— Вынужден отказаться, — говорю тактично, — на скалах слишком опасно. Не хочу подвергать вас риску.
Спешу покинуть эту парочку, а то Димон уже начинает вращать зрачками, ища в Натахиных словах подвох и повод для ревности.
Татьяна обижается на меня за угрозу насчёт плёнок, поэтому стоит надув губы и гордо приподняв подбородок. Её это только красит, так что я цинично откладываю объяснения до более поздних времён.
Я ставлю пару под углом к солнцу. Контровой свет золотит невесте волосы, придавая объём без всяких расфокусов и чётко «отбивая» фигуру от задника.
— Женёк, поднимай и наводи на них солнечного зайца.
— Нифига себе заяц, — поражается тот. — Это целый солнечный кабан!
Большое пятно отражённого света накрывает молодожёнов целиком, высвечивая лица, убирая тени и давая идеальную ровную картинку.
— Солнечный кабан! — не выдерживая прыскает Татьяна, — да ты сам представляешь себе солнечного кабана?!
Хохочем всё вчетвером. Если вчерашние кадры на этих скалах были возвышенными и романтичным, то сейчас молодожёны жизнерадостны и полны позитива. Нельзя повторить то, что уже случилось. Войти в ту же реку или отснять ту же сцену. Жизнь, это вечное изменение. Этим она и прекрасна.
Краем глаза слежу за Авдеевой-старшей. Я рассчитывал получить в её лице сторонника, который будет меня продвигать. Получил практически врага. Уверен, что она злопамятна. И всё же чувствую, что её ещё можно перетянуть на свою сторону.
Для этого нужен «вирусный» снимок. Тот, что не оставит равнодушным её простую и упёртую натуру. Которым она будет хвастаться перед знакомыми.
И я выпускаю джинна из бутылки.
— Татьяна, — говорю, — протяни ладошку. Чуть вбок, словно на ней что-то лежит.
Нет, мне ни чуточки не стыдно. Стоп. Снято!
— А бумеранг так и не бросили, — сокрушается Димон.
— Ветра не было, — объясняю, — без ветра он бы не вернулся.
— Эх…
Жендос хохочет. Я украдкой показываю ему кулак. Только разочарованного свидетеля нам не хватало для полного счастья. Свадьба катится к своей кульминации, к апогею, к коде.
Уже сказаны тосты, принесены подарки, сорваны глотки в криках «горько», и подъедены салаты.
Столы накрыты прямо в школьном спортзале. Над головой у молодых висит баскетбольное кольцо, но это смущает только меня. В сервировке административный ресурс переплетается с сельским изобилием. Деликатесные шпроты соседствуют с домашним салом, а дефицитные крабовые палочки с гусём начиненным яблоками.
Молодёжь пляшет на улице под «АББУ». Колонки установлены прямо на школьном крыльце. Гостей постарше в зале развлекает гармонист. Уже спет «Ой мороз… мороз…» и «Виновата ли я…».
Подвыпившие дамы заводят «Огней так много золотых…», многозначительно поглядывая на парней. Те стойко игнорируют намёки, сражаясь с алкоголем. Битва выходит неравной.
Поначалу я ещё пытаюсь делать снимки несмотря на лезущий в кадр спортинвентарь. Но скоро лица гостей теряют солидность, а фоторепортаж становится похож на компромат.
Авдеева-старшая сменяет гнев на милость и усаживает нас с Женькой за стол. Не покормить фотографа или бояниста в те времена, всё равно что в дремучие Средние века не поставить мисочку с кашей для домового. И то и другое — может здорово попортить карму.
Нас по очереди пытаются напоить: свидетель Дима, отец невесты Михаил, отец жениха, имя которого я не могу запомнить вместе с приятелем с отвисшими усами, свидетельница Натаха с подружками, и ещё какие совершенно незнакомые люди.
Мы с переменным успехом сопротивляемся, но всё же несколько стопок каким-то волшебством оказываются во мне. Голова шумит от усталости и недосыпа. Тёплая водка ситуацию не улучшает.
Хочу выйти проветриться, а лучше смыться под благовидным предлогом. На пороге меня перехватывает свидетельница.
— Альберт, мне нужна твоя помощь.
Свидетельница уже изрядно навеселе. Её упитанные щёчки разрумянились, а глаза приобрели шалый блеск.
— А Дима помочь не может? — говорю. — Он, как бы, свидетель. Ему по должности помогать положено.
— Ой… — пренебрежительно машет рукой Натаха, — да какой с него толк? Зенки залил свои и песни горланит.
Грудь бодипозитивной свидетельницы повторяет вслед за рукой возмущённый жест. Я с трудом могу отвести взгляд. Вру, не могу. Его притягивает как магнитом. Можно сколько угодно восхищаться идеальными пропорциями, стройностью и изяществом. Но есть в таких выдающихся формах что-то, что минуя сознание действует сразу на организм. Какой-то древний и могучий инстинкт.
Натаху моё внимание ничуть не смущает. Скорее наоборот.
Странно, свидетеля Диму я видел совсем недавно. Выглядит он для своей непростой роли вполне бодро. На ногах стоит, выражается связно — что ещё надо?
— Это ведь ненадолго? — уточняю. — Скоро ведь торт вынесут. Мне надо присутствовать.
— Ой, да успеется, — снова машет она. — Мы мигом.
Ещё одно магическое покачивание вторит её словам.
До торта ещё прилично, но я не люблю, когда меня вмешивают во всякую свадебную суету. Туфли, свидетельства — это всё развлечения для гостей, я же здесь наёмный работник.
— Если мигом, то ладно, — сдаюсь я этому сиськогипнозу. — Что сделать надо?
— У нас сюрприз для молодых заготовлен, — говорит она. — Надо помочь его со второго этажа вниз спустить. Ты парень крепкий…
Отчётливо понимаю, что я не самый крепкий из собравшихся. Тот же Дима-свидетель со второго этажа может хоть пианино спустить при желании. Но грубая лесть, странным образом, находит свою цель.
— Пойдём, — она поднимается по лестнице впереди меня, натягивая платье пухлыми бёдрами.
Кажется, что торжествующая плоть вот-вот прорвёт тонкий ситец и вырвется на свободу. Прямо бразильские формы — как два футбольных мяча. Или краснодарские — как два арбуза.
Захожу вслед за Натальей комнату. Кажется, это кабинет географии. На стене висит карта. Успеваю разглядеть Северный Ледовитый океан.
— Дверь прикрой за собой, — говорит свидетельница. — К сюрпризу подготовка нужна.
Оборачиваюсь назад, и волнующая пышная грудь как минимум четвёртого размера припирает меня к двери.
Глава 20
— Альберт, — говорит Натаха, — вы такой творческий! Я никогда таких не встречала…
От её низких грудных интонаций пробирают мурашки. Или это не в голосе дело, а странные вибрации идут напрямую — через грудь. Для таких размеров она удивительно крепкая и упругая.
— Я тоже, — говорю, — таких не встречал. Роскошных, в смысле.
— Какой вы обходительный, — млеет она — У нас тут все пацаны только и знают, что за жопу ухватить. А у вас натура возвышенная… Сразу видно — художник…
Её пальцы тем временем пытаются справиться с ширинкой моих «Левисов». Я притиснут так, что сопротивляться нет ни возможности, ни желания. В джинсах и так уже тесно, а жаркое дыхание Натахи ещё добавляет эмоций.
— На болтах? — удивляется она.
— Угу… фирменные…
— Вы такой модный… у нас таких брюк ни у кого нет…
У меня в сознании всплывает Димон с его пудовыми кулаками, красной рожей и глазами-щёлочками. Вспоминаются его ревнивые взгляды, когда Натаха предлагала мне объектив подержать.
И я думаю, а какого хрена?! Обручальных колец у них на пальцах не имеется. Да и по традиции свидетель и свидетельница не должны быть женаты. А, может, и не по традиции. Я слышал, раньше со свидетелей даже штраф брали, если молодые разведутся. Мол, не уследили.
Я ему не сват и не брат, чтобы следить за его ненаглядной. Так что моральных обязательств не испытываю.
Конечно, если телепеньский Отелло нас застукает, бить меня будут всей свадьбой.
— Наталья, — шепчу ей на ухо, — Нужно дверь проверить. На предмет щеколды.
С обеспечением интимной обстановки всё печально. Древний шпингалет висит на одном шурупе. Зато сама дверь мощная, из цельного массива, покрытая многими слоями белой масляной краски. Что за безрукие люди здесь работают? Не могли шпингалет нормальный сделать?! Трудовика здесь что ли нету?
От свидетельницы пахнет чем-то сладким и уютным. Словно домашним яблочным пирогом с корицей.
— Никто не заметит, — убеждает меня Наталья, — все самогонку хлыщут… А до торта ещё час, не меньше… ммм…
Она справляется с пуговицами и с торжествующим видом спускает с меня джинсы. Отступать некуда.
Придвигаю к двери школьную парту. На неё грудью укладываю Натаху. Теперь нас, по крайней мере, врасплох не застать.
— Ой, а разве так можно?.. Неудобно же…
— Не спорь с фотографом… я в позах лучше тебя разбираюсь…
— Оохх…
Это я рывком задираю на Наталье юбку и вся её великолепная задница оказывается в моём распоряжении.
А ещё говорят, что у славянок не бывает выпуклых ягодиц, и получить бразильские формы можно только под ножом хирурга. Нагло лгут! Прямо передо мной попа, увидев которую любая танцовщица сальсы бросила бы своё ремесло и удалилась в монастырь. Какие там футбольные мячи?! Тут целые глобусы!
И пластика здесь точно ни при чём. Всё благодаря парному молоку, квашеной капусте и прополке картофельных грядок.
— Ты чего замер? — волнуется Натаха.
— Попой твоей любуюсь…
— Ох… ты такой художественный… такой необычный… а у нас парни могут только… оооооо…
«Необычный, это точно про меня», — думаю, приступая к делу.
Снизу гулко бухает музыка. «Петух Варвары хмур! Варвара жарит кур!», — орёт из колонок «Бони М». Повизгивает молодёжь. В спортзале перекрикивает друг друга старшее поколение. Пахнет картоном, географическими картами, и ещё каким-то специфическим запахом, который поселяется в пустых классных кабинетах.
Натаха приноравливается к позиции и начинает ритмично всхлипывать. На нас с осуждением смотрят портреты. Узнаю заросшего бородой по самые глаза Миклухо-Маклая. Рядом какой-то тип в берете, наверное, Васко да Гама.
— Глубже… да… пожалуйста… — подвывает свидетельница, — не боИсь… у меня дни безопасные…