– Какую-то тысячу лет?
– Ну, для эволюции это немного. В итоге мы стали самым вооружённым видом на Земле. А мораль осталась на прежнем уровне. Инстинктивный запрет убивать себе подобных у нас просто не успел выработаться. Весело, правда?
Максим не нашёл, что сказать в ответ. Только с сожалением посмотрел на Аню. Понимал, почему Дима вдруг взялся объяснить или даже оправдать человеческую жестокость.
Ночью Дима ворочался, стонал, несколько раз будил Максима сдавленным криком. Его мучали кошмары. Должно быть, он вновь и вновь возвращался в подвал с обезумевшим Сальниковым и распростёртой на столе Аней. И всё же, когда за завтраком Максим спросил: «Что тебе снилось, Митрофанушка?», Дима с вялой усмешкой ответил: «Гадость всякая. То вы, маменька, то вы, папенька», – и это было верным признаком скорого выздоровления. Дима теперь все силы отдавал загадке, оставленной Шустовым-старшим.
«Города Солнца» они лишились. Надеялись, что книга в самом деле исчерпала своё значение, и сосредоточились на фотографии, которую Аня, к счастью, успела переснять на телефон. Кроме того, не забывали о третьей части из зашифрованного письма – вслед за словами об оковах мира и путешествии за тайной отец написал: «А вместо крови прольётся вода». Пока что в этих словах Максим угадывал не больше смысла, чем в надписи на фотографии: «Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога».
Аня тем временем решила отпраздновать Димин день рождения. С утра успела обойти аптеки посольского квартала – купила ему новенькую платановую трость, затем повела всех в ресторан на побережье. Максиму ресторан и праздничный торт показались излишними, однако он не спорил – видел, что Дима всё равно ни на мгновение не забывал о фотографии.
Они не знали, с какой стороны взяться за решение загадки, поэтому принялись наугад читать всё о Шри-Ланке: о местах, которыми интересовались паломники, об островных богах, чьи ноги могли каким-то образом прославиться отдельно от прочих, чуть менее божественных конечностей. Искали фотографии храмов, святых мест, статуй и просто исторически значимых городов – в надежде подметить площадь или дорогу с такими же каменными плитами, как и те, на которых стояла беспалая стопа Шустова.
– «Народ – идолопоклонники и никому дани не платит. – Дима вслух цитировал Марко Поло, пока Аня изучала меню в ресторане. – Ходят нагишом и прикрывают одни срамные части… Едят молоко, мясо и рис… Люди тут немужественны, слабы и трусливы. Случится надобность, они нанимают воинов в других странах и у сарацин».
– Ничего про стопы? – Максим загрузил себе в букридер несколько подобных текстов и сейчас просматривал их с не меньшим вниманием.
– Ничего… – Дима ковырял мизинцем трещинки на губах, нервно подёргивал себя за волосы. Его тёмные кудри за последние месяцы так отросли, что теперь падали на лоб и лезли в глаза. Выглядел он как никогда взъерошенным.
– «Страшно носиться думой по этим вечно зелёным, мрачным лабиринтам, где бродят бесчисленные стада слонов, где свирепые тигры рыскают по влажным джунглям и где змеи скользят в ананасовых кустарниках», – теперь Дима цитировал князя Салтыкова, побывавшего на Цейлоне в середине девятнадцатого века.
– Дим, читай про себя, – Максим нехотя отвлёкся от ридера.
– «Безмолвие прерывается стукотнёй тамтама, раздающейся в чаще лесов, потому что нередко в самой неприступной густоте их сокрыты таинственные храмы, где отправляется первобытный буддизм во всей своей странности», – Дима с упрямством в голосе процитировал ещё один отрывок.
Изучение подобных текстов, равно как и туристических сайтов, ничего не принесло, и остаток дня прошёл в напряжённом недовольстве.
В гостевой дом возвращались пешком. Дима зачитывал Ане цитаты, рассказывал ей о заинтересовавших его святых местах, а Максим, устав от тщетных попыток найти хоть какую-то зацепку в истории Цейлона, наблюдал за жизнью города. В конце концов, отгадка могла прийти спонтанно, как это случилось в Пудучерри.
Шри-Ланка во многом отличалась от Индии. Улицы в Коломбо не пахли гниющими отходами и туалетом. Дороги не были усыпаны мусором, дорожное движение казалось упорядоченным. Ни одного пешего рикши, запряжённого в двуколку, только такси и автомобильчики моторикш, которые здесь называли тук-туками, – куда более опрятные, с удобными скамейками и полиэтиленовыми боковыми стенками.
Аня уговорила Максима спуститься к городскому пляжу, и теперь они шли вдоль узкой песчаной отмели, поглядывая на тесный рой воздушных змеев, на купавшихся в океане ланкийцев. Среди сотен отдыхавших тут людей не было ни одного, кто бы решился снять рубашку или штаны. В воду все заходили целомудренно – исключительно в одежде, и никто не отплывал от берега, только барахтался в прибое и радостно визжал под напором сумбурных волн.
Местные жители были похожи на индийцев и всё же во многом от них отличались. В Коломбо Максим почти не видел женщин в сари, мужчин в дхоти, не заметил ни одного нищего в саронге. Ланкийцы не ограничивали себя традиционной одеждой, да и сама жизнь тут всё-таки была чуть более раскрепощённой. В Индии девушки всегда усаживались на мотоцикл боком, не прикасаясь к спине водителя и при любом повороте рискуя соскользнуть на дорогу. Здесь же, в Шри-Ланке, Максим таких причуд не заметил. Сесть на мотоцикл расставив ноги и прижавшись к водителю было обычным, не постыдным делом для местных женщин.
На фонарных столбах возвышались пеликаны: поочерёдно подставляли ветру светло-серые крылья, довольные, поводили массивным клювом и беззаботно гадили тёмными струями. Раньше такая картина непременно развеселила бы Диму. Однако сейчас он даже не обратил на неё внимания.
Посмотрев на Диму, Максим невольно вспомнил, как тот странно повёл себя в плену. Связанный, охотно передавал Шахбану всё, что с ними приключилось в доме Шустова. Тогда они ещё ждали в номере, не знали, что их поведут в подвал другого здания, и Дима легко, почти с радостью объяснял устройство скрытого замка, герконовой ловушки, значение «оков мира». С улыбкой рассказывал, как они изучали «Город Солнца» и какие там описаны брачные порядки. Его поведение удивляло и одновременно с тем успокаивало. Происходящее тогда казалось Максиму недоразумением, банальным розыгрышем. А потом они увидели глаза прибежавшего Сальникова, и всё изменилось. Дима по-прежнему оставался разговорчив, но теперь в его беззаботном тоне отчётливо звучал страх. Он растерянно косился на Шахбана, будто не верил, что тот при всей его медвежьей грозности способен на действительную жёсткость.
Когда в подвале раздались первые гудки скайпа, Максим сразу заподозрил, что его ждёт разговор со Скоробогатовым. Представлял себе, как Аркадий Иванович, словно Марлон Брандо из «Апокалипсиса сегодня», будет прятаться в тенях – безумный и по-животному властный, а на деле увидел сухопарого мужчину в пиджаке и краповом галстуке с зажимом, с полысевшей головой и тоненькими, едва приметными усами. И такая во всём его образе была усталость, такое видимое безразличие и даже уныние, что Максим поначалу заподозрил обман. Не верилось, что этот человек и есть Скоробогатов – тот самый, кто распорядился напасть на отчима, пытать Шульгу, похитить, а затем убить Погосяна.
Позже Максим понял, что ленивая безмятежность Скоробогатова объяснялась его непоколебимой уверенностью в собственной силе. Ему не было нужды, подобно Сальникову, надрывно выкрикивать угрозы и так утверждать свою власть. Аркадий Иванович спокойно говорил, что сделает, а потом делал это. И если к Салли с Баникантхой Максим испытывал лишь ненависть и отвращение, то сам Скоробогатов действительно внушал ему страх. Страх настолько глубокий, что Максим не мог его отрицать. Никто прежде не заставлял его чувствовать себя настолько беспомощным.
Максим тряхнул головой. Не хотел возвращаться ко всему, что испытал в подвале того заброшенного дома. Только позволил себе вспомнить странные слова Лизы о дневнике Затрапезного: «Не пытайся его прочесть. Даже не открывай. Так будет лучше для тебя и твоих близких». Судя по всему, Скоробогатов нанял отца, как раз чтобы разобраться с этим дневником. В нём могли быть зашифрованные или просто путаные указания на какой-нибудь артефакт. Шустов справился с поставленной задачей, но в последний момент сбежал. Заодно прихватил дневник: «Скоробогатов последний дурак и всё испортит».
Но что там можно испортить? Или отец не захотел делиться сокровищами? Решил всё присвоить себе? Тогда о каком великом знании он говорил маме? И почему с тех пор так и не объявился? А главное, почему Лиза сказала, что дневник погубит Максима, как однажды погубил Шустова-старшего? Неужели она в самом деле решила, что богатства, какими бы фантастическими те ни были, смогут настолько увлечь Максима, что он, подобно отцу, пожертвует близкими, друзьями, даже самим собой? Да будь там, в дневнике Затрапезного, хоть трижды указан подлинный путь в Эльдорадо или ко всем награбленным богатствам конкистадоров, Максим не задумываясь отдал бы его Скоробогатову и предпочёл бы скорее забыть всю эту историю.
А если нет никакого дневника? Очередная уловка, ещё один странный ход в запутанной партии, которую разыгрывали Лиза с её отцом? Зачем она вообще отпустила их? И зачем дала телефон, которым Максим так и не захотел воспользоваться? «Считай, это в моих интересах» – не самое понятное объяснение.
Максим в задумчивости остановился. Заметил, что Аня фотографирует купавшихся в прибое школьниц – они позволили себе разуться и теперь с криками убегали от волн, ничуть не беспокоясь из-за того, что их белые школьные юбки и рубашки с широкими отложными воротниками давно промокли. Рядом с ними, по пояс в воде, стоял учитель – полностью одетый, даже не снявший очки. Смотрелось это нелепо, но школьницы, кажется, были довольны таким купанием.
– Дим, ты ведь что-то раскопал про Затрапезного. – Максим встал у лотка с мороженым, подзывавшего покупателей тремя зацикленными мультяшными нотами. – Не расскажешь?