— Много что мешает, — смурнеет Подосинкина, — Такое ощущение, что всё.
— Неправда, — говорю, — а я?
— Ты один и помогаешь, — приходит к неожиданной мысли редакторша.
— Алик, хороший! — кидается на мою защиту Надя. — Он нам с подругами, знаете какие снимки сделал?! Хоть на выставку отправляй.
— Я видела, — морщит нос Подосинкина.
— Видела, а в номер не поставила! — ловлю её я, — вот отвечай теперь перед народом! А то легко за газетой спрятаться.
— А мои правда на выставку отправляют, — находит повод похвастаться Лида.
— Кто-то мне фотосессию обещал, — вспоминает Леман.
— И мне тоже, — спохватывается Подосинкина.
— Вы мне хотя бы выздороветь дайте, — говорю.
— Да-да, конечно, выздоравливай, Альберт! — спохватываются они на несколько голосов.
— Ни о чём не волнуйся…
— Кушай хорошо…
— Что тут за шум?! — распахивает дверь медсестра и застаёт всю нашу компанию с картами в руках, — Что за безобразие!? Что за бедлам в медицинском учреждении! Больного разрешается посещать по одному, а не целым кагалом. Я на вас буду главврачу жаловаться! Он быстро это всё прекратит.
— Мне пора, Алик!
— И мне тоже, мы пойдём, Альберт!
— Выздоравливай, Альберт!
— Что тебе ещё принести, может, пирожных?
— Ты глупая?! Оно растает по такой жаре!
— От глупой слышу!
Моя палата быстро пустеет. На лицах у всех моих посетительниц я замечаю одинаковое, слегка виноватое, но довольное выражение лица, как у нашкодивших подростков. Даже, к моему удивлению, у заведующей универмагом Людмилы Прокофьевны Леман.
Наивные мужчины считают, что женщины красятся, наряжаются, проводят долгие часы в магазинах и салонах красоты, чтобы привлечь их внимание. Глупое заблуждение. Ни один мужчина не способен понять и проникнуться всеми гранями этого высокого искусства.
Только другая женщина может оценить по достоинству свою потенциальную соперницу. Закатайте губы, мужики! Лишь друг друга замечают они на улицах и на вечеринках, в любой новой компании или на пляже.
Мужские комплименты, цветы, подарки и даже предложения «руки и сердца» служат лишь призом зрительских симпатий в извечной борьбе за совершенство. Мужчина, только повод, который разжигает это соперничество.
Так что на низком, всего в три ступеньки, крыльце Берёзовской больницы, Марина Подосинкина успела с точностью до рубля прикинуть стоимость брючного костюма и кремовых туфель Леман, разумеется, не в магазине, там такие шмотки не достать.
Лида задумалась о том, сколько времени тратит Подосинкина на поддержание своих кудряшек в состоянии мнимого беспорядка.
Леман прикидывала, сверкают ли в ушках студенки Нади стекляшки, или настоящие бриллианты, и её опытный глаз склонялся ко второму варианту.
А ещё все трое скрепя сердце оценили безупречную фигуру Лиды Лиходеевой.
— А, может, съедим по пирожному? — неожиданно предложила Леман.
— Где? — вздохнула Подосинкина.
В её голосе отразились сразу и грусть столичной жительницы, и отношение ко всему берёзовскому общепиту сразу.
— Я не против, — заявила Надя, — только у меня с собой денег нет.
Её первоначальное смущение к этому моменту полностью улетучилось.
— О сколько нам открытий чудных… — с выражением проговорила Леман, открывая ключом водительскую дверь «Волги», — садитесь, девчата, я угощаю.
— Ого, это ваша? — Лида благоговейно погладила обивку сиденья.
В её списке «хотелок» для будущей «богатой» жизни появилась новая жирная графа.
— Наша-наша, — усмехнулась заведующая, — поехали.
Ей, обычно хладнокровной и равнодушной, отчего-то была очень приятна эта неприкрытая зависть.
— Нравится? — спросила она Надю, которая по-хозяйски запрыгнула на переднее сиденье, — ездила в такой машине?
— Да, — ответила студентка, — только у папы чёрная.
«Точно, брюлики в ушах», — подумала Леман. Глаз по-прежнему алмаз.
Ехали они недолго, скорее просто машину перепарковали. «Волга» остановилась перед приземистым зданием фабричной столовой.
— Фу, — скривила нос Лиходеева.
В детстве она часто обедала здесь с мамой. Кормили вкусно, но обстановка была самая обычная — «столовская». Старые пластмассовые «разносы», резаный хлеб, наваленный горкой, скрипящие металлическими ножками по полу, старые табуретки.
— Да, на «Метрополь» не тянет, — согласилась Подосинкина.
— И даже на «Восход», — продемонстрировала Надя знание ресторанов областного центра.
— Идём за мной, — распорядилась Леман с улыбкой Али-Бабы, готового сказать «сим-сим, откройся».
Они прошли через пустой зал с гулким эхом, которое гуляло словно в пещере. Время обеда прошло, и только в глубине кухни слышались отголоски разговора.
— Вы куда это собрались?! — послышался пронзительный женский голос. — Закрыто!
Подхваченный эхом, казалось, он звучит со всех сторон сразу. Лида и Надя по привычке втянули голову в плечи. Обычно именно такие голоса сулят неприятности. Забавно, что такая же реакция наблюдалась и у Подосинкиной.
— Мы к Марии Фёдоровне! — не смутилась Леман, — не узнали меня?
— Ой, Людмилочка Прокофьевна, — вынырнувшая непонятно откуда толстуха тут же расплылась в улыбке.
Её возраст было трудно определить из за чрезвычайных габаритов. С одинаковым успехом ей могло быть и тридцать, и сорок пять.
— Мария Фёдоровна в отъезде, но мы и без неё вас встретим… проходите, пожалуйста.
Через минуту они сидели в отдельном уютном зале, за столом на восемь персон покрытом белоснежной скатертью. На стене негромко мурлыкала радиола. Рядом на репродукции Серый Волк нёс куда-то Ивана Царевича, а в глубине и под самым потолком таращило пластмассовые глаза чучело глухаря.
— А я и не знала о таком месте, — ахнула Подосинкина.
— Нелюбопытная ты, оказывается, Марина, — подначила её заведующая, — а ещё журналистка.
— Многое в жизни не то, чем кажется, — неожиданно выдала Надя глубокомысленную фразу.
Лиходеева молчала, вонзив зубы в свежий эклер.
— Наполеон будете? — вновь возникла толстуха, — свежий, только что для кулинарии сделали.
— Несите, — распорядилась Леман, — и «картошку» не забудьте. Она здесь замечательная, — поделилась она с остальными, словно по секрету.
Вместе с «Наполеоном» на столе появилась бутылка болгарского вина «Медвежья кровь» и расписной электрический самовар.
— Тебе вино нельзя, ты несовершеннолетняя! — редакторша накрыла стакан Лиды ладонь.
— Что за несправедливость, — надула губы Лиходеева. — Парни, вон водку пьют в моём возрасте, а мне нельзя.
— Кто пьёт?
— Да хоть Алик! — язык у Лиды был без костей, — говорят, он пьяный был, когда его порезали.
— Неправда, — возмутилась Подосинкина, хотя сама подробностей не знала.
— Он со свадьбы шел, — тоже пришла на защиту Леман, — Фотографировал там. А на свадьбе приходится пить даже язвенникам и трезвенникам.
— Алик коктейли любит, — сказала Надя, — И делать их умеет. «Куба Либре». Вкусные.
Манера у неё была такая, сказать что-нибудь неожиданное, а потом молчать, глядя на реакцию.
— Так вот зачем он у меня пепси-колу спрашивал, — засмеялась Леман, — Так и не забрал, кстати. Значит, где-то еще отыскал.
— Странно, что он этого грабителя не отметелил, — сказала Надя, — у нас на раскопках, на него старшекурсник полез. Так Альберт с ним меньше, чем за минуту справился.
— И меня он от хулигана спас, — вспомнила Марина, — а, я потом его из милиции.
Здесь она немного приукрасила историю. Хотя без помощи Подосинкиной Алику пришлось бы совсем туго.
— А за меня… — Лида хотела рассказать, как Ветров дрался из-за неё с Копчёным, но испугалась, что эта драка напрямую связана с ночным покушением, — А мы с ним встречаемся! — брякнула она с досады.
— Странно, а мне говорил, что нет… — задумчиво произнесла Подосинкина.
— Мы… мы скрывали свои чувства!
— Говорят, он тебя фотографировал? — спросила Надя. — Правда?
— Да!
— Фотографы не влюбляются в своих моделей… для них это искусство… они ничего не чувствуют…
— Тебя тоже фотографировал!
— Это другое!
«Мне он тоже фотосессию обещал», думала, раскрасневшаяся от вина Няша, «Хотя, как обещал… потребовал». Она вспомнила удивительно сильные руки этого молодого парня, практически мальчишки, и покраснела ещё сильнее. «Может… отказаться?… раз такое дело… хотя, зачем это мне?»
Нам не дано понять то, о чём женщины думают на самом деле.
Поэтому мы даже не догадываемся, почему редактор газеты «Вперёд!» Марина Подосинкина по дороге домой заглянула в магазин, и за неимением «Старого Таллина» приобрела «Рябину на коньяке». Заранее сочувствуем на утро её блондинистой голове.
Почему, сделав по дороге в Кадышев изрядный крюк, и выехав на шоссе, Людмила Леман разогнала свою белую «Волгу» до ста двадцати километров в час, и переключив радиолу с «Маяка» на «Юность» улыбалась и покачивала головой в такт бодрым мелодиям.
Почему студентка Надя, считавшая встречу в Берёзове милым летним приключением, решила обязательно положить в следующую кружку с земляникой записку с номером своего городского телефона.
Зато мы точно знаем, кто из них не витает в мечтах, а твёрдо стоит на земле. Лида Лиходеева направилась вовсе не домой. Нет, она пошла в библиотеку. Алик хотел «Советское фото»? Он его получит!
В библиотеке её дела поначалу не заладились. Бабуля-библиотекарша очень долго искала карточку Лиходеевой в отделе абонемента. А когда нашла, выяснилось, что за ней числится «Золотой ключик», который Лиза не сдала с третьего класса.
— Дочитала, милая? — съязвила бабуля, — или ты только картинки там смотрела?
Пришлось всё таки бежать домой и искать нужную книгу. К счастью, домашняя библиотека у Лиходеевой невелика. «Золотой ключик» составлял её треть.
Но доверие библиотекарши она уже утратила, и та категорически отказалась выдавать на руки «сурьёзный журнал». Вдруг Лиза из него картинки ножницами повырезает и на стенки себе понавешает.