Хлоп! Ему тут же прилетает по макушке. Женька не теряется и щекочет брюнетку, которая почти на голову выше его. Та с визгом и хохотом отбивается.
Юлька удивляет даже меня. Тем самым безошибочным женским инстинктом её, как магнитом тянет к Женьке. В её глазах он самый хозяйственный, основательный и близкий к еде.
Я не возражаю. Романтичная блондинка Надя нравится мне гораздо больше. Её такой расклад тоже устраивает. Мы уединяемся на берегу, оставляя парочку «на хозяйстве».
Женька помнит о главном правиле — ни в коем случае не признаваться, сколько нам лет. Для храбрости он уже приложился к «Свободной Кубе», и сейчас ведёт себя слегка брутально. Но со взбалмошной Юлей это действует «на ура».
Надя поглядывает на весёлую возню, которую устроили возле мангала, а потом, с любопытством смотрит на меня.
Если бы я сейчас попытался обнять её, или, не приведи бог поцеловать, она бы гордо отодвинулась. Она «не такая», и что я вообще «о себе думаю», — сказала бы она. Ещё и дулась бы потом весь вечер.
Вместо этого я гляжу вдаль, словно речка Берёзовка куда интереснее для меня, чем симпатичные блондинки.
— Знаешь, чем плохо быть фотографом? — говорю задумчиво.
— Чем? — тут же спрашивает Надя.
— Когда я фотографирую девушку, — объясняю, — то больше к ней ничего не чувствую.
— Совсем?! — Надины глаза распахиваются в изумлении.
— Только эстетические чувства, — грустно киваю, — никаких эмоций. Организм не реагирует…
— И ко мне? — её голос чуть дрожит, — и на меня не реагирует?
— Если бы я знал, — говорю, — то лучше бы без фотографий остался… Пускай бы меня лучше из газеты уволили… А теперь, ты мне очень нравишься, но…
— И так не реагирует?
Надя придвигается ближе и прижимается плечом.
— Бесполезно, — качаю головой, — можно даже время зря не тратить.
— И так? — говорит она почти шёпотом, приблизив губы к моему уху.
Её пальцы ложатся мне на коленку. Скользят выше… Чёрт! Мне бы продержаться хотя бы пару минут!
— Не пойму, — отвечаю, — со мной никогда такого не было.
Надины пальцы смелеют. Чувствую их у себя на бедре. Мурашки табуном бегут по всему телу. Горячая волна проходит по спине…
— Реагирует… — замечает Надя победно.
Обнимаю её. В ответ она прижимается ещё сильнее.
— Удивительно, — говорю, — ты, наверное, особенная.
— Просто я тебе нравлюсь сильнее всех остальных, — сообщает она, и решительно целует меня.
Отвечаю ей, и минуты две нам не до разговоров.
— Пойдём, — говорю я.
— Куда? — она не спорит, просто уточняет.
— Надо закрепить результат.
Мы поднимаемся с земли, оглядываясь, словно заговорщики.
Глава 9
У Нади на губах блуждает улыбка. Блондинка торжествует победу, ей кажется, что это она меня соблазнила. Торопливо переступая, идём по накалённому солнцем песку.
Надя добирается до кромки пляжа. Она отряхивает подошвы и обувает красные шлёпанцы-вьетнамки. У неё маленькие изящные ступни.
От волнения мне перехватывает горло, становится трудно дышать. Умом понимаю, что всё идёт правильно. Скоро Алик избавится от навязчивого спермотоксикоза и перестанет садиться в незнакомые машины с сомнительными девушками.
Идеальный вариант во всех отношениях. Никаких последствий и обязательств. Через пару недель она уедет и забудет о фотографе из забытой богом дыры навсегда. Для неё это просто приключение. Курортный роман. Ничего серьёзного.
Но тело реагирует по-другому. Сердце глухо бухает в груди, разгоняя кровь так, что она стучит в барабанных перепонках. Ничего подобного я не испытывал до сих пор ни рядом с коварной Лизой, ни с эффектной Подосинкиной, и, даже когда целовал клофелинщицу Ирину, хотя та действовала на мозги почище алкоголя.
Наверное, всё потому, что Надя для Алика — первая. Организм выплёскивает в кровь адреналиновый коктейль. Реакция «бей или беги». Бить некого… Как бы в этом случае не убежать. Сложно жить в 17 лет.
Мы поднимаемся по склону и идём вдоль берега. Вокруг жужжит и стрекочет луговое разнотравье. Надя касается ладонью макушек больших белых соцветий. Мы оба молчим, даже не смотрим друг на друга.
— Эй, Алик, вы куда? — кричит вслед Женёк
— Шш-ш-ш, что орёшь? — перебивает его понятливая Юлька, — без тебя разберутся.
Наш небольшой лагерь стоит на полянке, окружённой лесом. С двух сторон это светлый березняк, который просматривается насквозь. С третьей — поросшая густым кустарником сосновая роща. Среди деревьев вьётся тропинка. К ней мы и подходим
— Как ты думаешь, малина уже пошла? — Надя поглядывает на меня.
Мы останавливаемся у кромки леса.
— Нужно посмотреть, — отвечаю.
Моя блондинка лукаво прикусывает губку. Это как пароль и отзыв.
Что за глупые разговоры про малину, думаю невпопад. Она же колючая как сволочь. Неужели умней повода придумать нельзя? Малина…
После залитой солнцем поляны в лесу прохладно и сумрачно. Редкие солнечные лучи пронзают кроны и застывают, словно что-то материальное. Как будто их можно пощупать. В их плотном свете вьётся мошкара.
Музыка за спиной звучит глухо и неразборчиво. С каждым шагом она становится тише.
Мы идём среди деревьев. Светлая макушка Нади с задорной короткой стрижкой мелькает впереди. Время от времени она оборачивается, словно проверяя, на месте ли я. Не заблудился ли, или не испарился самым неожиданным образом.
— Смотри, земляника! — Надя бросается вперёд и садится на корточки.
Между деревьями всё заросло плотным ковром зелёных листьев. Среди них мелькают красные бусины. Вряд ли их здесь часто собирают.
— Какая крупная, — восхищается девушка, — и как много её! Иди сюда, открывай рот!
Присаживаюсь рядом с ней. Ягоды пахнут свежестью и хвоей. Я успеваю поцеловать Надины пальцы. Она хихикает смущённо. Потом срывает травинку и принимается нанизывать на неё земляничины сладким шашлычком.
Моё взрослое и циничное сознание боится всё испортить случайным словом или действием. Не хочу оказаться слоном в хрупкой посудной лавке юношеских чувств.
Среди листвы пробирается деловитая пятнистая козявка. Подхватываю её пальцем.
— Божая коровка… полети на небо… там твои детки… кушают котлетки!
— Конфетки! — смеётся Надя.
— Тоже мне, мать! — возмущаюсь я, — детей одними конфетами кормить, котлетки пусть кушают!
— Тебе бы только есть! — девушка хохочет. — Сразу про котлеты! Бедная твоя жена будущая, не прокормит тебя.
Вот и что они сразу на женитьбу переходят? Сначала Лида, теперь эта ещё… Карма у Алика такая, что ли…
Жучок доползает до подушечки пальца и расправляет тонкие крылья. Надя заворожённо следит за ним. Целую её в полуоткрытые губы. Они пахнут земляникой. Мои, наверное, тоже.
Её руки, сначала несмело, а потом всё уверенней гладят меня по плечам, пальцами зарываются в волосы. Она ведёт себя с милой решительностью опытной соблазнительницы. Городской «штучки» которая станет самым ярким событием в жизни сельского паренька.
В этот момент моё сознание практически отключается.
… Что ты делаешь… нет… прекрати… не надо… оххх… как хорошо… пожалуйста… не останавливайся…
Я стягиваю с себя футболку и расстилаю её прямо посреди земляничной поляны. Есть масса способов заниматься сексом в лесу, но у меня нет никакого желания выступать в качестве инструктора. Слишком много потом будет вопросов о моей осведомлённости. Да и просто не до того сейчас.
Время вокруг нас останавливается.
Прямо перед моим носом крохотная гусеница пытается залезть на травинку. Она складывается, как циркуль, а потом раздвигается, нащупывая присосками дорогу.
Мир снимают с паузы. В нём снова появляются звуки, кроме нашего дыхания и Надиных стонов. Кажется, она ещё кричала. Надеюсь, что мы отошли достаточно далеко.
— Больно как, — жалуется Надя.
— Больно? — переспрашиваю, — почему?!
Чёрт, я что-то сделал не так? А вдруг она была девственницей, а я, идиот, не заметил?! Нет, я не мог такое пропустить! Сознание подростка моментально скатывается от эйфории к панике.
— Шишка у меня под попой, — объясняет она, — впивается.
— А раньше?!
— Раньше я её не заметила, — удивлённо говорит она, — вообще не до неё было. Теперь синяк будет, наверное.
Она залезает ладонью вниз, а сама при этом прижимается ближе ко мне. Обнимаю её, чувствую всем телом.
— Пора вставать, — говорю с сожалением, — лес, всё-таки. Надо ещё сейчас осмотреть друг друга на предмет клещей. Пока голые — удобнее всего.
— Нет в тебе, Алик, никакой романтики, — фыркает Надя, — тут же рай земной. А ты про клещей.
— Попадёшь в больницу с боррелиозом, — пугаю её, — придётся тебе туда апельсины таскать.
— Зачем, апельсины? — искренне удивляется блондинка, — а главное, где ты их возьмёшь?!
Вот что значит — расслабился. Совсем забыл, в какое время живу. Здесь в ящиках из-под цитрусовых скорее можно Чебурашку найти, чем сам положенный продукт.
— У нас в районе теплица есть, — выдумываю на ходу, — экспериментальная. Там много чего выращивается, и апельсины тоже.
— Я люблю апельсины, — заявляет Надя, — или ты их только в больницу носишь?
— Сейчас несезон, вроде, — отговариваюсь я, — их к Новому году растят. Прямо к праздничному столу.
— А-а-а… — девушка огорчённо качает головой, — а у чего сезон?
— У шашлыка нашего сезон, — говорю, — пойдём, а то всё без нас съедят.
— Юлька может, — подтверждает блондинка, — она страсть какая прожорливая. И куда в неё столько помещается… а тут лишний пирожок съешь, и всё…
Она с тоской гладит себя по безупречному животику. Как и многие девушки с идеальной фигурой, Надя считает, что она толстая.
— Чистое мясо и овощи, идеальная диета, — говорю уверенно, — не то, что ваши оладушки со сгущёнкой.
Отдалённые звуки из динамика магнитофона ещё доносятся до нас, так что заблудиться нереально. Хотя мы оба сейчас не против немного потеряться. Мы идём, сплетя пальцы, и останавливаемся под каждым деревом.