нее. Из-за бабы, которая ночью по улицам босиком шлепает. Болтали также, что, мол, следочки тоже все белые от инея. А вдоль дороги лишь замершие дома стоят – и тишина…
Тьфу, страсти какие. А вот днем пекло неимоверно.
Тарик стоял перед воротным столбом и внимательно изучал его основание. Казим свирепо почесался под халатом и подумал: «И чего тут стоять? Надо местных на пытки таскать, а не стоять! И стоит, и стоит, а чего такому важному господину стоять?»
Господин нерегиль негромко ответил:
– Я ищу разгадку к загадке, о Казим.
Айяр неожиданно понял, что сейид обращается именно к нему. И чуть не подпрыгнул на месте.
– Прощенья просим!
И тут же полюбопытствовал:
– А что за загадка, сейид?
Тарик обернулся и посмотрел прозрачными, как лед, глазищами. От взгляда обычно хотелось одеться потеплее, но сейчас нерегиль щурился и смотрел словно внутрь себя – думал.
Наконец, сумеречник сказал:
– Что общего между тремя погибшими?
Казим оттопырил губу, подумал и заметил:
– Думаете, сейид, это они покойницу… того… А Алхан-то наш при чем тогда?! Он это, чужих баб… то есть в Таифе здесь чужих баб… ну, в общем, честно все скинулись на…
Тут айяр окончательно смешался и в ужасе притих. Купленных по случаю баб они уже вытолкали к посредникам взашей – раз вон оно как оборачивается, нет уж, лучше мы в свои кулаки обойдемся, чем чтобы вот так под поленницей тебя лисица нашла…
Нерегиль слабо улыбнулся и снова посмотрел на воротный столб. Айяр пригляделся, и его пробрало холодом.
Царапины. Весь столб исцарапан, сверху донизу. Словно какая-то тварюка полосовала его когтищами, то подкапываясь, то вставая на задние лапы. Точно так же исцарапаны были ворота дома, который им отвели в Таифе. И в том доме, откуда они пришли, тоже все покоцано когтищами – и доски, и столбы, даже медь заклепок подрана, зелень вся до белизны слезла.
– Г-гончие… – пробормотал Казим. – Г-гончие б-богини…
Тарик медленно кивнул и поднялся.
– Сейид… – вдруг решился айяр.
Нерегиль покосился через плечо.
– Ну так… эээ… вы ж вроде… эээ… с… ней… эээ…
– Манат не знает, кто это сделал, – криво улыбнулся Тарик. – Поэтому пустила псов.
При упоминании имени богини Казим сглотнул, дернув заросшим кадыком.
– Алхан не насильничал, – упавшим голосом поведал он господину нерегилю. – Вот только давеча принес целую связку золота в платке.
– От кого? – холодно поинтересовался Тарик.
– От торговца финиками, что под доски завалился и там протух…
– За что?
– Не знаю! – почти выкрикнул Казим. – Не знаю, сейид!
– Я знаю, – вдруг послышалось из-за спины.
Ушрусанец резко крутанулся на месте.
Посреди пыльной улицы стоял и устало смотрел на изодранный когтями столб полный человек в белой аккуратной чалме. Казим прищурился и тут же припомнил это лицо с набрякшими подглазьями и крупным рыхлым носом – Мазлум ибн Салама, здешний кади.
– Зачем ты пришел сюда, о ибн Салама? – своим всегдашним равнодушным голосом поинтересовался нерегиль.
– Подойди к моим воротам, господин, и увидишь, – тихо отозвался ашшарит.
И горько, тоскливо вздохнул.
Рука Мазлума ибн Саламы дрожала, когда он разливал по чашечкам кофе.
Ушрусанец мялся и маялся, поглядывая по сторонам: негоже вот так входить в чужой дом. Сейид без охраны, с ним только он, Казим, и кто из братьев знает, что господин нерегиль вошел в дом к кади? Никто! Пусто на улице-то по дневному времени, ни души! Только ветер пыльные смерчи крутит…
Но Тарик сидел, не выказывая никакого беспокойства. Бледные губы, как всегда, кривило подобие улыбки. На самом деле Казим подозревал, что господин нерегиль не улыбается – а совсем наоборот, очень даже злится. Уж больно глаза пустые и холодные.
– Я попробую первый, – мрачно проронил айяр и взялся за чашку.
А вдруг яд подсыпали?
И отхлебнул обжигающее месиво: бедуины не пережаривали кофейные зерна, и потому здешний кофе только назывался кофе, а на деле приходилось хлебать беловатую жижу с перетертым кардамоном – к тому же туда всегда перекладывали сахара.
– Так что такого ты знаешь, о ибн Салама, что твои ворота чуть не процарапали насквозь? – морозно улыбнулся господин нерегиль, а кади сглотнул и съежился.
И тихо сказал:
– Это случилось два месяца назад. Ко мне пришел Джаффаль.
– Кто это? – быстро спросил Тарик.
– Он… уехал из Таифа.
– Когда?
– Уже три недели как.
– Кто такой Джаффаль?
– Фарис, – сглотнул кади.
«Всадник», кивнул себе Казим. То есть разбойник. Таких по пустыне бродило видимо-невидимо. Фарисы собирали дружины и нападали на путников и бедуинские становища, угоняя скот и отнимая имущество.
– Скоко человек под рукой у того Джаффаля? – живо поинтересовался ушрусанец.
– Три дюжины, не меньше, – бледным голосом отозвался кади. – Два года у нас жил. Видели три пустых дома на северной стороне? Там и жили.
– Что ж уехали?
Ибн Салама поник головой:
– Думаю, из-за того дела. Из-за которого приходил Джаффаль.
– Так что случилось, о ибн Салама? – мягко поинтересовался нерегиль, слизывая сладкую жижу с края чашечки.
И кади решился:
– Два месяца назад Джаффаль пришел ко мне с двумя свидетелями, чтобы подписать купчую на невольницу – ну знаете, поручиться перед людьми, что деньги переданы.
Тарик молча кивнул.
– Свидетелями были тот торговец финиками и…
– …тот торговец всем чем можно, а лучше бабами, – пробормотал Казим.
– Да, – горько покивал ибн Салама.
– И?..
– Я подписал. И сделал запись, что все по закону.
– А что было не по закону? За что Джаффаль передал тебе взятку? – холодно осведомился Тарик.
– Иштибра,[15] – коротко отозвался кади. – Джаффаль хотел заняться женщиной немедля. Не ждать месяц.
– Подумаешь, преступление! – фыркнул Казим – и тут же осекся.
Понятное дело, что в этом вопросе шарийа никто особо не соблюдал – особенно если покупали давно присмотренную бабу, к которой не терпелось войти. Ну или девчонку на пару месяцев – так, поиграться, а потом обратно к торговцу отвести, чтобы в большие расходы не влезать. Но говорить такое перед кади не годилось. Кади есть кади…
– Я знал, что Джаффаль не покупал ту женщину, – все так же бледно и устало проговорил ибн Салама. – Я даже знал, кто она. Джаффаль чуть не с год говорил, что отобьет у Джундубы жену.
– У Джундубы?.. – нахмурился господин нерегиль.
– Да. Это другой фарис, из племени бану килаб. Они кочуют поблизости. Красота жены Джундубы была воспета многими поэтами, ему завидовали…
– Так что же, выходит… – неверяще протянул Казим.
– Ну да, – коротко кивнул кади. – Они схлестнулись в пустыне, и Джаффаль отбил ее. Отбил Катталат аш-Шуджан. Во время боя его люди отогнали в сторону верблюда, на котором стоял паланкин женщины, и так отвезли ее в Таиф.
– И что же, все знали?.. – пробормотал Казим.
– Ну да, – снова кивнул кади. – Поэты воспели яростный бой, храбрость Джаффаля и горе Джундубы, утратившего супругу.
– Чё-то я ничего не понимаю, – обалдело пробормотал айяр.
Происходящее никак не укладывалось в его ушрусанской голове.
– А где ж он был, тот Джундуба? Где были родственники этой самой Катталат аш-Шуджан? Почему не отбили? Почему мстить не пришли?! Да у нас бы в горах!..
Ашшарит пожал плечами:
– Разве Джундуба дурак? У него людей меньше, чем у Джаффаля. Зачем рисковать жизнью из-за женщины? Проще взять в шатер другую. Я слышал, он женился на дочке старейшины племени и с ней утешился.
– А родственники женщины?!
– Да вроде как она то ли сирота, то ли из дальних краев… – наморщился кади, почесывая затылок. – Она вообще странная была, рассказывали, что скакала верхом, как мужчина, копьем, мечом хорошо владела… На юге есть племена, у которых женщины воюют, мне с надежным иснадом передавал это Абу Мухаммад…
– А зачем Джаффаль купчую на нее писал? – перебил излияния кади Казим. – Без бумажки, что ль, не мог обойтись?
– Думаю, он не хотел оставлять женщину у себя в доме, – пожал плечами ибн Салама. – За несколько месяцев Джаффаль бы ей пресытился – и продал другому. А как продать без купчей и подписей свидетелей?
– Предусмотрительно… – задумчиво протянул ушрусанец.
– Так что случилось после? – бронзово звякнул голос Тарика.
– Ходили слухи, что женщина не допустила Джаффаля до себя. Невольницы судачили на базаре. Отбивалась, царапалась, как кошка. А потом она… пропала. И никто о ней больше не слышал. А Джаффаль уехал из Таифа.
– Он ее убил, – спокойно сказал господин нерегиль.
Кади расстроенно поморгал:
– Кто знает об этом наверняка?
– Хочешь повстречаться с Катталат аш-Шуджан и удостовериться лично? – тихо поинтересовался Тарик. – Сдается мне, она готовится навестить тебя – вслед за теми торговцами и айяром…
Ибн Салама тихонько вскрикнул и отодвинулся на ковре.
– Она пришла к ним, придет и к тебе, – улыбнулся нерегиль.
И тут кади прорвало. Он заплакал, пуская слезы в бороду:
– Неделю назад меня посетили тот торговец финиками и почтеннейший Алхан-айяр! И засвидетельствовали передачу денег во исполнение уговора: десять динаров, а также снаряжение для копания, то есть лопата, веревки и отрез некрашеного полотна, ценой в пятнадцать дирхемов, для почтеннейшего Алхана, которому надлежало выполнить поручение торговца, мне же оставили в залог означенные десять динаров, как то требует шарийа, согласно мазхабу…
– Какое поручение? – в очередной раз прерывая бесконечное словоблудие ашшарита, рявкнул Казим.
– Снаряжение для копания, – тихо отозвался господин нерегиль. – Твой побратим, Казим, принял деньги за то, чтобы закопать труп убитой женщины. Видимо, после отъезда Джаффаля тело осталось лежать в пустом доме.