— Парни, вы ничего не теряли?
Парни переглядываются и коренастый молча бьёт мне в челюсть.
Глава 6
Всё же Мухомор гоняет меня не зря.
Отшатываюсь. Кулак мажет по скуле. Во рту становится солоно, но на ногах удерживаюсь.
Да что ж вы всё сегодня домахались до меня, суки?!
От нелепости, а главное, несправедливости ситуации у меня срывает чеку. Мысль о том, что устраивать драку в центре города не самая лучшая затея, отступает куда-то далеко в недра сознания. Другими словами, мне пофиг.
Пинком под колена подбиваю коренастому опорную ногу. Он проваливается вперёд, подставляясь под удар. Смачно впечатываю кулак в его физиономию.
Мне бы килограммов десять ещё массы, тогда бы я его срубил. Дохлое тело у Алика. Кушал мало, нагрузки себе не давал.
Но удар проходит хорошо. Парень трясёт башкой, нокдаун он получил.
Разрываю дистанцию, контролируя взглядом второго. Они оба старше меня и крепче, но к серьёзной драке не готовы. «Проучить» хотели, уроды.
С чего я так решил? Длинный топчется, не зная, что делать дальше. Я тоже медлю. Врезать ему так, чтобы задержать на месте не получится. Момент упущен.
Дать «по тапкам» тоже такой себе вариант. В незнакомом, по большому счёту, городе сразу с двоими в догонялки играть. А ещё так я сразу перевожу себя в категорию жертвы, которую поймав будут бить без всяких разговоров. Сбежал — значит, виноват. А у меня тут бизнес, если что. С книжками я сюда мотаюсь. Прятаться мне теперь, что ли?!
— Парни, а вы не охренели? — поднимаю кулаки к лицу в классической боксёрской стойке.
Намекаю им на то, что победа лёгкой не будет.
— Ты чё кассеты спёр, сука?! — выплёвывает он.
Конструктива не предвидится. Жду его, чтобы встретить на контратаке. А затем ходу… Ходу!
Слышу сзади шорох. Девка, вспоминаю я. Сейчас кинется на спину или по голове чем-нибудь врежет, и каюк. От таких мыслей затылку становится холодно.
Девчонка проносится мимо и неожиданно повисает на длинном, обхватывая и прижимая ему руки к бокам.
— Вы дебилы?! — вопит она. — По ментам соскучились?!
— Кэт, ты чего?! — недоумевает длинный, — он же кассеты украл!
Самое время бежать, но с места я не трогаюсь. Любопытство пересиливает.
— Какой украл?! Вот же они — кассеты! — девушка тычет рукой в сумку.
— Катюха, — вступает коренастый. — Но ты сказала…
Шмяк! Как кошка лапой ему прилетает от Кэт по физиономии. Не так больно, как от меня, но гораздо обиднее.
— Алик, — говорю самое уместное, что приходит на ум. — Приятно познакомиться.
— Ты зачем сумку взял, Алик? — Кэт говорит без надрыва, скорее с интересом.
— А лучше, чтоб менты? — спрашиваю. — Они как раз по кустам шарились. Думаешь, вернули бы?
— Альтруист? — девушка приподнимает бровь.
— Музыку люблю, — говорю честно, — жалко стало, что столько добра конфискуют и под бульдозер отправят.
При моих словах о бульдозере их глаза округляются. Не видели они, как контрафакт уничтожают. Может, я лишнего сболтнул. Кто знает, как сейчас с конфискатом поступают. На складе хранят или в торговую сеть возвращают. Я уже мало чему удивлюсь.
— Какая в твоём колхозе музыка? — мстительно заявляет коренастый, — София Ротару или Иосиф Кобзон?
— ВИА «Лейся Песня», — говорю.
— Катюха, да что ты его слушаешь?! — снова заводится он.
— Джон, захлопнись, — женщины суровы к побеждённым.
Она наклоняется к сумке и вытаскивает оттуда кассету. Протягивает мне. Щедро. Я ей кучу товара спас, а она мне «с барского плеча». В том, что руководит всем этим музыкальным предприятием Кэт, я уже не сомневаюсь. Эти двое так — на подхвате.
— Ты сама такое стала бы слушать?
Кэт поворачивает к себе кассету. Там написано «Бони-М». Ухмыляется.
— А что, весело, — она вдруг делает несколько азартных движений попой, — не любишь диско?
— Мужчины не танцуют, — выдаю ей фразу из следующего тысячелетия.
— Слышал, Джон? — Кэт хихикает и тычет коренастого острым локотком под рёбра. — Вот ты и дотанцевался.
Понимаю, кого мне напоминает своим видом коренастый. Траволту из «Лихорадки субботнего вечера». Вряд ли в Союзе видели этот фильм. Крутить видеокассеты пока не на чём, а в кинотеатрах такое вряд ли показывали. Но какие-нибудь журналы, купленные советскими моряками, гуляют по рукам. А в них и идеологически чуждые кумиры.
У девушки прекрасное настроение. Ещё бы, товар вернулся, который она похоронить и оплакать успела.
— А что слушаешь? — осматривает она меня.
Видок у меня не очень. Шмотки разом выдают и скромное финансовое положение, и принадлежность к презираемому сообществу «ботанов». «Колхозник», то есть провинциал, тоже по каким-то признакам угадывается.
Приходит мысль вложиться, наконец, в «фирму». Встречают всегда по одёжке. Думаете, адвокаты свои кабинеты обставляют с пошлой роскошью, потому что пафосные говнюки? Ни один человек не доверит свою жизнь человеку, который с собственной справиться не способен. Ну разве что, если совсем припрёт.
Так и фотограф должен быть в «тренде», не выбиваться из общего потока и своим видом демонстрировать успех. Когда придёт слава, можно позволить себе любые закидоны. Одеваться с помойки, отращивать бороду до колен или ночевать на лавочке в парке. А до этого будь любезен вызывать у клиентов доверие. Иначе слава испугается и пройдёт мимо.
— Из этого, — киваю на сумку, — Моррисон и «Роллинги». А вообще, я бы у тебя сборничек попросил записать… Если не зажмотишься.
Вижу, что девушка раздумывает. Сборник записывать надо, время тратить. Стоит ли её благодарность таких усилий? С другой стороны, есть повод продолжить знакомство. Девушки любят интриги и тайны. А я как романтический герой, и дерусь, и бизнес спасаю…
— А там, глядишь, и постоянным покупателем стану, — подталкиваю её мысль в правильном направлении.
— Откуда у тебя башли, колхозник?! — Джону я, определённо, не нравлюсь.
— Я, кажись, видел его, — встревает более осторожный долговязый, — он с книжниками вертелся.
Кивком подтверждаю его мысли.
— Пойдём, — решается Кэт.
— А торговля? — возражает Джон.
— Твоим фейсом только торговать, — глумится над парнем она, — пошли, хоть лёд приложу.
— Ты чё, боксёр? — спрашивает Джон, пока лифт медленно считает этажи.
Под правым глазом у него расплывается бланш. Глаз заплывает и становится узкой щёлочкой. Отёк наливается глубокой лиловой синевой, похожей на грозовую тучу.
— Неа, — безмятежно пожимаю плечами, — фотограф.
Кэт разворачивается и смотрит оценивающе. Чувствую, как в тесном лифте к моей ноге прижимается её бедро. Люблю свою профессию.
— В смысле — фотик дома есть? — уточняет она.
— В смысле — работа такая.
Идти оказалось недалеко. До высокой двенадцатиэтажной свечки с единственным подъездом. Таких новостроек поставили восемь штук, вдоль всего проспекта Революции, и случайные люди здесь квартиры не получали. Кто-то у нас — из мажоров.
Лифт останавливается на последнем этаже. В данном случае это престижно. Почти пентхаус, весь город отсюда как на ладони.
Из-под фанерной, в прямом смысле слова, двери сочится дым. Сама дверь приоткрыта, но Кэт по этому поводу не переживает. Внутри топор можно вешать. Принюхиваюсь к дыму и с облегчением не чувствую сладковатого запаха «горелых тряпок». Не хотелось бы по глупости «присесть за компанию».
В большой комнате куча бородатых и волосатых личностей обоего пола пытаются переорать друг друга и стоны Дженис Джоплин. В руках у них сигареты и стаканы с чем-то розовым. Успеваю заметить пёстрые драпировки на мебели в цыганском стиле, сейчас бы его назвали «бохо», и мольберт в углу.
Долговязый пытается быть любезным и выкрикивает приветствие. Кто-то отделывается кивками и взмахами рук, большинство нас просто не замечает.
Кэт равнодушно проходит дальше по коридору и толкает вторую дверь. Ходят здесь «по-европейски», то есть не разуваясь. То, что в Европе при таком стиле жизни от паркинга до гаража на автомобилях ездят, а тротуары перед домом с шампунем моют, здешним обитателям неинтересно. Так что чистота пола соответствующая. Богема.
За второй дверью узкая длинная комната. Всё свободное пространство забито картонными коробками и аппаратурой. Она здесь серьёзная.
Величественно крутят катушки два бобинника «Союз», рядом в стойке установлены сразу пять кассетников. «Вилма», читаю название. Здоровенные, массивные. Сразу видно, что дорогущие.
Из мебели только потёртая старая софа вдоль одной из стен и сильно подранное крутящееся кожаное кресло. В нём сидит лохматый субъект с буйной кустистой бородой в оранжевых наушниках-ракушках. Он медитативно качает головой, что-то подкручивая время от времени на небольшом микшерном пульте.
Кэт чмокает его в макушку. Субъект подпрыгивает от неожиданности.
— Нельзя так пугать, — заявляет он.
— Ты тут совсем одичаешь, — говорит Кэт, — людей он боится. Познакомься, это Алик.
— Мишаня, — тянет мне ладонь бородатый.
Его глаза за стёклами толстых очков кажутся очень добрыми. Такое почему-то случается с близорукими людьми. Иное расположение зрачка, что ли. Такое чувство, что они любят весь мир. А на самом деле не видят нихрена.
— Почему не Майк? — удивляюсь.
Коренастый Джон недовольно морщится, словно очередной мой камень прилетел именно в его огород.
— А нахрена? — пожимает плечами бородатый.
— Мишаня у нас «цивил», — смеётся Кэт, — клубный работник и подпольный дискотетчик.
— Бывший клубный работник — поправляет Мишаня, — видал я в гробу всю эту колхозную самодеятельность.
— Вот вам есть о чём поговорить… — тут же влезает Джон.
— Ты в районе работал? — тут же спрашиваю я.
— Ага…в ……… Жопа мира.
Надо же, не то, чтобы по соседству, но и недалеко.
— Не рассказывай, — говорю, — я с Берёзова.
— Сосед! — Мишаня хлопает меня по плечу.