Простонав, Максим подскочил к стене, стал наносить один за другим удары молотком – легко и глубоко пробивал саманные кирпичи. Стиснул зубы, чтобы не закричать. Хотел раскрошить стену, разнести дом и похоронить под его обломками самого себя, а заодно и всех, кто оказался с ним рядом. Задохнувшись, отпрянул. Выронил молоток на пол. Наваждение сошло, оставив Максима надорванным, измождённым.
Он так и стоял, безучастно рассматривая изуродованную стену, а потом услышал, как его зовёт Дима. Откликнулся не сразу, но в конце концов вышел из спальни.
– Что? – Максим закашлялся. Пересохшее горло саднило. Хотелось пить.
– Ты видел этот нож? – Дима сидел за письменным столом в кабинете.
Аня, стоявшая возле окна, обеспокоенно посмотрела на Максима. Ему было неловко, что он вот так пренебрежительно отказался от риса с овощами, даже не поблагодарил Аню. Она старалась, хотела помочь. Впрочем, Максим предупреждал её, что будет питаться только за свой счёт.
– Нож? – Максим подошёл к Диме. – Да, видел. У меня был такой же.
– А я не мог вспомнить, где…
– Это всё?
– Что? Нет… Постой. Ты его брал в руки?
Максим склонился над столом. Осмотрев нож, передёрнул плечами.
– Попробуй, – настаивал Дима.
Максим нехотя протянул руку к ножу. Подцепил его пальцами. Но поднять не смог. Нож прилип к столешнице. Тогда Максим крепче сдавил рукоятку. Всё равно не смог оторвать её от стола.
– Весело, правда? – хмыкнул Дима.
– И что такого?
– Пока не знаю. Сижу вот, думаю.
– О чём?
– О том, почему вдруг нож приклеен к столу.
– С чего ты взял, что он приклеен? Просто присох.
– А ты посмотри. – Дима встал со стула.
Максим занял его место. Пригляделся. Под лезвием ножа в самом деле был клей. Прозрачный и, судя по всему, крепкий.
– Сергей Владимирович ничего просто так не делал. А тут вдруг намертво приклеил нож.
Максим поджал его ручку пальцами обеих рук, но всё равно не смог её сдвинуть.
– Нужен гвоздодёр, – заметил Дима. – Кажется, ты его хорошенько освоил.
– Принести?
– Думаешь, поможет? – Кажется, Дима не понял, шутит Максим или нет. – Опять же, ты сам говорил, твой папа не любил простых задачек. Вряд ли мы чего-то добьёмся, если просто отковыряем нож. Только всё испортим. Это как с глобусом, который мы поначалу хотели разбить.
– И что теперь?
– Это ты мне скажи. Ты у нас мастер разгадывать головоломки.
Максим упёрся локтями в стол. Застыл, тщетно разглядывая нож, его резное оголовье, гладкое лезвие, остроты которого едва хватило бы, чтобы разрезать сложенный лист бумаги.
– Ты не говорил, что тот нож у тебя в Клушино от Сергея Владимировича.
– Сам не знал.
– В любом случае, – заключил Дима, – это неспроста. Тут у нас единственная странность на весь дом, если не считать китайского чайничка. И, как выясняется, эта странность – нож, полная копия твоего собственного ножа. Его здесь нарочно приклеили, чтобы привлечь твоё внимание.
– Отец подарил нож маме. Как бы он догадался, что она передаст его мне?
– Не знаю… Но ведь это единственное, что тут напоминает тебе о доме, ведь так?
– Не совсем, – вмешалась Аня. – Тут есть кое-что ещё.
– Маска, – кивнул Максим. – С ней глухо. Я уже смотрел… – последние слова он растянул, а под конец вовсе замолк.
Когда Аня упомянула Ямараджу, Максим непроизвольно отвёл взгляд от африканского ножа, повернулся к маске. Сделав это, уловил какую-то странность. Столь незначительную, мимолётную, что не смог толком ухватиться за неё, и в то же время такую насущную, что инстинктивно насторожился.
Дима его опередил. Тоже повернулся к маске, затем резко вернул взгляд к ножу и вскрикнул:
– Это стрелка!
– Что? – не поняла Аня.
– Стрелка! Указатель! Ну конечно! Ха! А ты молодец, – Дима с видом полнейшего торжества посмотрел на Максима, – перевернул весь дом, а поискать на поверхности не догадался.
Дима говорил что-то ещё, но Максим его не слушал. Только успевал поворачивать голову, вновь и вновь проводя прямую линию от ножа к маске. Наконец убедился, что приклеенное, намертво зафиксированное в единственном положении лезвие указывало точно на Ямараджу. Не оставалось сомнений, что это подсказка, нарочно продуманная отцом.
– Но как? – растерянно пробормотал Максим.
Встал со стула. Переступив через обломки раскуроченной тумбы, подошёл к стене.
Сорвал маску. Вновь покрутил её в руках.
Убедился, что Шустов-старший не оставил на ней знаков, символов или очередных скитал. Простая маска. Приложил её к лицу. «В глазах смерти увидишь мою жизнь». Ничего. Пустые глазницы, через которые просматривалось окно и растущий за ним тамаринд.
Постучав по маске костяшками пальцев, Максим сказал:
– Гипсовая. Отец вполне мог спрятать что-нибудь внутри. Хочешь разломать её?
– Нет. – Дима подошёл к стене. – Не там ищешь. Самое главное ты упустил.
Максим не сразу сообразил, что именно привлекло внимание Димы. А на том месте, где только что висела маска, сразу под крохотным саморезом, за который она цеплялась, обнаружилась неровность – будто след от удара кулаком. Грушевидный, глубиной не больше двух сантиметров и явно оставленный нарочно, ещё до покраски. Края гладкие, закруглённые. И больше ничего, ни намёка на то, зачем это углубление сделано.
– Что это? – Теперь и Аня его разглядела.
– Только я прошу, – Дима придержал Максима за руку, – не начинай сразу ломать эту стену, хорошо? Вспомни, как было с глобусом, прибереги свой молоток…
– У меня есть идея получше.
Максим положил маску на пол. Вышел из кабинета. Сомнамбулически, спотыкаясь о разбросанные куски плинтуса и карниза, добрался до вешалки, на которой висел его рюкзак.
Схватил рюкзак и опрокинул вешалку. Та одной из перекладин ударила его по ноге. Отдалённая, будто чужая боль. Так же рассеянно он вернулся к Шмелёвым. Чувствуя, как тягучее волнение передавливает горло, тихо произнёс:
– Когда мир лишится оков, оковы станут ключом.
Первая часть письма, на расшифровку которого они отдали столько сил. Письма, которое Максим вскрыл именно деревянным африканским ножом, некогда принадлежавшим его отцу.
Остановился, не дойдя до стены. Смотрел на Диму. Ждал. Поклялся, что не сделает ни шагу, пока не увидит в его глазах прозрения. Будет стоять здесь, пока не умрёт от голода. Пока от старости не обрушится дом. Пока вся планета не сгорит в радиационном огне погибающего Солнца. И только слышал, как глухо в висках отдаётся его неожиданно спокойное сердцебиение.
Дима растерянно переглянулся с Аней. Ещё раз посмотрел на фигурное углубление в стене. Поднёс к нему руку, но так и не коснулся его. Поражённый догадкой, приоткрыл рот. Понял. Теперь он тоже понял.
Максим приблизился к Диме. Видел, как тот нервно облизывает растрескавшиеся губы, как пальцами мнёт ворот рубашки.
– Понятия не имею, как это работает. – Максим запустил руку в расстёгнутый рюкзак. – Но сейчас увидим. – Достал из него шлифованный камень с тремя перпендикулярными столбиками.
Подставка из-под глобуса. С выгравированной на боковине надписью «CIVITAS SOLIS». Грушеобразная. Контуром полностью повторявшая выемку в стене и, в чём Максим сейчас убедился, совпадавшая с ней по размеру.
Аня что-то сказала.
Максим не разобрал слов.
Только видел, как его рука подносит подставку давно разбитого, отправленного на помойку глобуса к углублению, прежде скрытому под маской.
Глава седьмая. Тайник Шустова
– Добрый день! – Индиец приветливо улыбнулся. – Первый раз в Индии? Вам нравится? Тут красиво, правда? Я сам студент. Учусь на историческом факультете. Здесь, в Пудучерри.
Максим продолжал пить чай. Делал вид, что не слышит индийца. Это был мужчина лет сорока, одетый, в общем-то, неплохо, однако выдававший свою бедность истёртыми до трещин кроссовками. Мятые чёрные брюки от костюма, тёмно-фиолетовая, застёгнутая на все пуговицы рубашка с мягким воротом.
– Вы знаете, тут всё дышит историей. Город в семнадцатом веке основала Французская Ост-Индская компания. Вон то здание…
– Мне не нужен гид.
– Что вы! Я студент! Учусь на…
– Денег я не дам.
– Зачем вы так? – индиец оскорбился. – Разве я похож на попрошайку? Я просто хочу с вами поговорить. Поделиться историей города, ведь это важно.
– Уходи.
– Ведь вы впервые в Индии, правда? – продолжал индиец. – Здесь столько красивых храмов. – Он неопределённо повёл рукой, завёл её за спину и вытащил из-за пояса брюк плоскую деревянную шкатулку: – А вот взгляните, я сам делаю эти сувениры.
Индиец стоял на тротуаре. От Максима, сидевшего на открытой веранде уличного кафе, его отделяла тонкая загородка из неловко подстриженных кустов. Индиец открыл шкатулку, протянул её над кустами.
– Посмотрите, тут…
– Иди, – не повышая голоса, сказал Максим и пальцем показал в сторону от кафе.
Индиец ещё несколько мгновений стоял с протянутой шкатулкой, потом разом потерял интерес к Максиму. Перестал улыбаться, да и вообще повёл себя так, будто остановился тут взглянуть на вывешенное меню, которое в конечном счёте его совершенно не устроило. Наконец прогулочным шагом устремился дальше по улице.
Максим, нахмурившись, поставил чашку на стол. Ему было неприятно говорить с незнакомым человеком так грубо, наотмашь, однако он понимал, что иначе местных торгашей не отвадить. Начни отвечать им вежливо, и они ещё целый час, а то и два, будут докучать тебе своим вниманием.
До открытия банка оставалось сорок минут. Максим не додумался заранее уточнить часы его работы и теперь должен был ютиться здесь, на виду у попрошаек и прочих индийцев, поутру бродивших по улице. Можно было перейти внутрь кафе, там было много пустовавших столов, однако Максим, поразмыслив, остался снаружи и теперь отстранённо следил за уличной жизнью.
Всё-таки Ауровиль разительно отличался от прочих деревень и городов Индии. Здесь,