отечественных, плёнка, как наждак, — добавляет Мишаня, — если техника приличная, то головку сотрёт нахрен.
Деньги жгут карман. Понимаю, что проживу прекрасно без импортных кассет. Но понты из будущего, помноженные на подростковый гормональный фон дают гремучую смесь.
Тем более что есть смысл «завязаться», установить контакт с этой тусовкой, достающей вещи, которых у других нет. В такой среде нищебродов не любят. Покажешь себя таким — потеряют интерес. Торгашам всегда нравится слегка кутить и рисоваться. Это как система опознания «свой-чужой».
— Лады, — говорю, — давай на «фирме».
— Бабульки вперёд, — протягивает руку Мишаня, — Процесс обратного хода не имеет, плёнка затрётся… не возьмёшь, куда я его потом дену?
Блин, у меня даже бумажника нормального нет. Так и таскаю в кармане. Достаю оттуда купюры, сложенные в «котлетку» и перехваченные резиночкой. Она худенькая, триста с небольшим рублей. Но для советского времени деньги очень солидные. Как минимум пара месячных средних зарплат. Вытаскиваю полтинник и отдаю Мишане.
— Тогда давай две! — говорю, — на вторую «Роллингов» запишешь. С тебя червонец!
— Вот ты жучара! — хохочет Кэт.
— Если халява прёт, зачем отказываться? — подмигиваю ей, — тем более по закупочной цене. А из фотооборудования через вас можно что-то импортное найти.
— Попробовать можно, — морщит лобик Кэт, — но это дело небыстрое. Лучше джинсы возьми, а то ходишь как обсос.
Она вскакивает с софы и крутится передо мной, покачивая худой аккуратной попой.
— Нравится? — говорит.
Джон злится. Между этими двоими присутствует какой-то магнетизм, причём трясёт в результате одного парня. Длинный одобрительно смеётся. Мишане пофиг, он копается в стойке с коробками. Подбирает исходники для сборника.
— Нравится, — отвечаю. — Но не джинсы.
Она разворачивается и ерошит рукой мне волосы. Джон психанув, выходит.
— А ты правда фотограф? — спрашивает Кэт.
Вытаскиваю из кармана серую картонную книжечку. Это не удостоверение даже — пропуск в редакцию. Совершенно ненужный, поскольку никакого вахтера в газете нет, но безотказно действующий в стране, где «без бумажки ты букашка…».
«… фотокорреспондент… газета „Вперёд“…» — читает девушка.
Надпись «стажер» я старательно заляпал чернилами, как будто печать расплылась. Подосинкина ругалась, конечно. Но «корочку» менять не стала, они подотчётные.
— Ты Димку Плотвичкина знаешь? — поворачивается к нам Мишаня.
— А кто это?
— Фотограф у вас в газете, — удивляется Мишаня.
— Димана, что ли?! — делаю большие глаза, — конечно знаю, только фамилию его забыл. Меня на его место взяли.
Естественно, никого я не знаю. Но получить информацию о своем бывшем коллеге очень любопытно.
— Куда он? — интересуется бородатый.
— Не знаю… пропал с радаров, — говорю, — у тебя хотел спросить.
— Так я его два года назад и видел, — объясняет бывший клубный работник, — наши к вам с концертом приезжали. Мы тогда с Димкой и с главным вашим душевно посидели, так что я на следующее утро уехать не смог. Укачивало в автобусе, — он с улыбкой качает головой своим воспоминаниям. — Мордатый такой…
— Ивахнюк, — подсказываю.
— Точно… «хнюк» …помню, а что за дерево перед этим — нет.
— Мальчики, я вам не мешаю?! — влезает Кэт.
Мишаня тут же утыкается носом в записи. Девушка притаскивает стопку журналов. Бесплатная хрень из тех, что валяются на столах в отелях или на стойках у кассы супермаркетов. Внутри сплошные рекламные постеры с редким вкраплением заказных статей.
— Дорогие? — интересуюсь.
— Сто рублей!
Мечты о красивой жизни стоят дорого.
Кока-кола, тачки, девушки, ковбои, сигареты, девушки, клёши, диско и снова девушки.
В джинсах, в юбках, в купальниках, в форме стюардесс, на роликах, и даже в скафандре астронавта.
— Вот так сможешь? — спрашивает Кэт? — а вот так? — она листает страницы, — и вот так?
— А у тебя яхта есть?
На фото две упитанных американки в купальниках в белый горох болтают ножками на корме океанской яхты.
— У знакомого есть, — кивает, — только поменьше, конечно.
На водохранилище в яхтклубе.
Запись сборников оказывается долгой. Я и забыл, что всё действие происходит не просто в реальном времени. На запись часового сборника с учётом поиска композиций уходит почти полтора часа.
От нечего делать я складываю пальцы в «магический квадрат». Как говорится «вы вошли в кадр, и я увидел: передо мной звезда». Кэт тут же начинает позировать. Кажется, это у девушек в крови, как у котят гоняться за бантиком.
Встаю, с трудом помещаясь среди коробок. Королева подпольной звукозаписи вальяжно раскидывается на софе, сгоняя остальных. Дурачимся. Я подаю команды: поправить волосы или приподнять руку.
Джон притаскивает из гостиной Агдам и стаканы. Я отказываюсь. Не хватало напиваться в чужой хате и в мутной компании.
— Спортсмен? — пытается подначивать Джон.
— Забыл, что ли? — показываю ему кулак.
Кэт хохочет и неожиданно тоже отказывается от алкоголя. Зато коренастый пьёт за троих. Прикончив бутылку на пару с долговязым, который так и не представился, Джон уходит в коридор. Слышно, как он сначала бубнит, потом ругается, а потом снова бубнит с кем-то по телефону.
— Ты выставляешься? — спрашивает Кэт.
Сперва не понимаю, о чём идёт речь.
— Где?
— В стекляшке.
«Стекляшка» — это областной выставочный зал. Одноэтажное здание со сплошными панорамными окнами. Раньше там выставляли местных художников, потом торговали бижутерией и, наконец, открыли на грант очередной бесполезный музей «не-пойми-чего». Сейчас это здание переживает молодость и, видать, популярно.
— А разве фотографов выставляют? — спрашиваю.
— Конечно, — удивляется девушка, — только конкурс большой… людей знать надо.
Могла бы и не объяснять. Людей везде надо знать. Каким бы талантливым ты не был, без связей останешься со своим талантом в родном Мухосранске. Ну, или в Берёзове.
— Выставляешься? — догадываюсь я.
— Если пройду, — сжимает кулачки Кэт.
— Пройдёшь, — с пьяной вальяжностью заявляет Джон, — с твоим то… ааай!.. да чего я сказал-то?!
Хрясь! Острый кулачок бьёт его по плечу. Конечно, обидно, когда считают, что тебя везде кто-то двигает. Может, оно так и есть. Но зачем девушку расстраивать?
— Мне бежать надо! — подскакиваю, глядя на время, — у меня электричка скоро…
— «… опять от меня сбежала… последняя э-лек-тричкааа…» — напевает долговязый.
— Давай, ты «Роллингов» в следующий раз заберёшь? — предлагает Кэт.
Она берёт с ящика полтинник и протягивает мне. Лезу в карман за сдачей.
— Перестань, — говорит, — ты нас выручил тогда. Если б их нашли, меня бы «свинтили».
А «винтиться» ей совсем не с руки. Не знаю, кто у Кэт родственники, но они явно не простые люди.
— Спасибо, — отвечаю.
Я не дурак от денег отказываться.
— Лучше шмотки себе купи, — Кэт словно стыдно, что она дала слабину, — ходишь, как пенс.
— Как кто?
— Как пенсионер, дярёвня, — она снова ерошит мне лоб.
На этом романтическом моменте мы прощаемся. Джон неожиданно подрывается вместе со мной. Войдя в лифт, я уже сжимаю кулаки. В замкнутом пространстве главное — ударить первым.
Но коренастый на удивление дружелюбен.
— На вокзал тебе? — спрашивает он.
— Угу.
Мы выходим как раз, когда к дому подруливает вишнёвая Лада — «трёшка».
Джон направляется к ней, а навстречу ему вылезает ослепительно красивая девушка. Таких я здесь ещё не видел. Блондинка с длинными «шведскими» волосами и широко распахнутыми наивными глазами. Да ещё к тому же в миниюбке. Впору глаза протереть.
— Эй, фотограф! — машет рукой Джон. — Тебя подбросить?! Меня и так тянет к этому «чудному видению», как магнитом, а тут ещё приглашают.
— До вокзала можно? — спрашиваю.
— Ириш, подбросишь? — уточняет Джон.
— Я не спешу, — Ирина лучезарно улыбается, словно из-за туч выходит солнце.
Сажусь на заднее сиденье. Жигули резво набирают ход. Блондинка ведёт машину аккуратно, но уверенно. Из радиолы бубнит «Маяк».
— Покрути, может, музыку найдёшь? — предлагает Ирина.
Джон поворачивает какие-то настройки.
«…гремит февральская вьюгааа», — вырывается из динамиков.
Чувствую себя героем одного из фильмов Гайдая. И это скверно. Его комедии были смешными для зрителей, а не для героев. Тем, как раз доставалось по полный. Может, у меня интуиция, так странным образом, работает?