Младшего лейтенанта надо было спасать от несчастной любви, чем я и занялся. К тому же повод был подходящим. Как главный организатор, я тут же назначил его физруком. Женька взял на себя всё, что связано с хозяйством.
А я отвечал за внешние сношения. Ну, то есть, связи. В общем, за присутствие девушек на нашем празднике жизни.
— У нас гости, — говорю, — мясо учуяли, голодные. Хотят, чтобы мы поделились.
Баланс сил на поляне резко меняется. Численное преимущество археологов уже не кажется им подавляющим. Ребятки сразу ощутимо сдали назад.
— Мы просто проверить пришли, всё ли у вас хорошо, — дипломатично врёт, очкарик, — нас Николай Николаевич послал за девочками присмотреть.
— Ага — уточняю, — а дубинки вы с тобой прихватили, чтобы от зайцев по дороге отбиваться?
— Девчонки молодые… Серёга сказал, их тут обидеть могут, — выдаёт он своего приятеля с потрохами.
Надя обнимает меня сзади, прижимается всем телом. Происходящее пугает ей. Хорошая домашняя девочка, которая никогда не видела вблизи драки. Её робкое доверие вливает в меня невероятную силу.
— Да, у них самих спросите, не стесняйтесь, — говорю, — вот же они. Может, мы их и правда обижаем.
— Обидеть нас может, только этот мудак, — не лезет за словом в карман Юлька, — забирайте его, и мотайте отсюда. Вам здесь не рады.
Она демонстративно кладёт руку на плечо Жендоса. Тот грозно сопит, раздувая ноздри. Веснушки на его щеках побелели от волнения.
— Да вы чего?! — вертит башкой Серёга, спьяну потерявший берега. — Они наших баб увели, а вы с ними разговоры разговариваете?! Вот этот козлина на меня напал со спины, по подлому! — он тычет в меня пальцем.
— Ты что-то путаешь, Серый, — презрительно фыркает Юлька. — Наоборот всё было. Ты на него сзади набросился, и собственных ногах запутался.
Знакомые другой версии событий «старшаки» удивлённо смотрит на меня.
— Надо же, Алик, — подаёт голос Степанов, — а ты чего даже не рассказал, что схлестнулся с кем-то. Скромничаешь…
— Да не о чем рассказывать, — отвечаю. — Он сам споткнулся. Плохому танцору всегда яйца мешают.
Николай ржёт как конь. Девчонки тоже улыбаются. Наша уверенность передаётся им.
Физиономию археолога Серёжи перекашивает. Он замахивается своим дрыном и внезапно бьёт не меня, а Степанова.
Поступок не самый глупый. Если драка завяжется, остальным «слонам» придётся участвовать. Отсидеться в стороне не получится.
Степанов — самый крупный и опасный противник. Его лучше вывести из строя первым. Без него у нас с Женьком шансов не будет. Но кое-что «старшак» не учитывает.
Бывший десантник легко уклоняется в сторону и подбивает Серёже опорную ногу. Пьяный археолог с матом улетает в кусты. Жердь остаётся в руках у Николая.
ХРЯСЬ! Тот ломает её на две половинки. Что характерно — лбом.
— Так мы пойдём? — говорит очкастый. — Нам пора, у нас ужин скоро. Остальные быстро-быстро кивают.
— Идите, — показываю взглядом на черенки от лопат у них в руках, — а то копать будет нечем, он у нас такой товарищ… если что начнет ломать, уже не остановится.
Первой не выдерживает Юлька. Она глядит на охреневших «старшаков» и закатывается хохотом. К ней звонко присоединяется Надя, а потом начинает тоненько хихикать Татьяна.
Напряжение недавней ситуации выливается у девчонок в громкий и неконтролируемый ржач. Николай смущённо улыбается. Таня обнимает его и целует в щеку. «Слоны» обтекают, словно на них вылили по ведру воды.
— За собой приберите, — говорит Николай.
Он кивает на Серёжу, который продолжает изображать из себя кучу тряпья.
— Стоп, — говорит Женёк, — он девушку оскорбил.
— Верно, — соглашаюсь, — пускай извиняется.
— Да пошли вы! — не спешит вставать Серёжа.
Лежачего ведь не бьют.
— Он не хотел, — подаёт голос один из археологов, пухлый и щекастый. — Погорячился просто.
На голове у него панама, свёрнутая из газеты. Сейчас заметно, что вид у «старшаков» не агрессивный, а скорее нелепый. Тельняшки или застиранные «олимпийки», растянутые треники, стоптанные кеды. Похожи на сильно похмельных оборванцев.
Такое чувство, что они кинулись к нам впопыхах, «своих девчонок спасать». Кто-то их явно накрутил.
— Погорячился? — подмигиваю Коле, — значит надо остудить.
До того не сразу, но доходит моя идея. Он хватает придурка под руки, я ловлю брыкающиеся ноги и мы тащим его к реке.
— Нет…отпустите! — вопит резко очнувшийся Серый, — гады!.. я на вас в милицию заявлю!.. я плавать не умею!
Бултых!!!
Археолог грузно шлёпается в затон. Нас окатывает брызгами с головы до ног. Серый обтекая встаёт. Глубина по пояс.
— Заявляй, — складывает руки на груди Николай, — Младший лейтенант Степанов. Радуйся, что я не при исполнении, дятел.
— Экспресс-вытрезвитель в полевых условиях, — добавляю. — Наша служба и опасна и трудна…
— Не примазывайся, журналюга, — гордо заявляет Степанов.
— Он нормальный, вообще-то, — подходит к нам очкастый, — Только вспыльчивый очень. Да и Юлька ему нравится сильно… а она такая… вчера с ним, а сегодня…
— Она девушка свободная, — говорю, — сама решает с кем время проводить. А он вас в очень дерьмовое дело втравил по своей дури.
— Да понятно, — он мнётся и протягивает руку, — Витька.
За ним подходят остальные. Знакомимся. Интересно, кто из них на гитаре играет, а кто Союз объездил?
— А ты правда в милиции работаешь? — спрашивает один.
— Работаю, — говорит Николай, — и за Отелло своим присмотрите. Если он слова к Юльке полезет…
— Башку отшибу, — хмуро вставляет Жендос.
Он переживает, что не смог лично покарать обидчика девушки, которую уже считает своей. Эх, Женька… Женька… Твоя она ровно до того момента, как не найдётся другой, у которого будет шашлык вкуснее.
— Горит! — я с воплем кидаюсь к мангалу.
Оставленные на произвол судьбы угли прорастают весёлыми язычками пламени. Отчаянно лью на них водой из кружки. Пар идёт столбом!
— Женёк блин! — возмущаюсь, — ты же должен был следить.
— Так ведь тут такое…
— Что?! Они уйдут, а мясо останется.
Археологи, глотая слюну, удаляются в лес. Никто их, естественно, угощать не собирается, несмотря на примирение и их робкие намёки.
Мясо всё равно успевает подсохнуть и чуть подгореть с одного края, но кроме, меня это никого не огорчает. Под «Куба либре» оно идёт на ура. Рома в этот раз в стаканах больше, чтобы смыть осадок от неприятного визита.
— Нормальное мясо, ты чего! — перемалывает куски словно жерновами Николай. — Я такого вкусного в жизни не ел. Хорошо, только мало.
Надя выбирает нарочно самый мягкий кусочек, убирает с него все угольки и кормит меня с рук.
— Правильно, — глядит на это Юлька, — пусть не ворчит.
Первый заход улетает, едва мы садимся у разложенной на земле скатерти. От еды клонит в сон, но я это тут же пресекаю.
— Так, — хлопаю в ладоши, — физкульт-минутка. Николай, где у тебя мяч?
Самое худшее на природе, это «закиснуть» или вообще уснуть. Встаёшь потом с больной головой и без всякого праздника. Вместо этого отправляю девчонок играть в вышибалы и в «картошку». Младлей руководит процессом с исключительным удовольствием.
Мы с Женькой остаёмся у мангала. Второй заход я никому не позволю испортить.
— Сам себе завидую, — говорит Жендос, глядя на попки девушек, которые азартно борются за мяч. — Кажется, что счас проснусь, и это всё закончится.
— Человек создан для счастья, как птица для полёта, — глубокомысленно сообщаю я.
— Ты пьяный, что ли? — косится он.
Не могу сказать, пьян я сейчас или нет. Одно понимаю точно. Я, наконец, почувствовал этот мир своим.
— Просто весело, — говорю, — настроение хорошее.
— Как думаешь, я ей нравлюсь? — решается Женёк.
— Конечно, — киваю как можно убедительнее.
— Это, — говорит, — ещё страшнее, если нравлюсь. Что теперь дальше-то делать?
— Пригласи её завтра на мопеде покататься, — предлагаю.
— А можно? — расцветает он. — Тебе он завтра не понадобится?
— Только заправься, а то будете его вдвоём из полей выталкивать, — советую.
— Зачем из полей, — удивляется, — мы по дороге будем…
— Дурак ты…
Женёк краснеет пунцовым цветом. До него доходит.
— Так, вы чего тут шушукаетесь? — к нам идут Юлька и Надя.
— Вот, готовим, — оправдывается Женька
— Алик один справится, — заявляет Юлька и бесцеремонно утаскивает Женька за собой.
Надя остаётся возле меня. Она запыхалась, небольшая, красивой формы грудь вздымается в такт дыханию. Садится рядом.
Мы молчим. Я переворачиваю мясо, взбрызгиваю угли смешанным с водой маринадом. Надя сидит на бревне, поджав коленки к подбородку, и смотрит на меня. Нам почему-то не скучно молчать вместе.
— Где ты научился так шашлык готовить? — спрашивает она.
— Я грузин, — говорю, — это у меня в крови.
Надя хохочет.
— Алик, ну какой ты грузин? Ты в зеркало на себя смотрел? Ты блондин, вообще-то!
— Это не показатель, — говорю. — Я грузин-альбинос.
— Ты вообще можешь говорить серьёзно?!
— А зачем? — улыбаюсь ей. — Все самые большие глупости совершаются с серьёзным лицом.
Да, я украл эту фразу. И мне совсем не стыдно, потому что Надя подходит ко мне и порывисто обнимает за плечи.
— Я не хочу, чтобы этот день заканчивался. — говорит она.
— Ты принесёшь Аникееву шашлык, и он снова вас отпустит.
— Я не про это но… Но это вариант…
Потом мы едим, пьём и болтаем обо всякой ерунде. Юлька решает перевестись в Академию МВД, чтобы «дать пинка всем козлам». Николай решительно поддерживает. Женька молча ревнует. Таня обнимает Степанову могучую руку. Надя под шумок съедает почти весь шашлык, утверждая, что это «из любви ко мне». Краснеет и поправляется, что «любовь» только кулинарная.
Солнце клонится к закату. От реки приходит прохлада и комары. Особенно вторые напоминают, что пора сворачиваться. Мы доводим девчонок до лагеря и передаём Аникееву с рук в руки, вместе с большой железной миской шашлыка.