а врача, однако тот лишь продал им антибиотики, пить которые Дима пока не решался. Аня теперь круглые сутки не отходила от брата. Их номер в отеле превратился в больничную палату.
Джерри был уверен, что Максим зашёл к нему отнюдь не за советом по медицине, и всё же порекомендовал по утрам отпаивать Диму настоем кориандра, а днём давать ему куминовую воду с кусочками имбиря. Признался, что сам лечится так от всех простуд уже многие годы.
После этих слов они какое-то время молчали. Прошли мимо гудевших повозок с мороженым и расставленных по земле тарелочек с горевшими очистками кокоса. Наконец добрались до куда более тихого и тенистого восточного берега; с этой стороны движение было не таким шумным.
Максим не знал, как начать разговор, ради которого пришёл на самом деле. Джерри решил ему помочь. Достал из запястного мешочка блокнот, сделал в нём запись, вырвал и спрятал в кулаке записку, а затем с улыбкой рассказал, как на окраине Канди ещё двести лет назад можно было встретить вольных слонов – они разгуливали по округе, ничем не стеснённые, а к нынешним дням исчезли все до единого. Теперь желающие увидеть этих прекрасных гигантов должны были отправляться в питомник за сорок километров отсюда.
– Неудивительно. Слонов считали вредителями. Их отстреливали, и с большим удовольствием. – Джерри взглянул на поскучневшего Максима. Знал, что взаимное молчание лишь усугубит его замкнутость, поэтому продолжал говорить: – Они опустошали поля, мешали людям расселяться. Один английский чиновник провёл тут три года, убил почти семь сотен слонов. И только…
– Расскажите об отце, – прервал его Максим. – Каким он был? – Произнёс это грузно, преодолевая сомнения и недоверие к собственным чувствам.
Джерри с жалостью протянул ему записку: «Сергея никогда не устраивала единственная игра в городе». Максим не сразу открыл её, а прочитав, смял и с затаённой злостью сказал:
– Вы не ответили.
– Я уже говорил тебе, что знал о Сергее не так много.
– Вы знали о нём явно больше, чем я. Этого достаточно. Так что ответьте. – Максим повторил: – Каким он был?
– Попробую объяснить. – Джерри почувствовал, что Максим готов в любой момент развернуться и уйти. Долго не знал, с чего начать. Наконец сказал: – Сергей часто размышлял о поведенческом диапазоне человека.
– Что? – поморщился Максим.
– Да. Твой отец говорил, что у каждого из нас – свой диапазон поступков и переживаний, о полной ширине которого никогда не знают другие, а порой не знаем и мы сами. И конкретный участок этого диапазона, как бы это сказать… активируется – да, хорошее слово! – так вот, он активируется в зависимости от ситуации, в которой ты оказался. У кого-то в поведенческий диапазон включены злость, предательство, коварство, однако они могут всю жизнь оставаться в тени, если для их пробуждения не подобралось соответствующей ситуации. И человек живёт всеми уважаемый, вдохновляющий на благие поступки. Точно так же в диапазоне могут оказаться безграничная доброта, геройство, самопожертвование, а человек в итоге живёт мелким крючкотвором или воришкой – так никогда и не узнаёт о вершинах, на которые мог бы подняться. Просто не подобралась правильная ситуация. Понимаешь, о чём я?
– О Магеллане, который попал в эпоху туристических лайнеров. О леди Годиве на обложке таблоида. И об Александре Македонском, родившемся в семье якутских эвенов.
– Хах! – грохнул Джерри и разразился долгим давящимся смехом. – А ты не так уж плохо знал своего отца. Сергей действительно называл эти имена. Правда, пример с леди Годивой не самый удачный. Лучше уж Жанна д’Арк. Ещё он называл капитана Блада.
– Блада? – Кажется, Максим не слышал об этом персонаже.
– Да, любимая книга его детства. Почитай, тебе понравится.
– Сомневаюсь.
– Напрасно! Я тоже читал. Занимательная. По разным причинам. История благородного пирата, грабившего и убивавшего только испанских негодяев, всегда державшего своё слово и даже в жутких пиратских условиях остававшегося галантным и добросердечным. Сколько жизней он спас, сколько бедолаг уберёг от падения!
– Очень интересно, – поморщился Максим.
– Так вот Сергей говорил, что для героизма нужны соответствующие условия. И капитан Блад провёл бы унылую, малоинтересную жизнь в захудалом Бриджуотере, если бы не восстание Монмута и если бы не ошибочный арест самогó Блада, который угодил в рабство на Барбадос только из-за того, что честно выполнял свой гражданский долг. Вот! – Джерри радостно хлопнул в ладоши. – Если бы не соответствующая ситуация, он бы никогда не показал всю полноту своего благородства.
Максим остановился в небольшой рощице на берегу, возле которой расхаживали пеликаны. Сюда же часто съезжались молодожёны, но сейчас, к счастью, рощица пустовала, и никто не мешал им говорить.
– И ведь как часто бывает, – продолжал Джерри, – человек чувствует к себе отвращение, пытается изменить себя, не понимая, что изменить нужно саму ситуацию, вывести себя на другие фрагменты своего поведенческого диапазона.
– И вы в это верите?
– Я нахожу это логичным. И по-своему красивым. А главное, объясняющим очень многое.
– «Его система ошибочна. Однако она всё объясняет и к тому же одобрена церковью», так? – с лёгким прищуром спросил Максим.
Мальчик постепенно оживал, вышелушивался из тяжкой задумчивости и всё больше нравился Джерри.
– В точку! Эта игра не единственная в городе, однако она мне по вкусу. А главное, сколько людей могли бы жить счастливо, если бы принимали её правила! Иногда ведь полюбишь человека за один из участков его диапазона, сближаешься с ним и вдруг разочаровываешься – думаешь, какой же он негодяй, обманул тебя посулами и лицедейством. А на самом деле он просто угодил в новую ситуацию, где… активировались другие участки. Каждой рыбине – свой водоём. Разве будешь ругать речного дельфина за то, что он задыхается в солёной морской воде? И сколько сил, времени тратят на перевоспитание, на переломку себя, когда нужно всего лишь изменить саму ситуацию. Оставить прошлое, выплыть в свою реку и жить там полной жизнью.
– С вами было так же? Эти тёмные лица и запахи, о которых вы говорили…
– Да. Твой отец был прав. Мы и сами порой не знаем, на что способны. И я угодил в ситуацию, которая обнажила во мне не самые светлые участки диапазона.
– А потом?
– Потом твой отец помог мне это осознать.
– И вы стали монахом.
– Именно! – Джерри опять рассмеялся. – Такая ситуация оказалась для меня самой подходящей. И мне вполне хватило стать гецýлом – тридцати шести обетов предостаточно. И ведь сколько среди нас прекрасных поэтов, фермеров, путешественников, математиков и воспитателей, а мы киснем, проживаем горькую жизнь, просто потому что заглянули не в ту дверь, а потом не нашли в себе смелости выйти из неё и поискать другую – ту, что нам предназначена.
– И хорошо, если повезёт: Монмут поднимет восстание и нас отправят в цепях на Барбадос?
– Да! – Джерри хлопнул в ладоши. – И вот ворчливый брокер, тиранящий семью и подчинённых, превращается в талантливого импрессиониста, а неудачливый искатель приключений – в замечательного бухгалтера.
– Замечательного бухгалтера, – с усмешкой прошептал Максим. – Зачем вы всё это говорите? Пытаетесь доказать, что отец был не таким уж плохим? Просто ситуация подобралась неудачная? – С каждым новым словом его улыбка слабела, на лице появлялось больше недовольства, юношеского упрямства. – Может, это мы с мамой виноваты, что не обеспечили его диапазон соответствующим уходом?
– Нет, Максим. Я просто рассказываю о Сергее, как ты и просил. И сам подумай, чем бы ты пожертвовал для своей мечты, какой бы они ни была.
– Мечта… Об этом легко говорить, пока сам не стал тем, кем жертвуют.
– Странно.
– Что?
– Ты ещё слишком юн для таких слов. Печальна мудрость, которая пришла до времени. Да и мудрость, обретённая от обиды, всегда оказывается горькой.
– Что, это тоже говорил отец? – Максим смял подошвой пустую алюминиевую банку из-под кока-колы. Не удовлетворившись этим, пнул её. Банка отлетела к воде.
Джерри прошёлся вдоль гранитных скамеек. Осмотрел вековой ствол запыленной, утомлённой городом арджуны – по её толстой коре рваными шрамами тянулись вырезанные слова о любви и вечной верности, – после чего постарался как можно мягче сказать:
– Твой отец был сложным и ранимым человеком.
– Ранимым?
– Он сам страдал. Заставлял себя верить в свои убеждения и делал всё, чтобы последовать за мечтой.
– За расчудесной mysterium tremendum? Точнее, за мнимым Эльдорадо, ведь так? За очередными сокровищами, которые могли бы рассказать ему свою историю?
– И знаешь, думаю, он оставил вас с мамой не только для вашей безопасности.
– Он и вам наплёл эту ерунду? Молодец.
– Сергей оставил вас, чтобы лишиться соблазна. Иначе его бы соблазнила любовь к вам. К тебе, к твоей маме.
– Какая трагичная и вдохновляющая забота о простых конюхах. Спасибо, хоть отсыпал нам крошек своего величия. Столько отсыпал, что до сих пор не можем разгрести.
– Ты ведь, конечно, не задумывался, что Сергей прежде всего пожертвовал самим собой? – Джерри старался не обращать внимания на реплики Максима. Не понимал их, да и был уверен, что это лишь напускная злость, за которой Максим пытался укрыть свою боль. – Возможно, его поступки были поводом для твоих страданий. Поводом, но не причиной. Причина – злонамеренность других людей, их жестокость. Сергей открыл свой ящик Пандоры, но разве он заложил туда несчастья?
– Речь не о том, что отец оставил нас с мамой. Оставил, и слава богу. Как вы там говорите? Каждой рыбине – свой водоём? Ну так пусть плывёт, кто его остановит. Проблема в том, что из-за отца гибнут люди. Это вы понимаете? Пропадают и гибнут. Правда, некоторые потом восстают из мёртвых…
– Я же говорю, причина – злонамеренность других людей. Разве я не прав?