— Да, знаком.
— Хорошо. Должен вам напомнить, что это очень серьезное постановление, направленное на защиту всех лунных жителей, и мой долг сотрудника правоохранительных органов — всеми силами обеспечивать соблюдение данного закона. Имейте в виду, закон касается не только непосредственных носителей ЛОС, но и тех, кто пытается их выгораживать. Вы понимаете, сэр, о чем я говорю?
— Инспектор, я уже сказал: мне скрывать нечего.
— Благодарю вас. Повторюсь, полицейское управление ценит ваше сотрудничество, которое являет собой пример высокой гражданской сознательности…
Ринго тихо бесился: как смеет этот тип читать ему мораль на тему высокой гражданской сознательности? К тому же безумно раздражал нудный, монотонно журчащий голос, как будто читают по бумажке. В сущности, так оно и было. Догуманхед Шмет с утра обзванивал родителей, чьи сыновья хотя бы приблизительно подходили под описание стопроцентно лунного мальчика из парка аттракционов. Девочку с Земли оставили пока под арестом, но после той сцены на орбите лейтенант не мог, не хотел продолжать допрос. Бесконечная печаль в ее взгляде взяла его за душу. Он не станет больше ее мучить… В результате все нити оборвались, приходилось искать подозреваемых напрямую, без всяких тонкостей.
— Всего пару вопросов, мистер Рексафин, и я вас оставлю в покое. У вас ведь есть сын по имени Иеронимус?
— Верно.
— Забавная вещь! Вы, возможно, и не знаете, а мы с вашим сыном знакомы. Два года назад встречались.
— Да, я помню.
— Как звали того мальчика — Лестер, что ли?
— Я позабыл, как звали мальчика, погибшего от передозировки наркотика.
— Да-да, от передозировки. По крайней мере, такова была официальная версия, правильно?
— Вы из-за этого сейчас звоните? Я думал, то дело закрыли два года назад.
— Ну конечно, сэр, то дело давно закрыто. Мертвее мертвого, как и тот несчастный мальчишка. Помню, на его лице застыло выражение невыразимого ужаса… Н-да, дело отправили на полку. Разумеется, мальчик скончался от передозировки, и его смерть ни в коей мере не связана с тем, что ваш сын показал ему свои глаза чудовищного, непереносимого цвета, которого, впрочем, согласно закону, вообще не существует.
Ринго никак не реагировал на упорные намеки лейтенанта Шмета. Он молча ждал, когда сыщик наконец задаст свой вопрос и отвалит. Правда, его не на шутку тревожило, что полицейский позвонил именно в тот день, когда Иеронимус явился домой под утро. Ринго слушал с каменным лицом.
— Итак, мистер Рексафин, к делу! Обычная рутинная проверка. Скажите, пожалуйста, где был ваш сын вчера, между восемью часами вечера и полуночью?
— Он был здесь, дома, — не задумываясь, солгал Ринго. — Со мной и с матерью.
— Да что вы говорите? Видите ли, я звонил к нему в школу, там сказали, что вчера для детей проводилась экскурсия в Зону первого ЛЭМа. Ваш сын, случайно, не был там с классом?
— Нет, не был. Действительно, у них намечалась экскурсия, но с утра многие одноклассники моего сына прогуляли занятия, и в наказание экскурсию для них отменили. Из-за нескольких лоботрясов целый класс лишился интересной поездки! Надо сказать, в этом классе лоботрясов хватает…
— Да, — согласился лейтенант Шмет. — Я помню.
— Можете позвонить в школу и проверить. Вам подтвердят, что в классе для дебилов экскурсию отменили.
— В классе для дебилов? Это официальное название?
— Нет, но все так говорят.
— Ах вот как! И ведь действительно дебилы, все до единого. Знаете, раз вы за него ручаетесь, я думаю, нет необходимости снова звонить в школу. У меня тут в списке еще прорва имен. Мы просто разыскиваем одного мальчика, носителя ЛОС, который нарушил Постановление о карантине за номером шестьдесят семь — показал свои глаза девочке-туристке с Земли. Девочка чуть не погибла. Что тут скажешь… Возможно, вы захотите сами расспросить сына. Вдруг его приятели что-нибудь видели во время экскурсии. Как говорится, мир тесен, а Луна еще теснее. Если что-нибудь узнаете, пусть даже это вам покажется несущественным, перезвоните, пожалуйста, мне по этому номеру. Большое спасибо за помощь, мистер Рексафин.
Иеронимус действовал молниеносно. Он метнулся к себе в комнату, схватил единственное, что еще не валялось в куче на полу: темно-синий бархатный костюм, розовую рубашку, которую он никогда не носил, один черный носок и один белый. Соображать приходилось быстро, потому что разговор по болтофону подходил к концу. Папа замечательно разыграл удивление перед инспектором, но, если Иеронимус не уберется из квартиры — а лучше бы и успеть спуститься на лифте, пока отец не повесит трубку, — больше его на улицу не выпустят, и тогда прощай единственная возможность еще раз увидеть Окна Падают На Воробьев. А ему обязательно нужно с ней встретиться, и никакие звонки из полиции его не остановят. Он старался не думать о том, что все это на самом деле значит: меньше суток прошло, а им уже звонит сам лейтенант Шмет, ни больше ни меньше. Значит, поздно — его ищут. Иеронимус не хотел об этом думать. Он хотел, как нормальный мальчишка, бояться, что его не отпустят на свидание, вместо того чтобы, как ненормальный мальчишка, бояться, что его посадят в тюрьму. Одной рукой подхватив с пола ботинки, Иеронимус кинулся к выходу. Лифт стоял на площадке, гостеприимно раззявив двери. Иеронимус влетел в него стрелой, и двери закрылись как раз в тот миг, когда Ринго выкрикнул его имя. В этом крике звучала вся ярость и боль, какую может испытывать отец, узнав, что его ребенок вляпался в очень и очень серьезную историю.
Лифт пошел вниз. Иеронимус плюхнулся на коврик и торопливо натянул ботинки.
Через вестибюль он промчался на максимальной скорости. Навстречу попался один из тех старикашек, которых Брейгель выбросил из магазина, с опухшим лицом в сплошных синяках. Он узнал Иеронимуса и, сплюнув зуб, хрипло заорал:
— Скажи своему дружку — он покойник! Он труп, ясно?
Иеронимусу некогда было с ним разговаривать. Он помчался дальше, оставив за спиной дряхлого бандюгана. Круто свернув налево, проскочил мимо забегаловки О’Луни, перепрыгивая через бетонные скамейки и наполненные мусором вазоны, в которых теоретически должны были расти деревья. Башня Эйлера осталась позади. Впереди маячила башня Жуг.
Иеронимус еще прибавил скорости. Позже он все расскажет отцу, только сперва ему необходимо повидать земную девочку, хоть для этого и нужно вернуться на место преступления. Если они встретятся, это будет доказательством, что способность видеть четвертый основной цвет не так уж много и значит. С помощью этого цвета нельзя предвидеть будущее. А значит, он почти нормальный.
Иеронимус бежал. Бетонированные площади и загаженные улицы были безлюдны. Небо над головой отливало красным. Сверху на стопроцентно лунного мальчишку смотрела Земля. Вдали мигали неизбежные неоновые огни. У подножия башни Жуг стоял возле материнской машины Брейгель в дурацком цилиндре из крокодиловой кожи. Рядом зависла в воздухе колибри, словно шляпа была гигантским цветком. Рослый дебил улыбался бегущему сломя голову очкарику в синем бархатном костюме и разноцветных носках.
Глава 10
Машина Брейгеля оказалась марки «пейсер». Иеронимуса это встревожило.
— «Пейсер»? — спросил он, с трудом переводя дух.
— Угу. А что? Чем тебе «пейсер» не угодил?
— Ты повезешь нас за двести километров, в Зону первого ЛЭМа, на «пейсере»?
— Ну да, не вижу проблемы.
«Пейсеры» славились своей ненадежностью — они постоянно ломались. А у Брейгеля машина была еще и старая, стандартной конструкции: шар, укрепленный по принципу гироскопа внутри пятиметрового колеса с резиновой шиной. Брейгелев «пейсер» был темно-бордовый, с большими окнами и облезлый, как вчерашнее колесо обозрения. Внутри могли поместиться четыре человека — двое впереди, двое сзади. Иеронимус подозрительно уставился на древнюю нелепую колымагу, к тому же еще и покрытую слоем жирной грязи. Провел рукой по стеклу — на пальцах осталась липкая серая субстанция.
— Когда ты в прошлый раз ездил на автомойку?
— Ась? — отозвался Брейгель.
— В жизни не видел такой грязищи!
Брейгель притворился, будто не слышал. Он гордо ткнул пальцем в свой неописуемо дурацкий галстук с изображением знаменитой картины: обнаженные люди на земном пляже играют в волейбол.
— Как ты думаешь, Слинни понравится?
— Я думаю, что об этом тебе надо беспокоиться в последнюю очередь. Более насущный вопрос — состояние твоей машины. По-твоему, она доедет до Зоны первого ЛЭМа?
— Я этот галстук отхватил в «Воксбое».
Поняв, что осмысленного ответа не добиться, Иеронимус переменил тему.
— Я думал, у твоей мамы «вингберд» или, по крайней мере, «лансер»…
— Да что ты ноешь? — вздохнул Брейгель, залезая в машину.
Внутри картина была еще более удручающая.
Забравшись на переднее сиденье, Иеронимус немедленно ощутил под ногой перекатывающиеся пивные бутылки. Сзади скопилась целая коллекция мятых целлофановых пакетов из-под чипсов, крекеров и тому подобной ерунды. Обивка сидений зияла дырами в самых неподходящих местах. В спертом воздухе воняло застарелой грязью.
Мотор простуженно зачихал и заперхал. Машина скакнула вперед, угрожающе раскачиваясь из стороны в сторону. Квартал Пеликанхоппер, где жила Слинни, располагался неподалеку, сразу за Сан-Кинг-Тауэрс, но за время короткой поездки Иеронимус понял, что просить Брейгеля отвезти его в Зону первого ЛЭМа — не просто глупость, а явное самоубийство. Слинни в этой развалюхе и десяти минут не высидит, если колымага раньше не развалится.
— Слушай, Брейгель, мне нужно тебе сказать кое-что важное…
— Да? — отозвался Брейгель.
Он сидел, вцепившись в руль и не отрывая глаз от дороги, как будто только вчера получил права.
— Машина у тебя совершенно хреновая.
— Ты считаешь? А почему?
— Почему?! Ладно, забудем на минутку грязищу — я, наверное, руки до конца жизни не отмою, и бутылки по полу катаются, и обертки от конфет, и вообще от мусора не продохнуть.