Мы с приятелем решаем собрать «сливки» с книжных сельмагов, прежде чем до них добрались лапки «гламурной мымры». Так я про себя начал называть Людмилу Прокофьевну.
Пока она понятия не имеет, какие книги брать. В этот раз просто собезьянничала, повторив мою покупку. Но у неё есть связи и знакомства. Нащупав непыльный источник заработка, она его уже не отпустит.
Торговцы в моём понимании, это особая категория людей. Они мыслят прибылями. Они что угодно продадут, потом купят и снова продадут, но уже дороже. Нельзя на них за это обижаться. Они просто такие есть. Главное, самому в их глазах не оказаться товаром.
В будущем собираюсь перекинуть эту тему полностью на Женьку. Я фотограф, а не барыга. У того от азарта аж веснушки побелели. Сегодня будет летать от магазина к магазину как медовая пчёлка.
Тем временем я иду приобщаться к науке.
Лагерь археологов спит. На боках палаток блестит роса. К чахлому костру тоскливо жмутся дежурные. На длинном дощатом столе под брезентовым тентом видны остатки праздника. Кружки, стаканы и подозрительно знакомая ёмкость, объёмом в три литра.
Дело ясное. До утра изгиб гитары жёлтой обнимали. Сразу видно, выучка не селянская. Я начинаю привыкать, что в восемь утра день уже перевалил в фазу деловой активности. А эти дрыхнут.
Дежурные поднимают голову. Приветливо машу им и поднимаю фотоаппарат. Щёлк! Они выдавливают из себя кислые улыбки. Отхожу чуть дальше, чтобы захватить весь лагерь. Щёлк!
Главное вид при этом сохранять максимально невозмутимый. Если фотографирую, значит, так надо. Положено, значит.
Палатка рядом со мной начинает шевелиться и из неё высовывается коротко стриженная голова. Не пойму, мальчик или девочка?
Голова поднимает ко мне заспанную мордашку. Вскидываю камеру. Щелкаю.
— Ой, вы кто?!
Девочка. И очень симпатичная. Блондинка со стрижкой «под мальчика», строгим прямым носиком и пухлыми губами. Бомбическое сочетание. Вид милый и помятый. На щеке отпечатались контуры рюкзачного кармана.
— Альберт Ветров, корреспондент районной газеты, — представляюсь по всей форме, — делаю репортаж о раскопках. А вы кто?
— Надя… ой! — девушка вдруг резко прячется.
— Надя, я не кусаюсь, — говорю терпеливо.
— Я сейчас, — раздаётся из палатки.
Изнутри слышится возня и громкий шёпот.
… Кто там?!.. фотограф… молодой?.. вроде да!.. вроде?.. да я не разглядела… дура ты, Надька… симпатичный? да я его не видела толком!
Надя появляется вновь. За эти две минуты она успела привести в порядок волосы и подкрасить реснички.
— Здравствуйте, Альберт, — она прикусывает губку от любопытства, — А почему вы так рано? Мы на раскопки только после обеда пойдём… И почему не предупредили… мы бы подготовились…
Надя засыпает меня словами. Пытается перехватить инициативу в разговоре и вернуть себе уверенность. На ней белая спортивная маечка с короткими рукавами и голубые шорты. Длиннее, чем позволяли себе модницы двадцать первого века, но тоже очень эффектные.
— Не надо готовиться, — говорю, — я за естественную красоту. Что естественно, то не безобразно.
— Как вы это хорошо сказали! — из палатки выныривает ещё одна девушка. Жгучие тёмные локоны. Спортивная фигура. Почти с меня ростом. — Юлия, — протягивает она ладошку.
— Альберт, — с серьёзным видом отвечаю на рукопожатие, — и это не я сказал, а Сенека. Римский философ. Не проходили ещё?
— Мы пока больше по славянам и древней Руси, — морщит носик Надя, — «Лепо ли бяшите братие…»
Юля фыркает от смеха.
— Что копаете? — интересуюсь.
В дни юности я достаточно покатался по раскопкам, чтобы поддержать разговор. Это прекрасный способ выпить на природе. Приятели-историки оборудовали себе на государственные средства загородные берлоги и не вылезали оттуда месяцами. У одного даже лЕдник был. По технологии шестнадцатого века. Про полевые бани я вообще молчу.
— Мезолит, — к нам присоединяется третья студентка. — У неё русая коса и немного простодушное округлое личико.
— Скука, — вздыхает Юля.
— Не скажи, — спорит с ней третья, — вчера Ленка трапецию нашла, так ей одной банку сгущёнки выдали! В одно лицо!
Судя по тону девушки, лицо у Ленки после такого непременно должно треснуть.
Сгущёнка — третья по значимости валюта советской эпохи после водки и колбасы. Особое хождение имеет среди туристов, геологов и прочего бродячего народа. Заветные синие баночки даже в нищие 90-е можно было найти на турбазах. А ещё её можно варить…
Страдания третьей девушки по сгущёнке понятны. Фигура выдаёт в ней сладкоежку. Она не толстая, но пухлая в нужных местах, а грудь просто роскошна. Для местных была бы идеалом красоты. Берёзовская Венера.
В этот момент вспоминаю Женьку. Ему бы понравилась.
— А вас как зовут? — обращаюсь к ней.
— Татьяна, — та слегка краснеет
Лагерь просыпается. Из большой шатровой палатки тянутся на водопой сутулые хмурые фигуры старшекурсников. Один, привлечённый шумом, сворачивает в нашу сторону.
— Посторонний? — оглядывает он меня, — кто такой.
Старшаку тяжко. Глаза у него красные, волосы всклокоченные. На тощей шее подпрыгивает кадык. Пивка бы ему сейчас. Смотрит недружелюбно. У него есть надежда сорвать всю свою похмельную боль на ком-то конкретном. Но я уже обзавёлся лояльным лобби.
— Серёж, это корреспондент! Из газеты! — повисает на нём Юля, не стесняясь тесного физического контакта.
— Не корреспондент, а фотограф, — встревает Надя, недовольная, что её опередили. Она, вообще-то, меня первая встретила.
— Серёж, а может его чаем напоить?! — предлагает заботливая Татьяна.
Серёжа морщится оттого, что его встряхивают. Его явно мутит.
— Дежурным скажите, — мотает он головой, — пусть напоят и накормят. Завтракать будешь? У нас оладушки. — Он протягивает мне ладонь, — Серый!
— Алик! — я принимаю правила игры и представляюсь неформально. — От оладушков не откажусь.
— К Николаичу его проводите потом, — говорит Серый и теряет к нам интерес.
Его куда больше притягивает двадцатилитровая фляга с водой, которая стоит недалеко от костра дежурных. Пожар внутри требует влаги.
— Да что там за оладушки! — проявляет неожиданную хозяйственность Юля, — небось горелые всё.
По её виду понятно, что она бы такого точно не допустила.
— Зато со сгущёнкой, — мечтательно добавляет Татьяна.
— Куда тебе ещё! — щиплет её за бочок Надя.
Девчонки резвятся вокруг меня, с гордостью поглядывая на остальных. Они ведут меня по лагерю, показывая камералку, «лежбище слонов», так называется шатёр, где обитают старшаки, продуктовый склад, лопаты и прочие достопримечательности.
Время от времени я вскидываю камеру и щёлкаю. Мои спутницы в этот момент почтительно замолкают. Официальный статус и то, что я «при деле», а не шляюсь просто так, поднимает меня в их глазах на серьёзную высоту.
Оладушки действительно плоские и подгоревшие. Юля тут же обращает на это внимание и затевает перебранку с некой Ленкой, одной из дежурных. Это привлекает ещё больше внимания и пока я завтракаю, свита вырастает как минимум втрое.
Самые первые, Надя, Юля и Татьяна заключают между собой военный союз и дружно обороняют меня от окружающих.
Парни на раскопках тоже присутствуют, но их оттёрли на задний план. Во-первых, их явно меньше. Девушки в этом возрасте вообще более склонны к авантюрным поступкам, таким как спонтанные поездки, сомнительные знакомства и ранние браки.
Мужской пол уже в это время больше ценит уют, комфорт и мамины котлетки. Большинство их однокурсников сейчас чихают в пыльных архивах. А девушки любят простых романтиков.
Те немногие, кто всё же приехал на раскопки, старательно изображают равнодушие и скуку, чтобы сберечь остатки хрупкой самооценки.
К палатке руководства я подхожу во главе небольшой толпы. Профессор Аникеев, про которого я уже наслышан, похож на лешего. Лохматый, с большой всклокоченной бородой. Принадлежность к цивилизации в нём выдают только очки. Профессор подслеповато оглядывает нас, кажется, опасаясь стрелецкого бунта. Известие, что я из районки его заметно успокаивает.
— Так, ваши уже были, — говорит он и описывает даму, в которой я узнаю Нинель.
Поражаюсь её расторопности.
— Руководство приняло решение дополнить фоторепортажем, — импровизирую, — советское студенчество на передовых рубежах науки… уникальные находки… популяризация быта пролетариев доисторической эпохи…
Аникеев, слушая эту чушь, морщится как от зубной боли. Девушки в восторге.
— Вы, надеюсь, в статье это писать не будете? — говорит он.
— Я только фото делаю, — поясняю, — статьи другие люди пишут. Специально обученные.
— Хвала небесам, — облегчённо вздыхает профессор, — тогда делайте свои фото. Только на раскоп мы ближе к вечеру пойдём, когда жара спадёт. Вас это устроит?
— Мне так даже лучше, — отвечаю, — освещение больше подходит.
— Ну вот и ладушки, — профессор обводит мою свиту строгим взглядом, — девочки, а вы что столпились? На завтрак, а потом быстро в камералку!
Сзади меня раздаётся печальный стон. Праздник закончился, наступают трудовые будни.
— Можно, я пока быт поснимаю? — спрашиваю.
— Сколько угодно, — великодушно разрешает Аникеев.
Получив верительные грамоты и оставшись в одиночестве, я, наконец, заряжаю плёнку. Да, всё это время я ходил и щёлкал пустой фотокамерой. Зачем мне фотографии палаток и лопат? Люди и только люди.
Дежурная наливает половником чай в эмалированные кружки. Брюнетистая Юля кусает оладушек, недовольно морща нос. Надя скармливает свой завтрак приблудившейся местной собаке.
Эти снимки не пойдут в газету. Я набиваю руку. Привыкаю к камере. Заодно тренируюсь, подмечаю, ищу особенные черты их научно-походного быта. Это любитель доволен собой. Профессионал учится всю жизнь, получая кайф от самого процесса.
Фото потом Аникееву отдам. Это сейчас он молодой, да ранний. Скитается по задворкам и копает всякую ерунду. А в моём будущем заматереет, всерьёз займётся охраной исторических памятников и станет серьёзной фигурой. Хорошие отношения с таким человеком не повредят.