Ее собственная комната находилась в рабочем бараке номер 30 и не имела окон. Карин это не волновало. Зимой все равно всегда темно, а летом солнце светит день и ночь, приходится закрывать окна плотными занавесками, чтобы заснуть. Кухонные плиты за стеной согревали комнату, делая ее теплой и уютной. Вешалки у Карин не было, вместо этого она прибила на стене в ряд несколько гвоздей, куда вешала платья, пальто и юбки на плечиках. А о занавесках ей, стало быть, и беспокоиться не пришлось.
Наступила весна, дни становились все длиннее. У подножия горы Стормбергет по-прежнему лежал слой снега в метр толщиной, но солнце выпускало свои острые лучи и каждый день превращало наст в серую кашу. Как пела Сив Мальмквист:
Апрель, апрель, что нам теперь ушедшая зима,
Апрель, апрель, ведь ты пришёл и сводишь нас с ума![5]
Карин работала под началом поварихи по имени Свеа. То была рослая и грузная женщина, вдова лесосплавщика из Эльвбю. Все ее четверо взрослых детей перебрались южнее, о них она упоминала исключительно редко. Она вообще нечасто говорила о чем-то еще, кроме работы.
«Почисть картошку, два ведра».
«Помой чугунную сковородку, мне она нужна для эскалопа».
«Экономь мыло, оно не бесплатное».
В таком духе.
Каждое воскресенье она ходила в церковь и рыдала в вышитый платок. Карин никогда не спрашивала, почему она плачет, хотя они часто сидели рядом. Братья Стормберги в церковь ходили только в виде исключения. Всячески избегали Большого Нильса, который был церковным старостой. Когда он проходил мимо, собирая пожертвования, Карин казалось, что он улыбается ей как-то по-особенному в знак того, что они в прошлом соседи. Когда пели псалмы, от его звучного тенора дрожали стекла.
Он точно не мог быть самим дьяволом, ведь дьявол не служит Господу.
Уже на второй день работы Карин заметила на площади необычную девушку. Саму ее послали в магазин за солью, когда девушка вышла из магазина, ступая по снежной жиже в туфлях, словно сошедших со страниц модного журнала. На ней была юбка ниже колен, такая узкая, что ей приходилось пробираться между сугробов и куч льда малюсенькими шажками. Казалось, ноги у нее голые, но сзади виднелся идеально прямой шов. Нейлоновые чулки! Карин никогда не видела их вживую. На девушке была узкая кофточка, под ней джемпер такого же цвета, волосы уложены в прическу «французский твист». Она была чуть старше Карин и, похоже, направлялась к киоску – немалое расстояние при таких условиях.
– Тебе помочь? – крикнула Карин, опасаясь, что девушка упадет и разобьется насмерть. Она казалась такой хрупкой.
Девушка рассмеялась.
– Спасибо, не надо. У меня большой опыт хождения на каблуках.
Карин невольно провожала ее глазами, пока та шла через всю площадь. Действительно, ни разу не упала!
В субботу они встретились снова, на танцах в Народном доме. Карин пришла туда с Карлом, а девушка – под руку со своим женихом по имени Гуннар. На этот раз на ней были туфли на еще более высоких каблуках и юбка-колокол, лак на ногтях, помада на губах.
– У тебя нейлоновые чулки, – сказал Карин, глядя на ее ноги.
– «Мисс Нивелла», – ответила девушка и протянула руку. – Меня зовут Сив.
Никогда раньше никто не здоровался с Карин за руку. Заколебавшись лишь на секунду, она пожала протянутую ладонь.
– Ты красивая, – сказала Карин.
– Да ладно, – засмеялась Сив. – Я притворяюсь. Это все могут. И ты тоже, если захочешь. Как тебя зовут и где ты работаешь?
– Карин, – ответила Карин. – Помощницей повара в бараке номер 30.
Сив причмокнула накрашенными губами.
– На работе это будет трудновато, но на танцах ты сможешь быть красивой. Приходи ко мне в следующую субботу, я уложу тебе волосы.
С этого все началось, да так и пошло.
Сив была из Стентрэска, училась в муниципальном профессиональном училище в Эльвбю, где изучала экономику, освоила стенографию и машинопись, а также профессию продавщицы, – это был годичный курс в здании неподалеку от железной дороги. В том же здании обучались и мальчики, там Карл выучился на сварщика. Вот уже два года Сив работала секретарем в церковной канцелярии. Она очень интересовалась фасонами и модой, а ее мама держала магазин одежды в Стентрэске. Но она готова была обсуждать и те вопросы, которые волновали Карин после посещения библиотеки: в антологии «Молодые либералы» Карин нашла эссе под названием «Условное освобождение женщин». Она начала читать его, потому что оно было написано Эвой Муберг, дочерью Вильхельма Муберга, написавшего серию романов «Эмигранты», но речь там шла совсем о другом. Эва Муберг выступала против представлений о «двух ролях женщины», настаивая, что у женщины есть только одна – «человеческая роль». Автор писала о том, как женщине приходится постоянно балансировать на канате: работать, производить на свет детей, следить за домом и к тому же быть привлекательной для мужчин.
– Не понимаю, что плохого в том, чтобы быть привлекательной, – сказала Сив. – Что, уже и ноги побрить нельзя?
– Мне кажется, она хотела сказать, что мужчина должен помогать по дому, если женщина работает, – ответила Карин.
– Да неужели так трудно помыть несколько тарелок и вытереть пол? – удивилась Сив.
Карин подумала, что Сив за свою жизнь вымыла не так много тарелок, ведь у ее родителей была прислуга.
А Сив поправила шпильку в своем твисте и вытащила новый экземпляр журнала «Дамский мир». Весь номер посвящен французской моде: все такое красивое, мягкое, женственное. С обложки на читателя загадочно смотрела женщина в светлой шляпке и белых перчатках. Однако внимание Карин привлекла надпись мелким шрифтом над головой у женщины: «НАДЕЖДА – НАША ПОДРУГА – новый шведский роман с продолжением о проблемах современной молодежи».
Они были такие разные – и все же многое их объединяло. В Мессауре жили в основном мужчины, некоторые привезли с собой семьи. Дети были маленькие и сопливые, а девочек-подростков – по пальцам пересчитать.
И Карл с Гуннаром тоже подружились.
Каждый день, после того как первая смена пообедает, у Карин выпадало полчаса свободного времени, чтобы присесть и поесть. Она взяла за правило брать газеты, отложенные рабочими, и читать во время еды – «Норрботтенс-Кюрирен» и «Норлендска сосиалдемократен». Некоторые наиболее радикально настроенные рабочие читали «Норшенс фламман», но эти газеты Свеа тщательно собирала и сжигала в железной печке, так что Карин не успевала до них добраться. Поначалу она читала в основном комиксы на предпоследней странице: про Карла-Альфреда и медвежонка Расмуса, а также про Вильмера Тринадцатого в одной газете, в другой – про Дракона и Петера Фалька и «Лил Эбнер». Там была и программа передач радио, и даже программка телевидения. Ближайшая телевышка находилась в Шеллефтео, до Стентрэска сигнал не долетал. Но ходили слухи, что в Эльвбю тоже поставят вышку – тогда и в Мессауре можно будет смотреть телевизор. Вокруг было столько объявлений о продаже антенн и телевизоров: в Центральном универмаге Стентрэска можно было купить 23-дюймовый аппарат «Грандиоз» за 1465 крон, включая ножки. Головокружительна сумма! Но зато можно будет выбрать из двух эксклюзивных отделок: тик или красное дерево.
А над лесами и горами у Северного полярного круга вовсю светило солнце, слепило людям глаза даже в полночь. На Троицу Сив с Гуннаром объявили, что назначена дата свадьбы.
О, это прекрасное головокружительное время!
Мать Сив была против, что создавало некоторые проблемы.
Сив не достигла совершеннолетия, для вступления в брак ей надо было получить официальное разрешение, но его выдавали только с согласия родителей или опекунов. Отец Сив не имел по этому поводу никакого мнения, а вот мать упиралась.
Гуннар Юханссон, правда, служащий, но с очень средней зарплатой и уровнем притязаний. К тому же молодые настаивали на том, чтобы венчаться в церкви в Мессауре – подслеповатой деревянной лачуге посреди леса. Матери виделась церковь в Стентрэске, вмещавшая до четырехсот человек.
– Но ведь все наши друзья здесь! – плакала Сив, и в конце концов все получилось, как она хотела. Так чаще всего и выходило. Оба родителя согласились подписать заявление, и разрешение на заключение брака было получено. К тому же Сив заявила, что намерена продолжать работать, хотя она и выходит замуж. Правда, после венчания на мужчину возлагалась обязанность содержать жену, но жена вдохновилась новыми временами и разговорами о независимости женщин. Она хотела сама зарабатывать себе на жизнь, охранять свою свободу.
– Любовь побеждает все, – говорила Сив, и Карин знала, что так и есть.
Свадьба получилась роскошная. На невесте было платье цвета слоновой кости из натурального шелка, на женихе фрак: такие наряды в Мессауре встречались нечасто.
Карин была свидетельницей со стороны невесты, Карл – свидетелем со стороны жениха. Отмечали в Народном доме – бурное веселье продолжалось далеко за полночь, но внезапно прервалось, когда явился Большой Нильс Лонгстрём, ночной сторож, и отключил свет во всем здании.
На болоте Кальмюрен созревала морошка.
Однажды в выходные они поехали собирать ягоды – с ведрами, палаткой и спальными мешками. Уже к вечеру субботы они наполнили несколько ведер, которые поставили в ряд между палатками.
Ночью пришел медведь и перевернул все ведра.
Свободными вечерами парни обсуждали железный занавес, холодную войну и гонку вооружений. Для Карин в этом не было ничего нового, ей прекрасно помнилось грибовидные облако над Стентрэском, но такие разговоры заставили ее внимательнее читать газеты во время перерыва. Тревога по поводу советской угрозы. Дискуссии о том, стоит ли Швеции и Финляндии вместе вступать в оборонительный союз – НАТО. Президент Кекконен отправился обсуждать этот вопрос в США, а вернувшись, заявил: «Цель моей жизни заключается в том, чтобы реализовать политику нейтралитета Финляндии. Если я потерплю неудачу в выполнении этой задачи, то добровольно уступлю этот пост тому, кто справится с этим лучше меня».