Ни храмов, ни изваяний. Только задраенные и сейчас пустовавшие коробки одноэтажных зданий, налепленных одно к другому и освещённых красно-жёлтыми огнями фонарей.
Хватило пятнадцати минут, чтобы обойти все разноуровневые коротенькие улочки, подняться и спуститься по всем лесенкам и убедиться, что ничего примечательного тут нет. Монастырь выглядел брошенным, оставленным в запустении до паломнического сезона. Однако Максим подозревал, что в некоторых домах до сих пор живут монахи, и просил Аню вести себя как можно осторожнее.
Холод и влажность на вершине оказались ещё более губительными, чем на подъёме. Оглушительный вой ветра утомлял. Аня уже не сдерживала дрожь. И, зачарованная, следила, как над головой проносится взвесь облаков – различимая до крупинок и ржавая в свете фонарей. Не могла представить, что делать дальше. Мысли в таком холоде путались.
С каждым мгновением усиливался страх – Аня подумала, что ланкиец из туристической конторы в Коломбо ошибся, отправил их по ложному пути. Ужаснулась, представив, что все усилия были напрасными. Потом Максим повёл её к святилищу, расположенному в центре монастыря, и Аня с облегчением увидела гранитные плиты – те самые, на которых Шустов-старший некогда сфотографировал свои стопы.
– Здесь! – воскликнула Аня.
Максим не ответил.
Святилище было таким же неказистым, как и другие здания на пике Адама, разве что превосходило их в размерах. Приглядевшись, Аня поняла, что оно железобетонным коробом почти полностью укрывало скальную глыбу, на которой и было построено, – из серого цоколя местами торчали чёрные бока камня. Именно здесь, на верхушке этой глыбы, Будда перед уходом в нирвану оставил отпечаток своей ноги.
Вокруг святилища лежала ровная площадка из гранитных плит. Её окружала метровая бетонная изгородь. Калитка сейчас была заперта. Максима это, конечно, не смутило.
– Смотри по сторонам, – сказал он и перелез через забор.
Аня судорожно огляделась. Сумрачные дома показались ещё более зловещими.
Максим, помедлив, достал из рюкзака распечатанный снимок. Теперь высвечивал его фонариком и неспешно шёл вперёд. Осматривал плиты под ногами. Затем перебрался на гранитную лестницу святилища. Поднялся к запертым дверям. Убедился в надёжности замков. Спустился и принялся вновь осматривать плиты. Так ничего и не добился.
Аня прикрыла глаза. Больше не могла стоять на месте. В ужасе представила, что им придётся рыскать тут ещё несколько часов, быть может, весь день. Максим так просто не сдастся. Дождётся ясной погоды, изучит святилище при солнечном свете. А ведь они без сна почти сутки. И этот холод…
Аня, позабыв о гипсе, обхватила себя руками. Прижала одну ногу к другой. Позволила мелкой дрожи захватить тело. Почувствовала, как из глаз текут слёзы. Она была на пределе. Не могла бросить тут Максима. Должна была ему помочь. И боялась спускаться в Далхуси одна. К тому же знала, что ни за что не признается Максиму в своей слабости – лучше упадёт без чувств. Так будет проще всего. Ведь она сама во всём виновата. Могла остаться внизу, с братом. Обида и отчаяние душили её. Пришлось открыть рот и через силу вдыхать опостылевший влажный воздух.
В отчаянии с тихим стоном она стала бить ногой по бетонному полу. Из-под кроссовок полетели брызги. А потом её кто-то обнял. Аня дёрнулась, но чужие руки держали крепко, настойчиво. Это был Максим. В гуле ветра не услышала, как он вернулся.
Максим встал перед Аней, вновь прижал её к себе, при этом старался не давить на её скрещённые руки. Аня расслабилась и теперь сама подалась вперёд, прячась в тёплых объятиях. Так было спокойнее. Да и ветер тревожил чуть меньше.
– Нашёл? – прошептала она, не уверенная, что Максим услышит.
– Нет.
– Подождём солнца? – с неожиданной твёрдостью спросила Аня. Потом уверенно добавила: – Днём будет проще.
Продолжала плакать. Не могла остановиться. И только радовалась, что слёзы не заметны на и без того влажном лице.
– Кажется, мы что-то упустили, – сказал Максим ей на ухо.
Его голос, такой спокойный, глубокий и в то же время такой грустный, сам по себе сейчас успокаивал лучше любых утешений. Аня постаралась сдержать дрожь. На тело опустилась серая глухота.
– Что упустили? – прошептала Аня.
– Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога. Думаю, тут есть какая-то дополнительная подсказка. Только я не могу понять какая. Почему отец выбрал именно такую формулировку?
– Думаешь, надо было забраться сюда зимой, в паломнический сезон?
– Не знаю. Но вряд ли именно сезон делает человека паломником.
– Тогда что?
Максим вздохнул.
Вернулась дрожь. Теперь они дрожали вместе. Небо вокруг постепенно высветлялось, однако оставалось всё таким же бездонным. Мглистый колпак, спрятавший их от остального мира. Можно было представить, что они оказались на острове, затерянном во времени и пространстве, среди ледяных вод океана.
– Надеюсь, Дима не пошёл за нами, – прошептала Аня.
Максим не ответил. Стоял молча, а потом сказал, что нужно забраться в какой-нибудь из пустовавших домов и там укрыться от непогоды.
– Придётся выломать окно или дверь. – Максим стал растирать Ане спину. – Может, тут где-нибудь есть печка.
– Сейчас бы пригодились Димины отмычки.
– У меня нож Сальникова. Этого достаточно.
– А если здесь живёт твой папа? – Аню одновременно напугала и обрадовала такая мысль. – Ты же говорил, что фотография…
– Я отсюда не уйду, пока не разберусь, в чём тут дело, – оборвал её Максим. Значит, и сам об этом задумывался. Шустов-старший действительно мог быть совсем рядом.
– Истинный паломник должен побывать в святилище, – Аня озвучила неожиданное предположение.
– Что?
– Может, это означает, что Сергей Владимирович живёт там?
Аня усмехнулась. Вслух её слова прозвучали совсем глупо.
Максим отпрянул.
Аня, потеряв равновесие, развела руки. Подумала, что Максим в отчаянии ухватился за её в общем-то абсурдное предположение и собирается взломать дверь в святилище – сейчас же, немедленно, не дожидаясь, пока дневное солнце разгонит облака. Хотела остановить его и тут увидела, что Максим насторожённо смотрит в глубь монастыря.
Обернулась. На мгновение позабыла о слабости и холоде.
Дверь в один из домов была приоткрыта. В образовавшуюся щель наружу проливался маслянистый жёлтый свет. И там, за дверью, кто-то стоял. Неподвижный, отсюда неразличимый. Следил за ними.
Глава шестнадцатая. Древний обряд
Это был монах. С наголо стриженной головой, с гладкими и округлыми, как морские окатыши, щеками, с непомерно большим носом и щёлками задорных глаз. При этом субтильный; его худобу не могли укрыть даже просторные монашеские одежды.
Когда Максим приблизился к дому, дверь окончательно открылась, и тёплый свет выплеснулся на бетонную дорожку.
– Доброе утро, – неуверенно поздоровался Максим.
Монах, весь дружелюбный, с улыбкой, обнажавшей крупные, чуть желтоватые зубы, перешагнул через порог. Максим сомневался, что тут, на пике Адама, могла поджидать опасность, и всё же ни на мгновение не забывал про спрятанный в рюкзаке нож. Готовился при необходимости выхватить его. «И что дальше? Ударишь?» – «Если понадобится, ударю». – «Значит, Скоробогатов добился своего. У меня паранойя». Максим с горечью подумал, что следовало ещё в Коломбо избавиться от этого кровавого ножа, а потом усмехнулся тому, как серьёзно и сосредоточенно говорит с самим собой.
За открытой дверью проглядывала небольшая комната. Слишком контрастные, насыщенные цвета. Тёплый закуток реальности в облачной мгле, съедавшей все оттенки, кроме серого, и лишь разбавленной жёлтыми пятнами уличных фонарей.
– Мы хотели встретить восход. Слышали, это красиво, – неожиданно сказала Аня. Она старалась говорить медленно, чётко выговаривая английские слова. – Не думали, что здесь так облачно.
Хорошее оправдание их ночному приходу.
Монах понимающе кивнул. Он был закутан в шафрановую ткань традиционной кашаи, оставлявшей обнажёнными голову, шею, всю правую руку от плеча и предплечье левой руки. Порывы ветра его не смущали. К тому же он стоял босиком, ничуть не пугаясь ледяного бетона.
– Меня зовут Джерри, – сказал монах и тут же раскрыл тканый мешочек, висевший у него на запястье. Достал из него квадратный блокнот и огрызок карандаша. Что-то записал на двух белых листках, после чего вырвал их и по отдельности сложил в несколько раз.
Максим с недоумением следил за действиями монаха.
– Джерри? – одолевая дрожь, улыбнулась Аня. – Как мышонка?
Монах не ответил. Со счастливым, почти блаженным лицом протянул Ане первый листок и замер в предвкушении. Максим понимал, что нужно воспользоваться дружелюбием монаха, поэтому не мешал его игре. Готовился предложить ему тысячу ланкийских рупий за приют и горячий чай, а потом увидел, как Аня, растерянная, прочитала записку.
– Что там?
Аня отдала ему листок. Максим без интереса заглянул в него. Несколько раз перечитал написанное и почувствовал, как невольно напряглись руки. Мысли, слишком противоречивые и путанные, загомонили разом, на время оглушили. Максим так и стоял с запиской, не зная, что делать дальше.
Три простых слова. «Да, как мышонка». Печатными буквами. Ничего особенного. Обыкновенная игра. Забава скучающего монаха, судя по всему, вынужденного жить здесь в затяжном одиночестве. Вот только надпись была сделана по-русски.
– Как… – начала Аня, но монах, запротестовав, резко приблизился к ней.
Максим не успел загородить Аню, а потом увидел, что Джерри, если это действительно было его настоящее имя, вложил второй листок в открытую Анину ладонь, сжал её в кулак своими ладонями, затем ободряюще кивнул, призывая закончить начатые слова.
– Как вы узнали, что мы из России? – слабо произнесла Аня.
Монах, чуть ли не подпрыгнув на месте, издал громкое «хах», после чего, не переводя дыхание, рассмеялся тихим смехом. Отпустил Анину руку и стал ждать.