– Это все завистницы, – убежденно кивнул Фархад. – Да отсохнут руки, убившие твое благосостояние, о девушка!
– Да, да! – затрясла косичками Кабиха. – Меня уже который день в баню не пускают, ааааа…
И она снова некрасиво распялила рот и заревела.
– А что же эмир верующих? – стараясь не морщиться, поинтересовался юноша.
– Прогнал прямо утром! Как только увидел!
И Кабиха расплылась сущим озером слез.
Дурная девка, конечно, не знала, что такое «обратные последствия». Откуда ей? Но каждый использующий приворот должен знать: когда предмет силы покидает владельца, приходит время платить за нарушение естественной связи причин и следствий. Те, кого талисман неодолимо тянул к человеку, испытают к нему необъяснимое отвращение. Так что наутро аль-Амин вполне мог свернуть Кабихе шею – жаль, что этого не случилось…
– Что же мне дела-ааать?..
Надо было решаться.
Фархад оглянулся на сидевшего за деревянной решеткой Масуда, и тот кивнул: приступай, мол. Сто динаров евнух уже получил. И долго цокал языком: вай, какой хитроумный юноша, вай-вай, о такой любви я читал лишь в сказках и слушал в историях базарных слепцов, вай-вай! Кто я такой, кивал Масуд, чтобы стать на пути двух влюбленных сердец! Клянусь: сто динаров – не конечная цена этой девушки, но я удешевлю ее ради твоей пылкости, о юноша, и опасностей, которым ты подвергался, проникая в харим в женском платье. Сто динаров сейчас – сто динаров потом. Фархад, естественно, с легкостью пообещал вторую сотню.
– Кабиха… – осторожно позвал он рабыню.
И положил свою ладонь на ее.
Она резко вскинула голову.
– Я… побил тебя… тогда… – Фархад сглотнул и опустил глаза. – Я побил тебя из ревности, о девушка.
Кабиха выдернула ладонь и вся подобралась. Дождь стучал по крышам, тревожно шелестел сад.
– К моему сердцу подступала такая ярость, когда я думал – владычицу моего сердца обнимает другой мужчина… целует другая женщина…
И он схватил ее за руки:
– Я не живу, а умираю! Я гибну от безумной страсти к тебе, о Кабиха!
– Что ты делаешь, о безумный? – жеманно воскликнула рабыня, отстраняясь.
Задрала платье и сунула ему под нос шнурки шальвар:
– Видишь, что за слова вышиты здесь? «Эта девушка принадлежит эмиру верующих, во имя Всевышнего, милостивого, милосердного!» Уходи, глупец, иначе тебя отправят в тюрьму вышивать шнурки для достойных граждан, не преступающих законы!
Одной рукой она держала перед ним концы расшитых лент, а второй цеплялась за платок у него на поясе, наклоняясь все ближе и ближе.
Фархад улыбнулся и потянул шнурок на себя, распуская узел.
Кабиха ахнула и потупилась:
– Разве у тебя есть средства для содержания девушки, о Фархад?..
– Господин подарил мне дом в квартале аль-Нисайр, – бесстыдно соврал юноша. – И щедро наградил за службу…
С такими словами он развязал ее шальвары, отцепил жадную ручонку от пояса и вложил в потную ладошку сапфировый перстень.
– Вот залог моей страсти, о Кабиха! Я окажу тебе почет и уважение в моем доме! Позволь мне устроить твое спасение!
– Уходи, о беспутный! – взмахнула она ресницами.
Фархад пихнул ее в плечо и опрокинул на ковер. Девка ахнула и начала вяло отбиваться. Он прижал ее к полу, быстро стащил с тощих ног шальвары, задрал свое нелепое женское платье и решительно развел ей колени. Пока он распускал узел штанов, Кабиха ерзала и стонала:
– Я позову стражу, о безумный…
Поначалу Фархад беспокоился: восстанет ли зебб при виде тощей уродины? Однако беспокоился зря: между ног Кабихи не было волос, и розовый фардж соблазнительно шевелил голыми лепестками. Завидев показавшийся из штанов мужской рог, девка ахнула, а Фархад на всякий случай послюнил ладонь, увлажнил зебб, лег сверху и, помогая себе рукой, запихался в сладостное отверстие. Там оказалось сухо, тесно и весьма приятно. Приятнее, чем у господина Мубарека, кстати. Фархад поддавал бедрами, проникая все глубже и глубже. Зебб во что-то уткнулся, девка застонала, выгнула спину и вся сжалась. Засопев, Фархад толкнулся сильнее – и взломал печать.
– Разве халиф не просверлил тебя, о жемчужина? – тяжело дыша, спросил он.
Кабиха помотала взмокшей головой и выдохнула:
– Эмир верующих занимался мной сзади… как с гулямчонком…
Фархад довольно облизнул губы. И решил не давать Кабихе спуску: засунулся до конца, потом отодвинулся – и снова до отказа вошел в узкий, зажимающийся от боли фардж.
Одним словом, ему понравилось. Юноша даже решил, что попросит у господина разрешения самому выбрать рабыню. Ему нравились смуглые, пухлые девушки с большой грудью и широкими бедрами – такую он и представлял, занимаясь Кабихой.
Закончив с ней, юноша быстро вышел к Масуду и сказал:
– В полночь на Старом кладбище у мазара шейха Субайха.
Зиндж кивнул.
– Бандж не забудь дать – лучше ей спать во время столь опасного предприятия, – уже собираясь уходить, напомнил Фархад.
– На голове и на глазах, о изнывающий от любви храбрец! – улыбнулся евнух и подмигнул юноше.
Старое кладбище Харата, полночь
Охая и поминая шайтана, две черных тени сгрузили сундук с верблюда и поволокли его к мазару.
Стоявший за полуобрушенной стеной Фархад поежился: орала какая-то ночная птица, а ветер посвистывал в обвалившемся куполе мавзолея над старой могилой.
Когда зинджи затащили груз в калитку, юноша выступил из укрытия. Масуд взвизгнул:
– Ты дерьмо и сын дерьма! Я едва не наделал в платье, о неверный мальчишка!
Фархад быстро пробормотал извинения и нетерпеливо кивнул на сундук – мол, открывайте.
Все еще бормоча ругательства, тощий евнух откинул скрипучую крышку.
Внутри среди атласных подушек лежала спящая Кабиха – бледная и неподвижная, как ханьская фарфоровая кукла. В лунном свете она даже казалась красивой.
Фархад облегченно вздохнул и кивнул. И вытащил из-за пояса большую флягу:
– Это ширави, почтеннейшие! Пробовали когда-нибудь?
Масуд и Рейхан заулыбались, сверкая белыми зубами на черных лицах – кто же откажется от такого угощения, к тому же дармового?
Прихлебывая, Рейхан наморщился:
– А еще говорят – царица вин! Да даже в лавке старого пройдохи Хунь-линя не подают такого дерьма!
И тут же опрокинулся на спину и захрапел.
Масуд уже лежал на земле и спал, широко раскинув ноги.
– Айютайский бандж, почтеннейшие, может испортить любой, даже самый изысканный вкус, – усмехнулся Фархад, прикрывая крышку сундука.
– Тащите их в мазар, – прозвучал за спиной холодный голос господина Садуна.
Айяры, ежась и настороженно посматривая по сторонам, ухватили евнухов за ноги и поволокли внутрь. Кафтаны и рубашки задрались, непристойно обнажая спины и животы, но никому до этого не было дела.
Мраморные плиты рядом с надгробием шейха были разобраны. Глубокая, локтей десять в глубину, яма чернела неровным прямоугольником. По обе стороны высились отвалы перемешанной с камнем земли. Из ямы несло острым запахом свежеразрытой влажной почвы.
– Опускайте, – тихо приказал лекарь и кивнул на закрытый сундук.
Фархад дернулся, но возразить не решился.
Сопя и отдуваясь, айяры принялись опускать покачивающийся на кушаках деревянный ящик в яму. Вскоре оттуда донесся глухой удар о землю и скрежет – видимо, пара камней торчала. Бехзад и Джамшид покосились на господина Садуна и сбросили концы поясов в мрачно зияющее отверстие.
Похрапывающим зинджам замотали головы плащами и спустили в яму на их же поясах.
– Да примут Син и господин созвездия Овна эти души! – Господин Садун поднял ладони в благоговейном молитвенном жесте.
И коротко бросил:
– Закапывайте, во имя Сина и созвездий!
Айяры подхватили лопаты и принялись быстро спихивать в яму землю. Сначала слышалось мирное сопение вперемежку с ударами камня о дерево, а потом сопение стихло. Остался только скрежет деревянных лопат и шуршание осыпающейся почвы.
Господин Садун молился долго – и опустил ладони, лишь когда айяры принялись, кряхтя, стаскивать на место мраморные плиты.
Потом господин лекарь обернулся к ежащемуся от ночной прохлады Фархаду:
– Что ты хотел спросить?
– Ничего, – опустил голову юноша.
И в самом деле, ничего. Звездам приносили бескровные жертвы. В дни праздников звездопоклонники водили по улицам украшенных цветочными гирляндами быков – ашшариты любили веселиться и на своих, и на чужих праздниках и не видели повода не выпить, танцуя вместе с почитателями Сина.
Быка потом либо топили в Тиджре – подальше от посторонних глаз, либо сжигали – тоже подальше. Конечно, это было не по обычаю. Жертвы положено оставлять в прибое, чтобы их взял прилив, поднимаемый звездами и луной. Но ашшариты давно вытеснили племя Сина с приморских земель. Жертвы стали отводить в горы – в горах люди ближе к звездам и небу. В ледяном разреженном воздухе обреченные тихо засыпали на морозе. Особенно быстро отходили к богам дети. В родном городе Фархада, Артаде, община была бедной, но раз в пять лет скидывалась на жертву: в неурожайный год горцы охотно продавали малолеток, которых не могли прокормить. Продавали, естественно, незаконно – шарийа запрещал верующим торговать своими детьми. Продажными могли становиться лишь дети зиммиев-покровительствуемых и других неверных. Четыре года назад в доме Фархада месяц прожила маленькая безымянная девочка, которую вскладчину купили осенью. Отъедалась и радовалась жизни. Потом ее взяла к себе другая семья звездопоклонников – будущих жертв, радуя богов и звезды, откармливали и баловали все по очереди. В день зимнего солнцестояния девочку напоили маковым отваром и отвезли в горы. Она умерла тихо и безболезненно, глядя на огромные, как хрустальные светильники, звезды. С улыбкой на губах. Люди танцевали и праздновали, и отец тогда впервые дал Фархаду попробовать вино.
Однако теперь и в горах стало небезопасно: вероучительная полиция засылала патрули в самые дальние селения, и многих казнили за верность древнему благочестию. По варварским ашшаритским законам за принесение в жертву человека сжигали заживо.