– Карл и Карин вместе выросли. В Лонгвикене – об этом тебе, наверное, известно? В Мессауре они были неразлучны, но после изнасилования все изменилось. Он уехал и больше не вернулся.
Викинг кивнул.
– Карин так тосковала по нему, – сказала Сив. – И эта тоска не проходила. Но вот однажды на Рождество она получила открытку с номером телефона. Номер был в Хельсинки. Помню, как она плакала от счастья.
– Карл переехал в Финляндию?
– Лонгстрёмы говорили по-фински. Аделина, мать Большого Нильса, родилась в Рованиеми. Она покоится вон там, – сказала Сив, указывая на следующий ряд могил.
Викинг помог ей подняться на ноги.
АДЕЛИНА ЛОНГСТРЁМ
Род. 12/12–1885
Ум. 6/08–1983
– Бог ты мой, – воскликнул Викинг, – ей было девяносто семь лет?
– Все Лонгстрёмы доживали почти до ста.
Проработав всю жизнь в церковной канцелярии, она знала это лучше кого бы то ни было.
Они нашли скамейку в стороне. Перед ними чуть наискосок возвышался памятник на могиле Хильдинга и Агнес Стормбергов.
– Каким счастьем для Агнес стал переезд в Стентрэск! – сказала Сив. – Она до конца своих дней радовалась центральному отоплению и горячей воде из крана.
– Стало быть, мама и Карл встречались? – спросил Викинг. – Когда она была замужем за папой?
Сив кивнула, не поднимая глаз.
– Помнишь те конференции, на которые она ездила?
– На повышение квалификации?
– Не только.
Викинг закрыл глаза.
«Мама вернется в четверг вечером, веди себя хорошо, слушайся папу, пока меня нет…»
– В начале 1970-х они начали встречаться более регулярно, Карл перебрался в Мальмё, работал на верфи «Кокумс».
Викинг кивнул. Срок давности на ограбление в Калтисе вышел в 1972 году. Карл уже не находился в розыске.
– Помнишь, Карин училась один семестр в Лунде? – сказала Сив. – Осенний семестр 1973 года, после которого она получила диплом магистра.
Теперь, когда она упомянула об этом, он вспомнил – ему было лет десять – одиннадцать. Агнес на несколько месяцев переехала к ним, еще более ворчливая, чем обычно. Вскоре после этого она умерла – когда же это было? Он посмотрел на их памятник, но не мог разобрать год ее смерти.
– Тогда-то она и забеременела Свеном, – сказала Сив.
Викинг уставился на нее.
– Так она жила с Карлом, пока была в Лунде?
– Ездила туда из Мальмё. Дипломную работу она делала в Стентрэске, ей пришлось съездить в университет лишь пару раз в течение весеннего семестра.
Викинг встал, прошелся вокруг скамейки, снова сел.
– Карл знал, что она беременна? Что ребенок от него?
Снова опущенные глаза, чуть заметный кивок.
– Но почему? – спросил Викинг. – Почему они не жили вместе, почему он не переехал сюда?
Сив помолчала, прежде чем ответить.
– Она дала обещание остаться, к тому же не хотела увозить тебя из Стентрэска. И еще, думаю, она боялась Густава.
«Не без причины», – подумал Викинг.
– Но потом Свен заболел. Помнишь? – спросила Сив.
Прободение аппендицита. Свен тогда чуть не умер. Это случилось, когда Маркус был младенцем.
– Тогда Карл приехал. Не в Стентрэск, остановился в отеле у Стурфорсена. Свен лежал в реанимации в Будене, Карл и Карин вместе находились там.
– А потом Карл утонул, – сказал Викинг.
– В Стурфорсене. Нелепая случайность.
Викинг посмотрел на гору Стормбергет.
– Смерть Карла стала для Карин ужасным потрясением. Она обвиняла Густава, уж не знаю почему. Вскоре после этого он вышел на пенсию, проводил много времени в охотничьем домике. Там с ним и случился инсульт. Одному Богу известно, сколько он там пролежал, пока его не нашел Ларс-Ивар. Иначе, возможно, он бы и оправился…
Сив поднялась.
– Тебе помочь добраться до дома? – спросил Викинг.
– Нет, спасибо.
Осеннее небо на западе окрасилось красным и оранжевым. Викинг так и сидел на скамейке, пока спускались сумерки. Тени от молчаливых могильных камней вокруг него становились все длиннее. Между ними, крутя желтые листья, гулял ветер.
В детстве они с Кристером часто сидели здесь на скамейках. Находиться в компании мертвецов – в этом было что-то волнующее и жутковатое. Они покуривали тайком за часовней, где перед похоронами стояли гробы, – он до сих пор помнил те мучительные приступы кашля. Сегодня Кристера уже нет, его пепел развеян в Роще памяти на Лесном кладбище к югу от Стокгольма. Сам он думал, что движется в том же направлении – рак, надвигающийся инсульт. Но, возможно, у него в запасе больше времени. Правда, со стороны мамы Карин он Стормберг, но при этом он из Лонгстрёмов с их геном долголетия. Полицейским, как Густав и Хильдинг, он стал, не имея к этому никакой генетической предрасположенности. Маркус, вовлеченный в секретные военные проекты, не подозревает, что его мать работала в той же области. Что нам дано от рождения? Какой выбор мы делаем сами?
И как можно сделать выбор в пользу насилия? Он вспомнил тех кухонных боксеров, с которыми сталкивался в своей работе. Они били жен, детей, домашних животных без всякого разбора. Убийц женщин – таких ему повстречалось за все годы двое, и многочисленных насильников. Их общим знаменателем была беспомощность, а насилие они использовали, пытаясь ее компенсировать. Брали себе ту власть, которой, по их мнению, лишились. Все они были обделены. Жизнь не давала им того, чего они хотели. Они не могли или не желали понять, что сами делали что-то не так.
Тот мужик из Витваттнета, зарубивший жену топором. Когда приехали Викинг с Ларсом-Иваром, женщина лежала на полу в кухне в луже крови и мозговой субстанции. «Она собиралась развестись, – сказал мужчина. – Я просто хотел заставить ее остаться». Но ему это не удалось, она покинула его, несмотря на все усилия с топором, и он горько плакал, что ему не удалось добиться желаемого. Мужик раньше ни разу не совершал правонарушений, даже за превышение скорости не был оштрафован. Работал в Эльвбю ревизором. Его приговорили к десяти годам – самый мягкий приговор за убийство. Одна из местных газет, название которой Викинг уже забыл, описывала событие как «семейную ссору».
Другой убийца проходил под кличкой Насос, это был спившийся алкаш, проводивший дни на скамейке у автобусной станции. Он и его женщина пьянствовали с собратом по несчастью, который получил возможность снять квартиру с испытательным сроком – с помощью мамы Карин. Стояла осень, на улице было холодно, и далеко за полночь женщина решила, что лучше останется с обитателем квартиры, чем с Насосом. Узнав об этом, Насос пошел в кухню, взял нож для хлеба и зарезал ее. На допросах был как кремень, все отрицал – он ни в чем не виновен. Утверждал, что женщина сама по ошибке наткнулась на нож, и так восемь раз. Ему также дали минимальный срок. Газеты назвали это «пьяной дракой». Собрат по несчастью лишился квартиры.
А еще насильники – пожалуй, самые жалкие из всех. Многие из них вообще не понимали, в чем их обвиняют. Они взяли то, что им причиталось. Ведь она пришла в короткой юбке, сама себя предлагала. Это не его вина.
Викинг не знал, в какую категорию поместил бы Большого Нильса. Вероятно, во все сразу. Но применение насилия не помогло против беспомощности – в его случае тоже.
Это серьезная общественная проблема, к которой не так-то просто подступиться.
Один из самых известных мучителей собственной жены в муниципалитете звался Хедман и проживал в Полберге. Когда его во второй раз осудили на полтора года за избиение жены, он попал в колонию неподалеку от Мариестада, где работали с такими, как он, осужденными за преступления против женщин. Ему предложили пройти курс терапии, чтобы покончить со своим деструктивным поведением, однако он отказался. Первым критерием для прохождения терапии было признание своего преступления, а для Хедмана это было исключено: во всем виновата жена. Он ничего плохого не сделал. Она не подчинялась ему, специально провоцировала его, из-за нее он и попал в тюрьму. Такое отношение к делу не было исключением, скорее наоборот. Половина мужчин, находившихся в той колонии за избиение женщин, считали себя невиновными.
Психологи рассуждали о чувстве вины и стыда у авторов насилия, о том, что отрицание – способ вынести собственные деяния. Викинг мало интересовался эмоциональной жизнью преступников, у него были иные задачи. Скорее размышлял над тем, как человек становится таким. Наследственность и среда, условия жизни и возможности для развития… Что стало решающим фактором в формировании характера Большого Нильса? Вспомнились слова Алисы о беззастенчивой эксплуатации природы и людей, о затопленных деревнях и уничтоженных поселках – как это создавало душевные раны и травмы. Однако это работало и в другую сторону, как для Агнес. Для нее стало счастьем уехать оттуда. Избавиться от изоляции, опостылевших отношений, тяжелого труда. Вероятно, Лонгвикен был условием существования для Большого Нильса – там он мог творить, что хочет, и все ему сходило с рук. Насилие могло продолжаться десятилетиями, восприниматься как норма. Дальнейшая эксплуатация природы положила этому конец.
Не все так плохо в новых веяниях.
Викинг почувствовал, что у него заныла спина, и поднялся со скамейки. Пошел по дорожке кладбища в сторону ворот. Кое-где еще цвели розовые кусты. Начала краснеть рябина. Горькие ягоды висели большими тяжелыми гроздьями – ожидай снежной зимы. Темная остроконечная церковная башня тянулась к угасающему небу, ветер завывал, проносясь вокруг колоколов. По улице Фёренингсгатан проезжали машины, из ресторана доносилась музыка.
Он миновал полицейский участок. Там закрывались в пятнадцать часов, все давно погашено и заперто. В окне, выходящем на улицу, он увидел свое отражение – высокого и тощего лохматого мужчину.
Не колеблясь, он свернул на парковку полицейского участка, подошел к служебному входу и отпер дверь ключом, приложив карточку-пропуск. Навалилась тишина, черная и тяжелая. Не зажигая света, он прошел по коридору до своего кабинета.