«Мы с тобой еще встретимся», — подумала девочка с Земли и улыбнулась.
В полицейском участке все были очень добры. Шмет даже не приказал снова надеть на нее наручники. Пока оформляли бумаги, Белвин рассказывал ей о разных интересных вещах, таких как сознание, неодушевленная материя и лунный кинематограф. Лейтенант Шмет лично проследил, чтобы ее поместили в самую удобную камеру, отдельно от других заключенных, оплатил доставку обеда из лучшего ресторана Олдрин-сити и строго-настрого запретил допрашивать задержанную. Никто не должен был знать, где она находится, в том числе ее родители и земное посольство. Детектив знал, что если даст волю худшим сторонам своей натуры и допросит ее как следует, то узнает имя мерзавца, посмотревшего на нее без очков, но что-то его останавливало. Земная девочка стала ему дорога, лейтенант не мог и помыслить о том, чтобы хоть чем-нибудь ее расстроить. Она попросила у него прощения. Этот золотой миг он не мог, не хотел разрушить.
Шмет вернулся домой, принял обычные лекарства и забрался в постель. Как всегда, его мучили кошмары. Утром он встал очень рано, поехал на работу и весь день обзванивал семьи со стопроцентно лунными сыновьями, проживающие не слишком далеко от места происшествия. В конце концов ему попалась знакомая фамилия. Воспоминание двухлетней давности. Рыбка, которая ускользнула из сети.
Иеронимус опустил стекло, высунул голову и посмотрел в небо. Земной диск над самым горизонтом перечеркивали стаи летящих колибри.
В путешествии по лунному бездорожью обнаружился один неожиданный подвох: очень легко сбиться с курса и начать ездить кругами, а то и вовсе отправиться в обратную сторону. Особенно если навигатор не работает.
Брейгель и Слинни опять ссорились.
— Остолоп несчастный! — вопила Слинни. — Значит, в твоей колымаге нет навигатора?
— Есть. Просто он сломался. Да мне он и не нужен был никогда.
— Ты вообще раньше водил машину?
— Да, я же говорю, у меня и права есть…
— Не верю!
— Ну и не верь! Мне плевать. Из-за тебя заехали к черту на рога…
— Я дорогу хорошо помню! Мы с Питом на позапрошлой неделе здесь ездили! За полтора часа добрались! Конечно, у него «Проконг-девяносто», а не такая рухлядь, как у тебя… Ты хоть понимаешь, что мы уже два с половиной часа здесь дурака валяем?
Брейгель ненадолго примолк, а потом выдал, по его мнению, убийственный ответ, чтобы раз и навсегда заткнуть нахалку.
— Нечего хвастаться своим Питом! Он сейчас в мотеле с Клеллен. Они уж там выправят все поршни и кривошипы, так что предохранительные клапаны взорвутся в лучшем виде…
— Ты что, совсем умственно отсталый? Что за бред ты несешь?
— Твой дружок Пит со своим «Проконгом-девяносто», он… он… сейчас отрывается по полной, отплясывает крышесносную марангу с нашей карамелькой Клеллен!
— Ты на каком языке сейчас говорил? Больной на всю голову!
— Если Пит, по-твоему, весь такой-растакой, что же ты сейчас не с ним в мотеле? Нет, принцесса, ты неправильная лисохвостка, ты просто клюшка ржавая! Пит не с тобой, а с Клеллен, потому что она по-настоящему отвязная девчонка, без тормозов, не то что ты, плесневелая колода!
— Я тебя сейчас по лицу ударю! Как ты смеешь? Извращенец! Да мне безразлично, чем там Пит с твоей ненормальной Клеллен занимаются!
Иеронимус высунулся в окно и стал всматриваться в горизонт, надеясь разглядеть отблеск неоновых огней. Потом, повернувшись к Брейгелю, сказал убитым голосом:
— Поехали домой…
— Домой? — переспросила Слинни, сверкая глазами. — Как мы поедем домой? Твой гений-штурман даже не знает, где мы находимся!
— А я предлагаю начихать на Зону первого ЛЭМа! Валим прямо в «Собачий питомник»! — провозгласил Брейгель, как будто его ничуть не волновало, что он понятия не имеет, куда ехать. — Позвоните той земной цыпочке, пусть она тоже туда приезжает, там и встретимся.
Наступила пауза. Слинни знала, что Иеронимус терпеть не может средств мобильной связи. У Брейгеля подобной техники, скорее всего, тоже не водится. Сама же она в спешке оставила мобильный видеофон и наручный болтофон в кухне на столе.
— У тебя в машине болтофон есть?
Брейгель покосился на нее, как будто она ляпнула первостатейную глупость.
— Нет, конечно. Очень опасно говорить по болтофону за рулем. Это отвлекает, хоть многие и думают, будто тут ничего такого…
Слинни оборвала его рассуждения.
— Замечательно! Итак, позвонить мы никому не можем.
Иеронимус вздохнул.
— Что уж теперь… Вот ты всегда таскаешь с собой кучу всяких экранов и мобильников. Если на этот раз ты их забыла, не надо нас винить.
— Я тебя не виню! И твоего дурного приятеля тоже. Я себя виню за то, что вообще согласилась на эту бессмысленную авантюру!
— Лучше Пита вини, — искренне посоветовал Брейгель. — Если бы он тебя не продинамил, чтобы пойти… Ну, ты понимаешь, с Клеллен… Сейчас ты бы с ним отрывалась на «Крушении трапезоидов», а не сидела в «пейсере» моей мамули…
— Довезите меня до ближайшей станции метро! А там уж я сама доберусь.
— Может, ты прямо отсюда пешком доберешься?
— Может, ты уже закроешь рот и будешь вести машину?
— Я веду машину! Только, к сожалению, послушался твоих указаний.
— Я правильно дорогу показывала! Если бы ты водил получше и навигатор держал в рабочем состоянии, мы бы не заблудились!
— Ну извини, Слииииииииинни! — огрызнулся Брейгель, растягивая ее имя в попытке изобразить иронию, а получилось похоже на семилетнего ребенка. — У меня, понимаешь ли, не «Прокооооооонг-девяноооооостооооооо»…
Слинни проигнорировала детскую выходку и обернулась к унылому Иеронимусу на заднем сиденье:
— Иеронимус! Где мы? Ну где?!
— Насколько я понимаю, Слинни, мы шкандыбарим по пустынной местности на корявом «пейсере», как и полагается трем придуркам, которым больше нечем заняться.
— Шкандыбарим?
— Ага. Сначала в одну сторону шкандыбарнем, потом развернемся и в другую…
Разговор грозил увязнуть в тонкостях шкандыбаранья, но тут раздался новый звук — негромкое металлическое лязганье откуда-то снизу, из мотора.
— Эй! — заорал Брейгель. — Это что еще за шлак небесный?
Слинни закрыла лицо руками. «Пейсер» замедлил ход и в конце концов совсем остановился посреди бескрайних необжитых просторов.
Наступила гнетущая тишина. Красное небо казалось чуть темнее обычного. Вокруг расстилалась пустынная равнина, вдали со всех сторон ее обступили горы. Во всем пейзаже двигались только бесконечно далекие стаи колибри. Из серой сухой почвы кое-где торчали пучки травы. Земля склонилась еще ниже на небосводе, почти касаясь горизонта. Слинни понимала, что это значит, но не решалась поделиться с мальчишками ужасной догадкой. Постепенно уши привыкли к тишине, и Слинни почудилось, что она слышит шипение пара, вырывающегося на волю.
Брейгель выскочил наружу, приложил руку к борту машины — металл был раскаленный. Брейгель подлез под шарообразный корпус и принялся копаться в моторе.
Слинни тоже выбралась из машины, сделала несколько шагов и остановилась, глядя вдаль.
Иеронимус так и остался на заднем сиденье, исполненный тоски и раскаяния.
Он вдруг вспомнил об отце. Отец прикрыл его от полиции, а он удрал, не сказав ни слова. Как же так можно? Ринго, наверное, сейчас обзванивает всех знакомых. А если полицейские все-таки вычислят Иеронимуса, папу тоже арестуют.
Брейгель под машиной громыхал инструментами. Иеронимус, не находя себе места от злости и отчаяния, старался дышать помедленнее и хоть немного успокоиться. Делать было нечего, кроме как смотреть на Слинни. Она стояла к нему спиной, в развевающемся пончо, одна среди пустынного пейзажа, глядя в небо, на безмерно далекий мир предков.
Прошло довольно много времени. Иеронимус вылез из машины и чуть не упал на Брейгеля, который все еще ковырялся в моторе.
— Как дела? — спросил Иеронимус.
У Брейгеля руки были черные от машинного масла, на лице тоже красовалось пятно, словно он почесал щеку грязным пальцем.
— Неплохо… Всего лишь порвался шланг между грезолем и фриденотом. Я думаю, есть смысл обрезать шланг покороче и подсоединить грезоль напрямую к трубингу.
Брейгель показал Иеронимусу какую-то механическую штуковину.
— А фриденот как же?
— Да ничего с ним не сделается! Подведу к нему другую трубку, от блонзелератора, через нее будет поступать достаточно ацетонового охладителя. Не идеально, ясное дело, но пару дней продержится, пока я новый шланг куплю.
— Как ты думаешь, скоро сможем дальше ехать?
Брейгель вздохнул:
— Ну, ты понимаешь, резать и подсоединять шланги надо аккуратно, иначе совсем тут застрянем — а где это «тут», одни только Иисус и Пикси знают. Может, за час управлюсь.
Иеронимус, кивнув, направился к Слинни — та все еще стояла к ним спиной, шагах в пятидесяти.
Брейгель окликнул:
— Иеронимус!
— Да, Брейгель?
— Ты прости, друг! Правда, прости! Из-за меня мы заблудились, а теперь еще и мотор сдох…
Иеронимус только рукой махнул — не беспокойся, мол, все нормально.
Слинни отыскала поблизости небольшой травянистый участок и уселась. Иеронимус присмотрел рядом другой зеленый клочок и растянулся, уткнувшись лицом в сухую траву. Потом поднял голову и посмотрел на Слинни, а она сразу перевела взгляд на Землю.
Он сказал:
— Знаешь, я очень боюсь.
— Чего? — спросила она шепотом.
— Папе звонил следователь. Я подслушал — он спрашивал, где я был вчера вечером. Папа соврал, будто бы я был дома.
— Это хорошо, — сказала Слинни. — Удачно, что отец тебя прикрыл…
— Да не все так просто! Я знаю этого следователя. Он приезжал в школу два года назад, когда один мальчишка сдернул с меня очки и умер. Я запомнил фамилию этого детектива. И он меня запомнил.
— И?
— Мы с той девочкой сваляли жуткого дурака. Я проводил ее до гостиницы, там нас видел дежурный и еще какие-то тетки — по-моему, шлюхи. Они меня хорошо рассмотрели, одна даже сказала какую-то гадость. А дежурный предлагал вызвать «скорую».