— Конопатый про права заговорил! — ржёт «жилетка», — кати отсюда в свой Белоколодецк, стиляга! Пока на твоём мопЭде шины не прохудились сами собой.
— Это наша корова, и мы её доим, — заявляет вдруг «борода».
— Да вы хоть знаете, кому мы фотографии делаем! — пока я размышляю, Женька решает прорваться с боем, — Второй секретарь райкома дочку замуж выдаёт!
— Светка Авдеева чтоль? — без особого пиетета переспрашивает «жилетка». — То-то личности мне показались знакомые. А у вас право на оказание фотографических услуг населению есть, пижоны? Или же вы подшабашить решили? Так у нас это дело не пройдёт.
«Борода» решительно кивает.
— Так мы забесплатно, — говорю, — какие тут услуги?
— Это ты товарищу майору расскажешь, — глумится «жилетка», — в ОБХСС. Хорошо, если по тупости и малолетству штрафом отделаетесь. А то покатите в Мордовию, ЗЭКа для стенгазеты фоткать.
— Натурально, — подтверждает «борода», — в Мордовии гнус страшный, — сообщает он со знанием дела, — за ночь человека до кости обгладывает.
— А Авдеева от тебя первая открестится, — продолжает первый, — когда узнает, в какую неприятную историю ты её втравил.
— Не жалко, — говорю, — коллегу и в Мордовию?
— Ты мне не коллега, — а верхохват городской. — Отрезает «жилетка». У народа трудовую копейку отбираете.
— Там же невеста наверху, — говорю, — у неё же сегодня такое событие. Как её без фотографий оставить?
Заговариваю зубы, а сам кручу в голове возможности. Прорываться с боем и устраивать скандал? Так, эти эти двое способны и заведующей ЗАГСом нажаловаться, так что нас за порог выставят, и в милицию заяву накатать. Чтобы не повадно было. Мы у них и правда хлеб отбираем.
Все возможные сферы заработка: школы и детские садики с выпускными альбомами, «рыбные» места на пляжах и бульварах и даже Доски Почёта на предприятиях были поделены среди «работников вспышки и объектива». А уж место при ЗАГСах передавалось по наследству. От отца к сыну. Здесь кормились поколениями.
Точно так же передавалась и семейная мудрость. Тот самый набор обязательных кадров, которые надо было отбить на каждой свадьбе. «Молодые слушают тётю-регистратора», «молодые обмениваются кольцами», «лёгкий ненавязчивый поцелуй под фикусом»…
Двенадцать кадров на свадьбу, три свадьбы на плёнку. Конвейер. В СССР не только квартиры и пиджаки были типовыми, но и свадебные фото.
Всё это делается в тесной смычке с заведующими всех этих учреждений. Те имеют свою долю, потому лоббируют интересы «своих» и активно гоняют с поляны «чужих».
Это в Берёзове стареющий Митрич допускает в район залётных мастеров из областной газеты, и то всё решалось на уровне райкома. Я же совершаю невероятную наглость. Лезу на чужую территорию.
— Ничё с твоей невестой не случится, щегол, — самодовольно заявляет «жилетка». — Там наверху Борисыч сейчас? — он получает утвердительный кивок от «бороды», — Борисыч твою невесту отработает в лучшем виде.
— А если не хочешь скандала с Авдеевой, — подключается «борода», — то ты ему и заплатишь. Выручим тебя на первый раз. Скажем, что у тебя объектив запотел и плёнку перекосило.
— А мы, старшие товарищи тебе на помощь пришли, — кивает «жилетка». — Гони полтинник, щегол!
Глава 19
— Что за шум, а драки нет?
На плечах у фотографов повисает краснорожий развесёлый Димон. Не думал, что буду так рад его видеть. Бородатый ещё держится неплохо, а вот долговязого типа в жилетке начинает клонить к земле.
— Не пускают, — говорю, — не верят, что я гость, и меня тётя Света забесплатно попросила отфоткать.
— А ты гость? — не врубается с ходу Димон.
— Конечно, — киваю, — я Колин братишка троюродный. Он что, не рассказывал?
— Толин, — машинально поправляет свидетель.
— Толин, — продолжаю. — Из Калининграда приехал, чтобы свадьбу снять. А эти двое говорят, что наша невеста и без моих фотографий обойдётся.
— Мы не говорили, что обойдётся! — пищит «борода» неожиданно высоким голосом, — просто не положено!
— Я тебя счас самого уложу! — ревёт Димон ему на ухо. — Что вылупился?! И тебя тоже! Ляжете рядышком, как две шпалы.
— Мы будем жаловаться, — хрипит тот, что в жилетке.
— Да хоть в Лигу Наций, — говорю. — Проход освободите, лишенцы.
На лестнице пробиваемся через толпу наших и чужих гостей. Для меня они все на одно лицо. Димон перед нами раздвигает народ плечами словно ледокол.
— Шагай, дружище, а то там Танюха из твоего братана всю душу вынула. «Где Алик? Без Алика не начинаем!» — передразнивает он, — А ты правда с Калининграда? Я на Балтике служил, мы туда чиниться заходили. Ох и девчонки там у вас!
— Нет, конечно, — говорю. — Я нарочно сказал, чтобы эти два упыря отстали.
Подскакиваю от сильнейшего удара по плечу.
— Силён! — Димон ржёт мощно, словно внутри него работает дизельный двигатель, — я как «бланш» увидал, сразу понял, что ты свой пацан!
Фингал мне замазали ещё утром в доме невесты. Светлана Юрьевна решила, что раз допускает меня до церемонии, то выглядеть я должен прилично. Истратили половину тюбика тонального крема. Импортного, кажется, польского.
Оказалось, сработали некачественно. От опытного взгляда Димона фингал не скрылся.
— А ты железнодорожник, что ли? — спрашиваю из вежливости, — так мощно про шпалы завернул. Со знанием дела.
Устанавливаю дружеский контакт.
— Нет, я с автобазы, — отвечает свидетель. — С Толиком вместе работаем. Он начальство возит, а я больше по грузовой части.
Многое становится понятным. Например, как такой скромняга, как Анатолий познакомился с Татьяной, которая, судя по всему, та ещё оторва. Возил её мамашу, вот и примелькался в семье.
Удивительно, что Авдеева-старшая одобряет этот союз. Для новой советской «аристократии» это неравный брак. У тех, кто «выбился в люди» в первом поколении, гонору зачастую больше, чем у потомственных лордов. При этом жениху в доме Авдеевых радуются, словно родному сыну. В этом я чувствую какую-то неправильность, но рассуждать об этом неохота. Без меня разберутся.
— Вытяните губки и изобразите лёгкий ненавязчивый поцелуй, — доносится до меня, — Невеста, что вы вся такая всклокоченная? Мне же вас надо красивой сделать!
Татьяна бесится. Анатолий пытается её успокоить. Вокруг них бегает кругленький, словно колобок, фотограф. Его лысина сверкает в свете люстр как бильярдный шар.
— Дима, сможешь удалить товарища? — прошу я.
— Легко, — заявляет мой новый друг.
Он нависает над «колобком» и шепчет тому на ухо. Фотограф меняется в лице и быстро укатывается прочь, бормоча под нос что-то нецензурное.
— Альберт, — кидается ко мне невеста, — А нам сказали, что здесь нельзя снимать посторонним.
— Вас ввели в заблуждение, — говорю. — Я фоторепортёр. Мне везде можно.
При этом блефую. До времён первых стрингеров и «папарацци» ещё лет десять. Работа в газете не даёт мне никаких преимуществ. Снимать я могу только по редакционному заданию, и только то, что от меня требуется для издания.
Именно поэтому я не стал размахивать «корочкой» перед местными фотографами. Они вполне могут настучать заведующей ЗАГСом, та отправит запрос Подосинкиной на тему: «что за самодеятельность развёл её сотрудник в чужом районе», и тогда неприятностей не избежать.
Но Татьяна — другой случай. Выяснять она ничего не будет, а пустить «пыль в глаза» заказчику — милое дело. В идеале потом ещё и маме своей расскажет про лихого фотокорреспондента, который может пройти туда, куда больше никого не пустят.
Хороший понт дороже денег, тем более что денег как раз и не предвидится.
В ЗАГСе светло. Высокие окна забраны узкими решётчатыми рамами. Главный зал выстлан паркетом. Успеваю заглянуть туда, пока внутрь входит предыдущая пара.
Приходит мысль, что раньше здесь возможно устраивали танцы. Провинциальные кавалеры кружили в вальсе уездных мамзелей в пышных платьях. Может, даже плясали какую-нибудь мазурку или краковяк.
Сейчас паркет выкрашен бурой половой краской и сильно вытерт. Посередине проложена узкая ковровая дорожка. По ней молодожёны идут к своему будущему супружескому счастью. Дальше дверь захлопывается.
ПА-РА-РА-РАМ… ПА-РА-РА-РАМ… ПАМ… ПАМ… ПАРАПА… — вступает оркестр, который я не успеваю разглядеть.
Гулко ухает тромбон. Трагически дребезжат медные тарелки. Молодые при этих звуках волнуются ещё больше, как перед кабинетом зубного врача.
В холле стоит кадушка с фикусом и плакат «Советская семья — ячейка социалистического общества». Вот и вся фотозона. Здесь и планировал запечатлеть новобрачных «колобок».
Свадебное фото в это время считается «низким жанром». Не более художественным, чем фото на пляже с обезьянкой. Это прибежище халтурщиков всех мастей, а главный признак мастерства — поставить каждую новую пару в абсолютно одинаковые позы — как манекены, и снять с минимальным расходом плёнки.
Конечно, надо было приехать в ЗАГС заранее, чтобы выбрать подходящие локации. Вспоминаю недобрым словом Людмилу Леман, которая устроила мне этот цейтнот. Приходится импровизировать.
— Жень, — говорю, — перекрой лестницу снизу.
— Как?! — лупит он глаза.
— Очень просто, — объясняю, — кладёшь руки на перила, делаешь физиономию кирпичом и на все вопросы отвечаешь: «Технический перерыв. Пять минут».
— А если не послушаются?
— Если не послушаются, подключим Диму.
Свидетель своим ржанием повторяет трюк с работающим дизелем.
— Перекрываешь сверху, — говорю ему.
— Сделаем!
Лестница — самое красивое, что есть в интерьере. Широкая, с деревянными перилами она изгибается полукругом.
— Идёте снизу… на меня не смотрите… говорите друг с другом…
— О чём говорить? — спрашивает Анатолий.
Я, наконец, выучил его имя.
— Кого вы хотите, сына или дочку?
— Сына, — говорит жених.
— Нет, дочку! — упрямится Таня.
— Давай тогда двоих? Сына, а потом дочку?!