– Он умрет, Мухаммад. Он провел там больше года – человек бы уже умер.
– А он не может умереть!
Злобно морщится: конечно, недавно сам отписал ибн аль-Джассису, чтобы тот присмотрел – «не растолстел ли этот молодец на казенных харчах».
– Ты замучаешь его до смерти, Мухаммад. И нам придется снова поставить ему на лоб печать и отвезти на Мухсин, к джиннам. Думаешь справиться с карматами без него?
– Да, – отрезал аль-Амин, задирая чуть вздрагивающий подбородок. – Да!!!
Сухо кивнул:
– Прощайте, матушка.
И быстрым шагом пошел к ведущей из сада лестнице.
Зубейда сказала негромко, зная, что он услышит:
– Тем, что ты родился, Мухаммад, ты обязан ему.
Он даже прибежал обратно:
– Глупости!
И топнул ногой, совсем как ребенок.
– Глупости, матушка! Это мой дед, Дуад ибн Умейя, был обязан ему жизнью, а не я! У меня перед этой сволочью нет никаких обязательств! Я ему… преподам урок, я ему покажу-уу!..
Красивое лицо искривилось в гримасе ненависти.
Оставался последний довод:
– Мухаммад, прошу тебя. Прикажи хотя бы привезти его в столицу. Хочешь держать его в темнице – воля твоя. Но пусть он будет заточен здесь, Мухаммад! Здесь, а не в Хорасане – мало ли что задумает твой брат!
Или задумаешь ты. Этого Зубейда не сказала.
Промолчала она еще об одном: согласно завещанию отца, аль-Амин, нарушив соглашение о наследстве, терял права на престол, – который тут же переходил к потерпевшему от брата ущерб аль-Мамуну. От Нишапура до Харата ближе, чем до столицы. Особенно для того, кто стремится завладеть… им. Тарик – оружие, писал Яхья ибн Саид в своей книге. В Алой башне нерегилю будет труднее принять сторону аль-Мамуна – что бы там ни сказали законоведы по поводу нарушенных клятв и прочих обязательств. А вот если эмиссары аль-
Мамуна приедут за ним в Харат… да вытащат из ямы, чтобы дать под начало войско…
– Мухаммад, подумай, что может случиться, если он окажется в руках у парсов! Ты оставишь нас на растерзание мстительной, злобной твари!
Задрал нос и делает вид, что считает персики на ветке. Да что ж за наказание Всевышний послал ей, слабой женщине, как так можно, как можно не понимать очевидного…
– Н-ну хорошо, – поджав губки, изволили мы согласиться. – Но я, матушка, еще посмотрю, где его запереть. Мне вот кажется, что в зверинце его держать сподручнее, чем в Алой башне, – многовато почета для такой твари, как он…
Зубейда не возражала. Лишь прикрыла глаза и провела ладонями по лицу. Ну хоть эту мою молитву Ты исполнил, о Всемогущий…
Младший дворец, ночь
Юмагас терпеливо позволила снять с себя туфли и влезла в высоченные деревянные башмаки-кабкабы.
В подземном ходе стояла вода – причем грязная, в туфлях утопнешь. С потолка капало, да и стены сочились влагой. Все ж таки под стеной с переходом между дворцами вырыто – пруды рядом, вот и мокро.
– Позвольте поднять вам рукава, госпожа, попачкаете, – сказала Цэцэг.
И принялась сворачивать ханьский шелк.
– Оставь, сестричка, – отмахнулась Юмагас от служанки и поцокала вперед – к приоткрытой двери в конце подземного хода.
Оттуда выбивался красноватый свет и доносились удары и вскрики.
Цэцэг и Булгун тоже переобулись и поцокали следом по камням, стараясь не оступиться.
Бежавший впереди евнух-ханец с поклоном распахнул перед ними дверь.
Пламя факелов шумно забилось, чадя и заволакивая дымком низкую комнатку. Над жаровней дрожало марево – угли раскалились и переливались под ворошащей их кочергой.
– Госпожа! В такой красивой одежде ты пришла, госпожа, а ну как заденем чего, попачкаем! – запричитал толстый Ончон, вытирая ладони о кожаный фартук.
Юмагас нахмурилась и процокала поближе к висящему на цепях человеку.
– Молчит этот кусок навоза, – виновато доложился палач. – Все кричит, что лишь госпоже Зубейде служит…
Юмагас кивнула его помощнику, качнув шелковыми цветами в прическе. И терпеливо сложила длинные рукава на животе.
Помощник Ончона размахнулся палкой и со всей силы огрел лазутчика по голой спине. Тот визгнул, зазвенели цепи, заскрипела колодка, в которую зажаты были руки и шея допрашиваемого.
– Я смотрю, ты не калека. Во всяком случае, пока, – улыбнулась Юмагас в искривленное болью лицо.
– Клянусь Всевышним! Госпожа Зубейда давала мне деньги за сплетни! Пощадите, заклинаю именем Милостивого!
Ханша улыбнулась одними губами и обернулась к Ончону:
– Он лжет.
Толстый джунгар вздохнул и кивнул помощнику. Удары посыпались один за другим. Звон, скрип, крики.
Юмагас неодобрительно покачала головой и прикрыла рукавом нос – от человека нестерпимо воняло мочой и калом.
Потом подняла длиннейший золотой ноготь и остановила пытку.
– Зачем ты лжешь мне, глупый? Неужели не жалко свою молодую жизнь? – улыбнулась она и легонько дотронулась золотым ногтем-когтем до щеки арестованного.
Тот разрыдался.
– Скажи мне правду, – провела ногтем по другой щеке Юмагас. – Скажи мне правду, и я не убью тебя, юноша.
Допрашиваемый и впрямь был очень молод. Он всхлипнул и выпалил:
– Мне также давал деньги господин вазир барида!
– Иса ибн Махан? – уточнила Юмагас, чуть склонив голову и зазвенев серьгами.
– Да, да! – закивал, раскачивая колодку, арестант.
– А еще кто? – вкрадчиво спросила ханша, водя золотым когтем ему по губам.
– Клянусь Всевышним, больше никто! – По грязному лицу опять потекли слезы.
Юмагас улыбнулась и снова кивнула помощнику. Тот размахнулся и вытянул арестанта палкой.
– Ааааа! Нет! Не надо! Я скажу, скажу!
– Скажи, – снова зазвенела серьгами ханша. – Кто дал тебе талисманы, которые новая рабыня пыталась закопать в саду?
Цэцэг подошла ближе и протянула руку. Арестант ошалело уставился на серебристый кругляш, на котором сплетались женское и мужское тело.
– Ну? – улыбнулась Юмагас.
– Госпожа Нур-аль-Худа! – захлюпал носом допрашиваемый.
– Вот как, – усмехнулась ханша.
И пояснила нахмурившемуся Ончону:
– Гадалка-шарлатанка, которая что ни день таскается к моей свекрови…
Подумала и решительно кивнула:
– Он больше ничего не знает, Ончон.
И осторожно развернулась на высоченных деревянных платформах.
– Госпожа! Госпожа! – донесся со спины отчаянный крик. – Госпожа, вы обещали, что не убьете меня!
Ханша обернулась и мягко сказала:
– Я и впрямь не убью тебя, юноша. Тебя убьет он, – и кивнула на толстого джунгара в кожаном фартуке.
И медленно поцокала прочь из подвала.
Навстречу ей бежала Алтана:
– Госпожа, госпожа! Супруг ваш изволил пожаловать!
Юмагас покосилась на подол – вроде как не испачкалась. Из-за спины донеслись звяканье цепей, жалостные вопли, крик и стон. Затем все стихло.
– Ну пойдем, Алтана, – пробормотала ханша. – Пойдем…
Они переобувались в сафьяновые туфельки, и Булгун вдруг тихо сказала:
– Госпожа, а госпожа…
– Нет, – покачала головой Юмагас.
– Но ведь батюшка ваш которое письмо шлет, весь извелся!..
Ханша посмотрела ей в глаза и тихо ответила:
– Сестричка, халиф не выпустит Повелителя из темницы, даже если я его… по-особому попрошу.
Тут Юмагас скрипнула зубами. И пояснила враз поникшей девушке:
– Слишком ненавидит. Когда ненависть так сильна, никакие чары не помогут.
– Что же делать? – горько вздохнула Цэцэг.
– Сейчас узнаем, – улыбнулась Юмагас и пошла вперед.
Аль-Амин уже ждал, сердито бегая туда-сюда вдоль расстеленного ковра.
– Что случилось, Мухаммад? – улыбнулась Юмагас и протянула руку Булгун – пусть рукав подвернет.
Халиф плюнул и плюхнулся на ковер с выражением крайней досады на лице.
– Выпей чаю, Мухаммад, – успокаивающе проговорила ханша и протянула пахнущую мятой пиалу.
Аль-Амин вздохнул и отхлебнул:
– Вкусно!
– Конечно, вкусно! – засмеялась Юмагас, а следом и ее девушки. – Там же мята! А ты любишь мяту!
Выхлебав пиалку до дна, халиф успокоился.
– Знаешь, вот выпью с тобой чаю – и сразу как-то в голове проясняется, – с облегчением выдохнул он и отдал чашку жене.
Ханша улыбнулась. Еще бы, подумала Юмагас. Еще бы тебе не стало легче на душе, Мухаммад. Этот чай заваривала лиса-оборотень, которую ты видишь как старого евнуха-ханьца. Если б не лисьи отвары, все шло по-прежнему: ты бы занимался евнухами, Бакр и главный вазир грабили народ, а я бы убивала время в хаммаме и в розарии, даже не мечтая о сыне…
– Так что случилось? – мягко поинтересовалась она, стараясь не нажимать взглядом.
– Она все-таки добилась своего! – стукнул кулаком по колену аль-Амин. – Заставила меня!
Юмагас пристально посмотрела ему в глаза.
– Я приказал привезти Тарика в столицу, – выпалил аль-Амин. – Посажу под замок в Алой башне, пусть под рукой будет.
И потом враз встрепенулся, словно просыпаясь:
– А, чего я сказал?
– Выпей еще чаю, любимый, – засмеялась ханша и протянула ему полную ароматного настоя пиалу.
А потом обернулась к Булгун:
Вот видишь, сестрица. За меня все сделала свекровь. Она попросила, она и в немилости. Но своего мы добились!
Девушка улыбнулась, пряча слезы радости.
Халиф с удовольствием пригубливал горячий напиток:
– А здесь что?
– Высокогорный чай из Хань, – безмятежно улыбнулась Юмагас.
– Так вкусно! Никогда не думал, что черный чай так приятен на вкус!
– Мухаммад, – она снова поймала глазами его глаза.
Тот уставился на нее стеклянным взглядом.
– Не доверяй Исе ибн Махану, – четко и раздельно выговорила Юмагас.
Халиф сглотнул, встрепенулся и снова удивился:
– Я что-то сказал?
– Ты какой рассеянный сегодня ночью, хабиби, – расхохоталась ханша. – Тебя в бане не заласкали до смерти?
Все, включая аль-Амина, покатились со смеху.