приедет полиция, вас обязательно арестуют, так и знайте!»
Это не помогло. Трое разъяренных прохожих остались, где стояли, заявляя, что не двинутся с места, пока кто-нибудь из руководства пожарной службы не выпишет им чек на сумму, равную стоимости химчистки. За всех говорил джентльмен в алюминиевой шляпе. Покраснев от злости, он орал во все горло, упрямо настаивая на своем, и это его сгубило вместе с друзьями. С высоты тридцатого этажа раздался оглушительный треск, и какой-то крупный предмет полетел вниз, непрерывно крича. Человек, под двести килограммов весом, выпрыгнул в окно, спасаясь от огня, и свалился прямо на троих прохожих. Удар переломил им позвоночники и размозжил черепа. Хруст заглушил даже мешанину криков и пожарных сирен. Трое упрямых джентльменов умерли на месте, а тот, прыгнувший из окна, остался без единой царапины и охотно выполнил просьбу начальника пожарной охраны перейти на другую сторону улицы.
Девочка с Земли расплакалась. Иеронимус обнял ее за плечи оберегающим жестом. Он уже видел смерть, видел невооруженным глазом. Кошмарная сцена пожара напомнила ему, как он убил Лестера два года назад. Девочка вся дрожала. Надо же было им свернуть именно на эту улицу… День был испорчен. У нее тряслись плечи, а глаза были полны слез.
— Прости, что так получилось, — сказал Иеронимус.
— Бедные, бедные люди! Я никогда раньше не видела мертвых. В голове не умещается: только что были живы, секунда — и уже раздавлены. Послушались бы того пожарного, были бы сейчас целы!
— Да, но тогда умер бы толстяк, который на них упал.
— Ужас! — вскрикнула она. — Смерть — это ужасно!
Крепко держась за руки, они пробивались сквозь толпу, словно рыбы, плывущие вверх по реке, — против течения людской массы, рвущейся полюбоваться пожаром на фоне красного неба. Пламя окончательно вырвалось из-под контроля. Мимо проносились все новые пожарные машины, спеша к месту трагедии.
Земная девочка ужасно перепугалась. Иеронимусу тоже было не по себе.
— Я видела, как их сплющило, — рыдала она. — Троих человек раздавило, как каких-нибудь букашек… Ужас, кости так и хрустнули и головы…
Слезы ручьями текли у нее по щекам. Выли сирены. Мимо прошел человек в черном котелке. Он улыбнулся девочке, а она чуть не потеряла сознание — у человека был только один глаз. На месте второго — пустая глазница. Еще у него были длинные, закрученные кверху усы. Когда он открыл рот, оттуда вылетела крошечная колибри на поводке из зубной нити. Она порхала возле хозяйского уха, а улететь не могла. Другой конец нити был привязан к переднему зубу.
Девочка с Земли закрыла лицо руками.
— Мне страшно, — прошептала она.
— В какой гостинице вы с родителями остановились? — спросил Иеронимус.
— Отель «Венеция», на Ратугенбар-авеню.
— Я тебя провожу.
Автомобиль с тремя пьяными туристами, вильнув, заехал на тротуар и врезался в пешеходный мостик. Люди внутри были не пристегнуты и при ударе их бросило вперед, словно тряпичных кукол. Они ударились о ветровое стекло, заливая лица кровью, ломая челюсти. По стеклу побежали трещины. Иеронимус хотел броситься на помощь, но девочка с Земли схватила его за руку.
— Не надо! Не хочу больше ужасов!
И они прошли мимо. Девочка страшно расстроилась. Ей казалось, будто Луна сошла со своей орбиты и нарочно пугает ее разнообразными катастрофами.
— У тебя глаза четвертого основного цвета?
— Да.
— Ты поэтому их прячешь?
— Я не прячу. Так по закону полагается.
— Если бы не этот закон, ты бы все равно ходил в очках?
— Не знаю.
— Я хочу увидеть твои глаза. Покажи!
— Не могу. У тебя будет истерика.
— Мы сегодня такого навидались, что у меня уже и так истерика.
— Нельзя, закон запрещает. А кругом полиция. Ко мне постоянно цепляются, потому что я — стопроцентно лунный. Если покажусь тебе без очков, меня арестуют.
— Я хочу увидеть этот цвет!
— Найди кого-нибудь другого!
— А я хочу видеть именно твои глаза!
— Не выйдет.
— Разве ты не хочешь посмотреть на меня без очков?
Они заблудились. Иеронимус плохо представлял, где ее гостиница. Где-то поблизости, среди сотен других таких же. Один раз свернул не в ту сторону — и начинаешь ходить кругами. Повсюду мельтешат туристы, и не только с Земли; из других районов Луны сюда тоже приезжают ради казино, баров, ресторанов и ночных клубов, проституток и наркотиков. Зона первого ЛЭМа — всего лишь название. Никого не интересует историческое значение этого места. Сейчас здесь практически неподвластная закону территория взрослых игр, куда стекаются неудачники, чтобы воплотить в жизнь свои убогие мечты.
Очередной переулок вывел на ярко освещенное пространство. Девочка с Земли заглянула в открытую дверь. В темном коридоре человек с резиновой змеей в зубах гонялся на четвереньках за белой мышью, размахивая молотком. Заметив краем глаза девочку, он рявкнул:
— В чем дело? Никогда чейн-карессера не видела?
Девочка шарахнулась, и они с Иеронимусом выскочили из переулка, окунувшись в целое море голубых огней. Парк аттракционов: колесо обозрения, карусели, горки… Озеро с лодочками в форме механических собачек.
— Как тебя зовут?
— Ты не поверишь.
— Неправда! Я тебе во всем верю.
— Меня зовут Окна Падают На Воробьев.
— Что-что? У тебя вместо имени какое-то идиотское предложение?
— Ну да. Окна Падают На Воробьев.
— Это одно только имя или имя и фамилия вместе?
— Только имя. А тебя как зовут? Мы уже целый час гуляем, о чем только я тебя не расспрашивала, а имя узнать не догадалась.
— Иеронимус.
— Тоже необычное! Я раньше никогда такого не слышала.
— Меня папа так назвал. Не знаю, откуда он это имя выкопал.
— А маме оно нравится?
— Понятия не имею.
Надеясь избавиться от ужасных впечатлений этого вечера, двое подростков отправились в парк аттракционов — царство праздничных фонариков и гигантских механических насекомых. Сразу у входа им попалась круглая огороженная площадка метров пятидесяти в диаметре. На площадке яростно бились два громадных лося. Лунные лоси очень похожи на своих земных сородичей, только мех у них неестественного голубовато-белого цвета. И размерами они крупнее, и намного агрессивнее. Их предков завезли на Луну около тысячи лет назад, и они расплодились во множестве, особенно на обратной стороне. Еще одно отличие от земных — лунные лоси всеядны, а иногда, если пищи не хватает, могут стать и людоедами.
Окна Падают На Воробьев подбежала к ограждению. Вокруг толпились азартно вопящие зрители, многие сжимали в руках деньги. Рослые, неотесанные мужики и тетки с мясистыми лицами жадно смотрели, как два огромных зверя молотят друг друга великолепными ветвистыми рогами. Животные выглядели пугающе, словно какие-то доисторические существа. Окна Падают На Воробьев никогда еще не видела такого скопища грубости и невежества. Зрители выкрикивали непонятные жаргонные выражения, все лица казались тупыми или безобразными. Девочка с Земли испуганно жалась к Иеронимусу. Лоси кружили по площадке, выжидая удобного момента, потом бросались друг на друга и с треском сталкивались рогами, норовя попасть в бок. Победные вопли и свист в толпе оглушали. Рядом какой-то дядька размахивал целой пачкой лунных долларов. От него воняло. Он был грязен и одет чудовищно безвкусно: блестящие синие тренировочные штаны и фланелевая рубашка. Он был пьян и угрожающе косился на девочку налитыми кровью глазами. Позади него тощая женщина с реденькими седыми волосами и морщинистым лицом отхлебнула из плоской бутылки, потом швырнула ее на ринг и вдруг лизнула ржавый железный столбик ограды.
Иеронимус видел на лице земной девочки страх и отвращение. Ему и самому здесь не нравилось, но все-таки было почти привычно. Зрелище не слишком отличалось от обычного учебного дня в коррекционном классе.
— Если снять очки, что изменится? Например, ты увидишь вместо зеленого какой-нибудь другой цвет? Все, что было белым, станет твоего особенного цвета? А вместо черного что?
— Никакие цвета не изменятся. Четвертый основной цвет совсем прозрачный. Это как тень, постепенно угасающий след от движущихся предметов. Любое движение оставляет такой след. И такая же тень возникает за несколько мгновений до начала движения. Проявляется постепенно, а потом опять угасает.
— Чушь какая-то! Или ты псих, или врешь.
— Довольно тяжело смотреть на мир без очков, особенно когда рядом много людей и все движутся в разных направлениях. Голова идет кругом.
— Ничего не понимаю!
— Конечно. Ты и не можешь понять.
— Если ты на меня посмотришь, увидишь этот самый след? И будешь знать, откуда я пришла?
— Точно. Если след будет яркий и долго не угаснет, я смогу определить твой путь на довольно далекое расстояние. Беда в том, что следы пересекаются и путаются. А кроме людей есть еще машины, животные, падающие предметы, они все тоже оставляют след.
— А еще ты увидишь, куда я пойду?
— Верно.
— Если я сейчас повернусь и пойду от тебя, ты сможешь узнать, в какую сторону я направлюсь?
— Да.
— Значит, ты можешь предвидеть будущее?
— Вроде того. Я могу узнать, в какую сторону ты двинешься, еще раньше, чем ты сама это решишь. Могу определить, куда переместится любой объект в моем поле зрения.
— Похоже на вранье, как выдумки экстрасенсов.
— Я не экстрасенс. Я не умею читать мысли. Просто без очков я могу определить, куда ты пойдешь. Все научно доказано, а для меня так и просто очевидно, потому что четвертый основной цвет ничем не хуже красного, желтого и синего.
— А как ты все-таки видишь движение раньше, чем оно произошло?
— Потому что я вижу четвертый основной цвет, а он существует не в том временном потоке, что остальные три.
— Временной поток?
— Мы воспринимаем время как нечто линейное, движущееся в одном направлении. Мы, люди, стареем, а не молодеем. Для нас цвет — это часть линейного мира. Все оттенки блекнут со временем, если их не обновлять. Наш глаз воспринимает определенные цвета, этого нам хватает для жизни. А если задуматься об ограниченности наших механизмов взаимодействия с окружающим миром, станет понятно, что мы слепые, как черви. Мы высокомерно считаем, что наше восприятие реальности — единственно возможное. Раз мы видим всего три основных цвета — значит, больше и быть не может. Раз мы растем, стареем и в конце концов умираем — значит, время движется только в одном раз и навсегда заданном направлении. Мы самодовольны, как червяк-паразит, который живет в кишечнике лося; для этого червя нет иной реальности, кроме жизни в чьем-то темном брюхе среди себе подобных. Червяк довольствуется тем, что дает ему непосредственное восприятие, и даже не подозревает, что на самом деле весь его мир заключен внутри здоровенного зверя, который дерется с другим зверем, а вокруг разные пьяницы делают ставки — кто из двух зверей победит в этой бессмысленной драке.