истинного паломника.
Максим замер. Вот она!
В третий раз почувствовал выступавшие края одной из плит. Наклонился, чтобы пальцами ощупать швы. Затем достал фотографию. Дважды сменил положение своих стоп, прежде чем в точности воспроизвёл изображённое на снимке. Именно так, именно здесь стоял отец. Теперь отпечатки их ног полностью совпали. И эта мысль парализовала. Максима бил озноб, подгонял страх. И всё же он не мог пошевелиться. Вновь и вновь переводил взгляд с беспалой стопы Шустова-старшего на свою. А потом пришла грусть, в причинах которой уже не было сил разбираться.
Максим торопливо натянул носки и кроссовки. Игра была закончена. Оставалось сделать последний шаг.
Достал из рюкзака нож Сальникова. Провёл им по швам. Убедился, что в них вместо цементной затирки – обычная грязь. Вычистил её. Затем попытался подцепить плиту. Она чуть подалась, однако Максим боялся сломать кончик лезвия и не торопился. Вновь достал фотографию. Ещё раз сверился с ней и вставил нож ровно в то место на шве, где отец сфотографировал свою беспалую ногу. Теперь лезвие прошло глубже.
Максим осторожно навалился на ручку. Плита нехотя приподнялась. Ещё немножко – и он подцепил её онемевшими от холода пальцами. В надрывном, отчаянном усилии потянул плиту вверх и сумел поставить её стоймя, едва не опрокинув.
Увидел волнистое полотно сухого бетона и квадратный тайник по центру – сантиметров двадцать в глубину и сорок в ширину. Значит, Максим не ошибся. Разгадал значение «Города Солнца» с его Тапробаной, значение фотографии со странной надписью на обороте. Добился своего. Проделал бесконечно долгий путь от ярославских берегов Волги до горной вершины на Шри-Ланке. И всё – ради этого тайника. Вот только он пустовал. В нём ничего не было. А на дне тайника красовался выведенный по бетону узор. Уже знакомый символ. Человекоподобная фигура с распростёртыми руками и полукружием взошедшего солнца над головой. Символ из таинственного города, изображённого Александром Бергом на внутреннем слое «Особняка».
Максим, ошеломлённый, стоял на месте. Не было мыслей. Только гул ветра в ушах. И тайник, выпотрошенный, наверное, много лет назад. Какие-нибудь паломники могли невольно нащупать неровность плиты. Или монахи. Или монах. Джерри.
Максим в отчаянии ударил кулаком по вздыбленной плите. Не почувствовал боли. А потом поднял взгляд и увидел, что Джерри стоит возле калитки. Наблюдает за ним. Всё такой же блаженный, едва закутанный в шафрановую кашаю, босой.
Максим выпустил плиту, и она, покачнувшись, завалилась навзничь.
Громкий каменный хлопок отрезвил.
– Аня, – прошептал Максим.
Она бы так просто не отпустила монаха. Сделала бы всё, чтобы задержать его в комнате: задавала бы вопросы, льстила, шутила, смеялась, наконец, упала бы в обморок, а увидев, что Джерри выходит наружу, выскочила бы вместе с ним и сумела бы как-то предупредить Максима об опасности. И всё же Джерри стоял один. Ани поблизости не было.
Глава семнадцатая. Синяя записка
– Где Аня?
Ветер холодил обнажённую голову, задирал подол обёрнутого вокруг бёдер саронга. Джерри не обращал на это внимания, с сожалением смотрел, как гнев и решительность исказили лицо Максима. Он в самом деле был похож на отца. Даже больше, чем могло показаться на первый взгляд. Медленно вышел из калитки, осмотрелся, будто поблизости могли прятаться другие люди, и теперь угрожающе поднял руку с ножом. Кажется, пустой тайник его обеспокоил.
– Где Аня?!
Джерри примирительно улыбнулся. Знал, что лучше не совершать резких движений, поэтому сделал несколько плавных шагов вперёд и протянул Максиму заранее подготовленную записку на плотной синей бумаге. Максим никак не отреагировал. Замер в полнейшей неподвижности. Пристально смотрел Джерри в глаза, будто не замечал записку, а потом вдруг махнул рукой – выбил её и тут же процедил:
– Хватит игр. Где Аня?
– С ней всё в порядке. Она пьёт чай. Я добавил пару листиков саган-дайли́ для бодрости.
– Что вы здесь делаете?
– Я? – Джерри мягко рассмеялся. – Я здесь живу.
Кажется, Максим был растерян. Слишком устал, окончательно запутался. Загнал себя в ловушку. Не знал, что делать, и только крепче сжимал рукоять ножа.
– Ударишь меня?
– Если потребуется.
– И поступишь опрометчиво. Ведь ты хочешь получить то, что раньше лежало там? – Джерри указал на вскрытый тайник за спиной Максима. – Послушай, почему бы нам не выпить чаю, а потом ты решишь, стоит меня убивать или нет. Только для начала…
– Что?
– Вернём плиту.
Прошло не меньше минуты насупленного ожидания, прежде чем Максим опустил нож. Согласился вернуться к опрокинутой плите и держался исключительно за спиной Джерри. Боялся, что его обманут. Взглядом и движениями напоминал детёныша диких лесов. Слишком порывистый, слишком прямолинейный. Как и его отец.
Сдвинули плиту на место. Убедились, что она лежит ровно, и только после этого отправились назад, в тепло покинутой комнаты. Максим по-прежнему шёл сзади. Не выпускал ножа из рук. Джерри был уверен, что он им никогда не воспользуется. И не потому, что испугается, нет. Просто не сможет.
Бетонная дорожка приятно холодила стопы. Джерри любил гулять здесь по утрам в редкие дни без туристов и паломников. Пройдёт пара часов, и первые из них непременно появятся на вершине. К обеду, когда развеется туман, с пика откроется горная долина, и можно будет в тихом прекраснодушии любоваться озёрами, реками и крохотными селениями, разбросанными по округе.
Приблизившись к двери, Джерри предложил Максиму войти первым. Думал, ему лучше наедине переговорить с Аней, чтобы окончательно успокоиться. Максим качнул головой и вновь приподнял нож. Джерри улыбнулся в ответ. Покорно открыл дверь и сразу направился к своей заправленной постели, уселся на неё.
– Почему не предупредила? – шёпотом, едва различимо спросил Максим.
– Он знает твою маму, – растерянно ответила Аня. Саган-дайля пришлась кстати, Аня немножко взбодрилась. Жаль, что ей не удалось поспать подольше.
– Вы знаете маму?! – Удивление в голосе Максима смешалось с усилившейся подозрительностью.
– Я многое о ней слышал. – Джерри понимал, что им предстоит долгий разговор, поэтому достал нефритовые чётки и теперь, отвечая, перебирал их – старательно прокручивал каждую из двадцати пяти бусин. – Сергей рассказывал о Кате. Даже оставил её фотографию.
– Что… Зачем? Откуда вы знаете моего отца… Как вы узнали про тайник?
Слишком много вопросов. Слишком страстное нетерпение. А ведь главный ответ Максим уже получил, только не заметил его – он улетел на бумажке, выбитой из рук Джерри. Так случается. Ослеплённый жаждой что-то узнать, сметаешь всё на своём пути, в том числе само знание. Джерри рассмеялся. Ему нравились такие нелепости в человеческой судьбе. В них было что-то очаровательное.
– «Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога». Сергей говорил мне об этой надписи. И это я сфотографировал его ноги. Хорошо получилось, правда? – Джерри опять рассмеялся. Затем, посерьёзнев, сказал: – Только Сергей ждал, что сюда приедет твоя мама.
– Что было в тайнике?
– Сумка. Она теперь у меня в Канди. Это в сотне километров от Далхуси. Сейчас не сезон, и придётся ехать с пересадкой в Хэттоне. Я…
– Что в сумке?
– Этого я не знаю.
– Где сейчас отец?
– Этого я тоже не знаю, прости.
Максим был раздосадован такими ответами. Беспокойно расхаживал возле кровати, на которой сидела Аня. Пить чай отказался. Нож не убирал. Выглядел истощённым. Ему следовало отдохнуть и не принимать поспешных решений. В любом случае мальчик, кажется, ожидал, что встретит здесь, на пике Адама, своего отца. Не мог смириться с горечью разочарования.
– Откуда вы знаете отца?
– Я был его преподавателем.
– Что?
Максим явно не поверил. А Джерри сказал чистую правду. Так уж получилось, что он с пятнадцати лет изучал тибетский язык при Иволгинском дацане в Бурятии, а в девяносто четвёртом, когда ему исполнилось семнадцать, отправился с мамой на посвящение Калачáкры, которое давал Его Святейшество Далай-лама, и тогда же поступил в Центральный институт высших тибетских знаний в городе Варанаси. Джерри не признался даже собственным родителям, что сделал это исключительно из страха попасть в армию, а сейчас тот страх и те сомнения казались до неуклюжего смешными.
Первые годы в институте прошли счастливо. Джерри надеялся стать магистром буддийской философии, с увлечением изучал историю, поэзию, языки, однако в итоге не закончил даже бакалавриат. Его увлекло течение жизни. Порой шелест, с которым вращается колесо сансары, слышится на удивление приятной песней, соблазняет даже самых искушённых учеников.
Джерри бросил институт. Родителям об этом не сообщил, даже не приехал их навестить. Это было трудное время. Он совершал поступки, которые потом преследовали его много лет, до сих пор изредка возвращались тёмными лицами и запахами в часы сновидений. Джерри отчасти пошёл тропой Сиддхартхи, описанного Германом Гессе. «Его плоть, подавленная в годы пламенного аскетизма, проснулась; он изведал богатство, изведал сладострастье». Разве что не было богатства, которое могло бы окончательно завлечь Джерри в глубину мирских радостей. Так что ему приходилось работать, и он давал частные уроки тибетского, санскрита – пожалуй, самого логичного и прекрасного из всех языков – и хинди. Именно так в девяносто девятом познакомился с Шустовым-старшим.
– Твой отец был способным учеником. Очень способным. Я прежде не видел, чтобы кто-то учился с такой одержимостью и с таким талантом.
Максим стал успокаиваться. Сел на кровать возле Ани и даже согласился принять от неё чашку свежего чая.
– Не скажу, что мы были друзьями. Я даже не уверен, что когда-то по-настоящему понимал Сергея. Но мы с ним о многом говорили.
– О чём?
– О многом, – уклончиво повторил Джерри. – И твой папа был хорошим спорщиком, уж поверь. А главное, он помог мне вернуться к нормальной жизни. Можно сказать, я стал монахом как раз благодаря Сергею.