Тогда никто не знал, что они вместе. Кроме Рэя с Леоном, больше никто. Не знали вплоть до следующего утра, когда Терри вошел в кабинет художественного редактора и врезал Эсиду Питу так сильно, что сломал ему челюсть, а себе — два пальца на правой руке. Тогда все узнали.
Несколько минут спустя Терри стоял в кабинете Кевина Уайта, окосевший от боли в разбитых пальцах, а редактор чуть не плакал от отчаяния и гнева. Он спросил у Терри, что еще ему остается сделать, кроме как уволить его.
— Я не выношу, когда мужчины бьют женщин, — просто ответил Терри. Они с Уайтом долгое время молча смотрели друг на друга. — И не важно, по какой причине.
— Убирайся с глаз моих долой, — отрезал Уайт, и сначала Терри подумал, что он уволен. Затем осознал, что редактор просто отправил его за стол. И тогда понял, что отныне он — его вечный должник.
А сейчас никто не знал, что Терри с Мисти расстались. Но скоро узнают. И посмеются над ним, и будут правы. А чего еще он ожидал? Как же еще могло закончиться то, что началось с одной большой заморочки?
Терри вошел в железные ворота завода, и в то же мгновение вспыхнул луч прожектора, ослепив его на доли секунды. Он поднес к глазам ладонь и увидел, что при свете луны его тень была похожа на гигантское кровавое пятно.
Рэй был потрясен, когда увидел перед входом в «Спикизи» целую кучу репортеров. Почему-то он полагал, что будет единственным, кто ищет Леннона. Но там, должно быть, была пара десятков таких, как он. Они толкались, занимая места у края красной ковровой дорожки, огороженной с обеих сторон канатом. Они смеялись, и канючили, и выворачивали шеи, чтобы получше разглядеть рокеров, приходивших и покидающих «Спик».
Эти люди были необычайно старомодны. Длинноволосые девушки в обтягивающих кожаных штанах и выряженные мужчины в пиджаках с широкими отворотами и узких леопардовых брюках. Принадлежащие к расе двойников Рода Стюарта и аналогов Бритт Экланд. Будто и не было никакой новой музыки, словно «Вестерн уорлда» сроду не существовало, подумал Рэй. Он наблюдал за тем, как эти люди вышагивают по красному ковру со странным, смешанным чувством гордости и стыда — потому что, хотя они и вовсю прихорашивали перышки перед фотокамерами, никто не считал нужным направить на них объектив.
Но Рэй ощущал в атмосфере беспорядочные разряды электричества, которые всегда сопутствуют великим. Ему довелось как следует прочувствовать этот феномен однажды в январе, когда его отправили в городок Эйлсбери писать отзыв о наркотическом кутеже Кейта Ричардса и в крохотную галерею внезапно вошел Мик Джаггер. Вот такие же точно штормовые волны электричества бурлили в ночи и сейчас. Кучка ребят с фотокамерами, стареющие звезды шоу-бизнеса перед входом в «Спик» и сам Рэй — они все ощущали это. Близость гения.
— Он внутри? Он там? Что он делает? С кем он?
Атмосфера у клуба была карнавальной, тусовочной, но с легким налетом напряженности. Эта ночь была совершенно особой для каждого из них. Незабываемая ночь. Но велик был риск что-нибудь упустить. Рэй глазел по сторонам, не зная, куда пойти. После джин-тоника все было как в тумане. Один из фотографов напевал что-то, что на первый взгляд казалось хоровой рабочей песней матросов. Нет — это было что-то другое, мелодия песни «Что же нам делать с пьяным матросом?» — та же, а слова — другие.
Что разместить нам сегодня в газете?
Что разместить нам сегодня в газете?
Что разместить нам сегодня в газете?
На рассвете?
Рэй ступил на красную ковровую дорожку. Вот куда надо было идти. Но если он едва походил на всех этих старых Родов Стюартов, то еще меньше общего он имел с закаленными профи с Флит-стрит. А Джон был там. Джон был теперь так близко. Рэй чувствовал дрожь в теле.
Он прошел по красному ковру, и молодая женщина в дверях посмотрела на него так, как если бы он станцевал на могиле ее бабушки. По обеим сторонам от нее стояли огромные скинхеды в черном. Нахмурившись, они уставились на Рэя так, словно он задал вопрос, на который нельзя было ответить с ходу.
Пишем о нуждах и бедах народных,
О председателях трейд-юнионов,
О разгадавших все наши кроссворды,
На рассвете.
— Здравствуйте, — Рэй застенчиво улыбнулся. — Рэй Кили из «Газеты».
— Прессе вход воспрещен. — Я заплачу, — сказал Рэй, выгребая из кармана горсть мелочи. Обычно достаточно было сказать, что ты из «Газеты», но не всегда. В «Марки» тебе иногда приходилось раскошелиться на семьдесят пять пенсов, как и всем. Сколько стоит вход здесь?
Женщина искривилась в кислой усмешке.
— О, не думаю, — сказала она.
Пишем о том, что опять в мире кризис,
Что получил наш читатель три приза.
Что ожидаем восстания снизу.
На рассвете.
Рэй отступил, его щеки пылали, он уронил несколько монет на ковер, затем остановился, чтобы подобрать их, и уронил диктофон. Тот приземлился с глухим звуком. Рэй боялся, что фотографы будут над ним смеяться, но его для них словно не существовало. Никого для них не существовало, кроме тридцатишестилетнего человека внутри клуба. Рэй проскользнул в задние ряды группы — некоторые из репортеров стояли на лесенках — и принялся изучать выбоину в диктофоне.
Что-то из этого ложью бывает.
По фигу, если народ покупает!
Каждый усердно бумагу марает.
На рассвете!
А затем случилось все и сразу. Замелькали вспышки фотокамер, голоса перешли на крик, люди взволнованно затолкались. Вышибалы теснили народ, а их оттесняли обратно, чуть ли не сбивая с ног.
— ДЖОН! ДЖОН! СЮДА, ДЖОН!
— МИНУТКУ, ДЖОН! ОДНУ МИНУТКУ!
А затем у Рэя округлились глаза и участился пульс, потому что сквозь обезумевшую толпу он увидел его — Джона Леннона во плоти. Джона! Его волосы были совсем короткими, почти как стрижка «полубокс», и он похудел — возможно, впервые в жизни его можно было назвать худым. Рэй почувствовал, как его понесло вперед, кто-то заехал локтем ему в лицо, и он без колебаний вмазал в ответ. Он не должен это пропустить!
Сквозь вспышки камер и мельницу мелькающих в воздухе рук Рэй видел его! Джон действительно был там — в очках в круглой роговой оправе, джинсовой куртке и джинсах — как я, подумал Рэй! — а рядом с ним шла низенькая женщина с кипой черных волос на голове. О, это определенно был Джон Леннон! Не дыша, Рэй Кили встал одной ногой на первую ступеньку чьей-то лестницы и теперь видел все гораздо четче. В мерцании фотовспышек очки на лице Джона светились двумя золотистыми сферами.
— ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ О СМЕРТИ ЭЛВИСА, ДЖОН? ВЫ МОЖЕТЕ ЭТО ПРОКОММЕНТИРОВАТЬ?
Элвис — умер?
Сквозь ослепляющие огни и плечи толкающихся репортеров Рэй заметил, как что-то мелькнуло за линзами круглых очков, но лишь на мгновение, а затем очки стали снова непроницаемы, а Джон и Йоко пробирались на заднее сиденье «роллс-ройса», урчащего у обочины тротуара. Но Рэй разглядел в глазах Джона нечто, что не мог спутать ни с чем другим. Это была… боль.
До Элвиса, сказал как-то Леннон, будучи еще молодым, не было ничего. А теперь кумир Джона ушел. О смерти Элвиса Джон услышал впервые, в этом Рэй был просто уверен. И кумир Рэя Кили тоже уже ушел, «роллс» быстро набирал скорость, а пара вконец обезумевших репортеров пыталась его догнать, на бегу щелкая затворами фотокамер. А остальные уже расходились, посмеиваясь или жалуясь на судьбу, но общее настроение было веселым — жертва попалась в силки, и даже женщина у дверей улыбалась вместе с вышибалами. Всем своим видом они будто говорили о том, что только что им подарили несколько секунд, о которых они будут вспоминать вечно. И только Рэй чувствовал себя потерпевшим полное поражение.
Он стоял на красном ковре, дрожа, и никому до него не было дела. Рэй нашел его и потерял. И он был психом, если думал, что может подобраться к нему ближе, чем эти — настоящие — журналисты. Все было кончено.
— Рэй? Это ты?
Какая-то женщина вышла из «Спикизи». Стройная, симпатичная, с длинными черными волосами. Розовые джинсы в обтяг, кожаная куртка и высокие каблуки. Попсово, но стильно. Лет на десять старше Рэя. Около тридцати на вид. Женщина улыбнулась.
— Ты меня не помнишь?
— Помню, помню.
Рэй и правда вспомнил. Она была женой менеджера одной из известнейших групп на всем белом свете. Очень милая женщина. Фанатка «Роллинг стоунз». Одна из тех, кто считал Брайана Джонса центром Вселенной.
Группа ее мужа сделала себе имя из ничего. Сначала они просто играли рок в пабах, барабаня ритм-энд-блюз в «Нэшвилле» и «Дингволлз», но пара хитовых композиций вывела их в разряд звезд.
Рэй как-то написал очерк об их концерте, заключительном в триумфальном туре по Америке. Тогда они собирали полные стадионы студентов, орущих «У-у-у! Рок-н-ролл!» и торжественно держащих зажигалки над головой. Фальшивое чувство общности, нелепая пародия на Вудсток!
Женщина, казалось, была богата, и Рэй знал — все потому, что новое музыкальное течение еще не успело накрыть с головой группу ее муженька. На вечеринке по случаю окончания тура этот низенький драчливый менеджер сказал Рэю, что видит будущее своей группы в студенческой лиге США. Англия мертва, заявил он. Пусть подавится Джонни Роттен.
Рэй познакомился с его женой на той же самой вечеринке, проходившей, кстати сказать, на крыше гостиницы, с которой открывался вид на Центральный парк. В разгаре события, изобилующего кокаином, «Текилой санрайз» и самодовольными типами, эта дружелюбная женщина, казалось, скуч
ала. Они говорили о музыке, но отнюдь не о коллективе ее мужа. Они говорили о «Стоунах». А здесь, у входа в «Спикизи», она выглядела рассеянной и взволнованной, как выглядит человек, у которого недавно что-то украли.
— Миссис Браун, как поживаете?
Женщина кивнула, проигнорировав вопрос.