или взрываться, как ему больше нравится, но пока эта женщина рядом с вами, мир для вас не погибнет. Вот такое было у меня — и что мне сейчас оставалось, как не забыть сию же минуту обо всем, что не имело прямого отношения к ней?
— Я готова, — сказала она за моей спиной.
Я обернулся.
Нет, как бы ее ни звали, это все же была она. Наряд ее, правда, показался мне несколько странным — для моего времени он был, пожалуй, чересчур смелым, а для эпохи Шувалова старомодным, но это была она — и все тут.
— Ну здравствуй! — сказал я, шагнул к ней, обнял ее и поцеловал, как можно поцеловать девушку после разлуки в какие-то там тысячи лет.
Она не отвернулась, но губы ее были холодны и неподвижны.
И только тут я наконец пришел в себя.
Но мне сейчас было не до таких рассуждений.
Это не могла быть она. И во времени, и в пространстве мы с Нуш разошлись навсегда. И тут была другая система и другая планета, хотя все здесь напоминало Землю настолько, что вряд ли могло быть простым совпадением.
Я вздохнул, придвинул стул и сел.
— Ладно, — сказал я. — Давай разберемся кое в чем.
— Я ничего не знаю, — проговорила она отрешенно.
— Кое о чем ты, во всяком случае, знаешь больше, чем я.
Она лишь пожала плечами.
Я немного помолчал, систематизируя в уме вопросы, которые должен был задать ей.
— Кто вы?
Она покосилась на меня.
— А ты не знаешь?
Я покачал головой. Теперь она посмотрела внимательней и как-то странно. Вздохнула.
— Знаешь!.. Хорошо. Мы — люди от людей!
Это ничего мне не говорило.
— Я и сам вижу, что люди, а не лошади. — Не знаю, почему я вдруг подумал о лошадях, это было смешно, но я не стал смеяться. — Вас много?
— Больше, чем вы думаете.
— Мы? Ты знаешь, кто мы?
— Еще бы! — Она холодно улыбнулась. — Ты переоделся, но мы всегда узнаем вас. Меня ты нашел, но остальных не найдешь.
Я вздохнул и потер ладонями виски.
— Нуш, милая, — сказал я. — Да, черт… Как тебя зовут?
— Какая тебе разница? — нахмурилась она. — Зови меня Анной. Доволен?
— Анна, — пробормотал я, пробуя имя на вкус. Хорошее имя, но я привык к другому и не хотел от него отказываться; недаром в старину верили, что узнать имя — значит, получить власть. — Анна… Красиво, но это не для тебя. Если не возражаешь, я буду звать тебя Нуш. Это тебе идет.
Она внимательно посмотрела на меня, опустила глаза и снова подняла, и движение это было мне до боли знакомо. Она спросила:
— Ты любил такую женщину?
— Продолжаю, — ответил я кратко, потому что сейчас мне не хотелось говорить об этом: слишком много было неясностей. — Знаешь, давай сначала поговорим о непонятном.
Она подняла брови.
— Ты не торопишься увести меня.
— Куда спешить?
— А, ты ждешь, пока подойдут ваши? Боишься, что мои друзья тут неподалеку?
— Твои друзья, мои друзья… Ты ведь совершенно не знаешь, кто я, кто мы…
— Я ведь сказала тебе: знаю.
— Да нет же! Ты приняла меня за кого-то… боюсь, не очень хорошего. Давай разберемся. — Я вздохнул: уж очень я не любил разбираться в отношениях, но на сей раз, кажется, без этого было не обойтись. — Мы очень похожи; странно, до невероятности похожи.
Она взглянула на меня с недоумением; и в самом деле, весьма смело было сравнивать себя, молотого жизнью мужика около пятидесяти, с красивой девушкой, которой наверняка не было еще и двадцати пяти.
— Да нет, ты не поняла. Не ищи зеркального отражения…
— Тогда я совсем не понимаю, — сказала она. — Что может быть общего между нами и вами — людьми от Сосуда?
— Откуда?
— Ты же человек от Сосуда — иначе зачем ты преследуешь меня?
— Да вовсе я не преследовал тебя! Я наткнулся на тебя случайно, просто зашел… И что значит — человек от Сосуда?
— Ты не то говоришь, совсем не то. Перестань притворяться. — Сейчас в глазах ее горел гнев, но она и во гневе была прекрасна, как когда-то. — Откуда ты взялся, что не знаешь, кто такие — люди от Сосуда?
— Ладно, слушай, — сказал я. — Я и правда не знаю, и никто из нас не знает. Мы прилетели издалека… из другой звездной системы. — Тут я спохватился. — Ты знаешь, что такое — звездная система?
— Да, — она взглянула на потолок — невысокий, рейчатый. — Слышала еще в школе. Но… разве там, на звездах, живут люди? Такие же люди, как мы?
— И я тоже удивляюсь, — откровенно признался я. — Ты представить себе не можешь, как это странно: прилететь в такую даль — и встретить людей, не только до малейшей детали похожих на нас, но и говорящих на том же самом языке. Это не может быть случайностью; тому должна быть причина. В чем она заключается? Я хочу понять…
Она смотрела на меня, по ее лицу было видно, как вера в ней боролась с недоверием.
— Очень странно… — сказала она медленно. — Но ты и в самом деле хочешь, чтобы я тебе поверила?
— Господи, чего же еще я хочу?
— Ты и правда говоришь чуть-чуть не так, как мы… но это ничего не значит. Ну хорошо. — Было видно, что она решилась. — Хочешь, чтобы я поверила, — тогда разденься.
Я понял бы, если бы мне предложили взять в руку раскаленный уголь и держать его, сколько потребуется, чтобы доказать, что я не вру. Но что касается раздевания… Я вовсе не против того, чтобы раздеваться в присутствии женщины, но далеко не во всех случаях, и… вообще.
— Раздевайся! — нетерпеливо повторила она. — Ты же знаешь, что я хочу увидеть!
Я, наверное, выглядел в тот миг страшно глупо, потому что ничего не мог понять.
— Ну? — Она топнула ногой.
— Ладно, — сказал я хмуро.
В самом деле, есть и еще одна ситуация, когда можно раздеться в присутствии женщины. Представь себе, что ты пришел к врачу, — и ее требование покажется тебе вполне естественным.
— Ну пожалуйста, — сказал я и расстегнул комбинезон. — Ты скажешь, когда надо будет остановиться.
Раздеваться мне никогда не было неприятно: для своих лет я выглядел неплохо, а те невзгоды, что оставляют следы на нашем лице, обычно не накладывают отпечатков на тело — если, конечно, вы не прошли через войну. Я скинул комбинезон и повесил его на спинку стула. Снял рубашку. Девушка смотрела в сторону.
— Еще?
— Сними это, — она ткнула пальцем мне в грудь.
Я стянул майку и стоял перед ней, опустив руки и чуть вобрав живот. Теперь она повернулась ко мне, и мне показалось, что она сейчас вытащит откуда-нибудь фонендоскоп и начнется привычное «дышите — не дышите». Но ничего такого не произошло. Она просто посмотрела мне на живот. Сначала мельком. Потом чуть нагнулась и всмотрелась повнимательнее. Наконец послюнила палец и крепко потерла кожу около пупка.
— Щекотно, — сказал я хмуро.
Она взглянула мне в глаза.
— Правда… Неужели у тебя никогда не было этого?
— Да чего, черт побери, чего?
— Знака Сосуда. Опять ты притворяешься…
— Ладно, — сказал я сердито. — Можно одеваться?
Мне подумалось, что теперь было бы неплохо заставить раздеться и ее под каким-нибудь столь же нелепым предлогом, и я даже представлял себе, что увидел бы, — начиная с определенного возраста, мужчины неплохо отличают женщину от того, что на ней надето, — но я знал, что по отношению к Нуш никогда не позволил бы себе ничего такого.
— Ну, а что теперь сделать? Может, встать на голову? Или полетать по воздуху, извергая пламя?
Она не обратила внимания на мое раздражение. И это тоже отличало ее от Нуш, которая непременно спросила бы: «Ты обиделся?»
— Хорошо… Так о чем ты хотел спросить меня?
Я закончил одеваться, затянул замок комбинезона.
— Кто вы?
— Как это — кто мы? Ну, люди…
— Да. Это-то и удивительно. Откуда вы здесь взялись?
— Это я должна спросить тебя. Потому что мы живем здесь с самого начала.
— А когда было это начало? Ну, учила же ты в школе историю!
Она кивнула.
— Да, но только в школе учат, что мы произошли от Сосуда. А мы думаем, что — от людей. Что в самом начале были люди.
— А что такое — Сосуд?
— Странно все же, что ты не знаешь. Он находится в столице. Вообще-то это такой большой дом. Оттуда произошли и самые первые люди, и все мы. Так учат в школе. Мы развивались и достигли Уровня. Теперь у нас Уровень.
— Уровень чего?
— Ну, то, как мы живем, называется — Уровень.
— И каков он, этот Уровень? Как вы живете?
— Хорошо, — сказала она. — Нам хорошо.
Я усмехнулся.
— Хорошо — а ты боишься, как бы тебя не схватили…
— Ну, — сказала она, — это другое. Не Уровень. Хотя, может быть, и как-то связано с ним. Понимаешь, мы — такие, как я — не верим, что мы произошли от Сосуда. Потому что в таком случае — откуда взялся сам Сосуд?
— Сложная философская проблема, — заметил я.
— Я не знаю, почему нельзя думать, что и до Сосуда были люди. В школе объясняли: думать так не следует потому, что тогда возникнет вопрос, откуда произошли те люди, что были до Сосуда, и так далее — и возникнет так называемый порочный круг.
— А почему ты думаешь, что такие люди были?
— Не знаю… Может быть потому, что так думали мои родители?
— Сосуд, ты говоришь… — Я вдруг подумал, что сосудом этим мог быть и космический корабль — вполне мог бы… — Как он выглядит?
— Я уже говорила: большой дом…
— А внутри? — Здание могло быть и просто павильоном, воздвигнутым вокруг корабля — или того, что от него осталось. — Внутри ты была?
— Что ты, конечно, нет. Туда никого не пускают.
— Значит, это не музей?
— Нет. Музеи у нас есть — там всякие предметы, какими мы пользовались до того, как достигли Уровня. Сосуд — вовсе не музей.
— Может быть, что-то вроде храма?
— Храм — что такое?
— Вы верите в бога?
— В бога?
— Ну, молитесь, просите о чем-то… обращаетесь к небу…
— К небу? Да. Но мы не просим, мы хотим. Чтобы солнце всегда светило.
— Значит, вы верите в Солнце?
— Оно же есть — зачем в него верить? Мы верим в то, что мы — от людей. Они, другие, верят в Сосуд. И в Уровень.