Пятно дернулось. И скакнуло.
– Козел! – счастливо ахнул он.
– Да-а… – почти ласково протянул самийа.
Он уже отгибал назад рог лука, накидывая кольцо тетивы на заушину.
Теперь Антара ясно видел: по отвесному гребню мелко прыгал здоровенный тар. Мохнатые ножищи споро копытили осыпающийся камень, козел закидывал назад круглые рога, то и дело мотая горбоносой мордой с приметной коричневой полосой.
– Куст видишь? – с замиранием сердца прошептал Антара, разгибая свой лук.
– Угу. Лезет прямо к нему.
Снизу куст алоэ казался крохотной травяной лохматкой.
– Ну давай, давай, родной… – тихо пробормотал бедуин, жадно следя глазами за головокружительным восхождением тара.
Рами фыркнул и поднял лук.
Антара улыбнулся:
– У нас еще говорят: сегодня счастья нет, завтра найдется.
– Ха, – отозвался Рами.
Гулко тренькнула тетива, свистнуло.
…Мараджил улыбнулась почти против воли: оказалось, она следила за движениями самийа, затаив дыхание.
Сбитый в горло тар тяжело, спуская дожди щебенки, падал вниз. Во рту у него так и торчал лист алоэ.
– Это Аджа, о яснейшая… – мягко пробормотал Фазлуи.
– Что? – Мараджил вскинулась, отвлекаясь от ветреного склона в зеркале воды.
– Горы-близнецы, Аджа и Сальма. Это в северном Неджде, – покивал старый маг, с удовлетворением разглаживая бородку. – Угодья племени бану суаль. Не так ли, о мой господин?
Иса ибн Махан задумчиво перебирал колечки поредевшей в последнее время бороды:
– Да. Алоэ, что приносят для курений в праздник Жертвоприношения, – с этого склона, о моя госпожа.
Мараджил с удивлением встрепенулась. Как же, как же, цена за ратль этого алоэ доходила в Нишапуре до тысячи ашрафи. Тягучий коричневый сок запекался небольшими брусками, евнухи резали его острейшим ножом и тщательно счищали липкие остатки в курильницу – каждый кират драгоценного благовония так и звенел уплаченным золотом.
– До его кустов человеку не добраться, – мягко пояснил ибн Махан. – Поэтому бедуины бьют горных козлов, объедающих растение, и те падают с листьями во рту.
В воде таяли силуэты двух лучников в оборванных балахонах.
– Ну что ж, теперь мы знаем, где искать нерегиля, – усмехнулась Мараджил.
И вздохнула с облегчением.
– Прости дурного раба за совет, госпожа, – покачал большой чалмой ибн Махан.
– Да? – Она подняла бровь.
– Бедуины ценят своих стрелков, как мы это алоэ, – пояснил глава тайной стражи. – В хадисе сказано, что в день битвы при Ухуде посланник Всевышнего, мир ему, сказал лучникам курайш: «Да будут мои отец и мать жертвой за вас».
– Хм, – недовольно отозвалась Мараджил.
– Не стоит посылать гвардейцев в кочевье, госпожа, – твердо сказал ибн Махан. – Бедуины спрячут все самое ценное. Сумеречника тоже спрячут. В пустыне это просто: его просто вывезут в дальнее становище, а то и отправят к соседнему племени. Там легко затеряться, моя госпожа, – Тарик уже показал нам, насколько легко…
– Гвардейцы не нашли нерегиля в Нахле, потому что его там уже не было?..
– Именно, о величайшая… Пока наши воины переворачивали там каждый камень, сумеречника увезли на север – и увезли быстро.
– Увезли?.. Он что, вьюк с поклажей? Это нерегиль халифа Аммара, о ибн Махан, его нельзя никуда увезти или вывезти против его воли!
– Зато можно связать долгом благодарности… – Уголки глаз вазира барида пошли сеточкой тонких морщин.
– Хм, – наморщилась Мараджил.
Парсиянка не любила, когда ей напоминали о том, что она и так знала лучше всех. Конечно, ибн Махан прав, как она могла забыть. Волшебное существо расплачивается за свою силу именно этим – ему приходится дорого платить за каждый поданный из милости глоток воды.
– И что же ты предлагаешь делать, о ибн Махан?
Начальник тайной стражи накрутил на палец седое колечко бороды. И тихо ответил:
– В аль-Румахе ближе к осени собирают ярмарку.
– Ближе к осени?!..
– Ближе к осени, моя госпожа. Летом пустыня непроходима, – твердо сказал вазир.
– И?
– Бану суаль приедут на ярмарку – как раз осенью за алоэ приходят купеческие караваны. В аль-Румах. Сумеречника они привезут тоже, я почти в этом уверен.
– Почему, о ибн Махан? – заинтересовалась мать халифа.
– Похвастаться, о яснейшая, – тонко улыбнулся начальник тайной стражи. – Показать стрелка.
– Хм, – улыбнулась Мараджил, чувствуя, как улучшается ее настроение.
Ибн Махан улыбнулся в ответ:
– Мои агенты будут ждать Тарика загодя. Как только его выследят, мы пошлем за нерегилем гвардейский отряд. Не изволь беспокоиться, о величайшая. К началу осени Тарик будет в наших руках. А пока – что ж, пусть поохотится вдоволь…
Все сидевшие в комнате рассмеялись.
Мараджил веселилась от души, и веселье ее отдавало злорадством.
Что, Тарик, плохо тебе жилось во дворце? Мы подавали тебе яства на золотых блюдах, подводили лучших коней и целовали полы твоих одежд, о Страж, – но ты закусил удила, словно необъезженный жеребец, и умчался в пустыню! Сбежать решил от своего господина!
Ну-ну.
И как тебе живется среди невежественных бедуинов?
Не хотел стоять у золотого престола халифов? Что ж, походи за верблюдами, поживи в вонючем шатре, поголодай вместе с нищими голодранцами!
Возможно, по возвращении служба уже не покажется тебе тяжким бременем, о Тарик…
Кстати, о возвращении…
– Новый фирман уже подписан, о ибн Махан? – обернулась Мараджил к начальнику тайной стражи.
– Да, моя госпожа, – склонил тот голову. – Эмир верующих ознакомился с донесением из Ятриба и отказался от намерения казнить нерегиля. Правда, на утреннем приеме наш повелитель сказал, что Тарику придется многое объяснить, если он желает найти благоволение в глазах халифа…
Парсиянка расплылась в улыбке почти против воли: о Хварна, какую удачу ты посылаешь! Истинно, Священный Огонь благословил добросовестного и честного служаку из ятрибского джунда!
Каид отряда, посланного с фирманом для нерегиля, как известно, не сумел схватить Тарика – зато сумел разузнать многое в вилаятах, где побывал Страж. Каид Марваз описал все, что видел, в подробнейшем письме. И, судя по тому донесению, обвинения против нерегиля оказались ложными, жалобщики – лицемерными и продажными, а истинные радетели гибели Тарика – бандитами и разбойниками. «Тарик творил дела жестокие, но справедливые», – написал ятрибский гвардеец в письме.
И Абдаллах велел сжечь прежний фирман и написать новый – не упоминающий об оковах. Правда, желания объясниться со строптивым существом халиф не утратил.
Что ж, самое время вмешаться. Долг благодарности – это хорошо. Это правильно. Но признательность Стража – ненадежный залог безопасности. Мараджил добьется от Тарика большего.
– Пусть твои люди соберут новые свидетельства в пользу нерегиля, о ибн Махан, – строго сказала парсиянка. – А тот каид, как прибудет в столицу, препроводит Стража не в ас-Сурайа, а в мою загородную усадьбу. Я хочу сделать моему сыну щедрый подарок, о ибн Махан. И не поскуплюсь на подарок тебе…
Вазир барида недоуменно поднял кустистые брови:
– Госпожа лично желает передать халифу свидетельства? Но для этого вовсе не обязательно везти нерегиля в Райский сад…
Мараджил поджала губы. На самом деле усадьба называлась иначе, Райским садом ее обозвали злые языки. В хорошо укрепленный дом притаскивали должников и тех, кому госпожа Мараджил желала развязать языки. Иса ибн Махан мог бы обойтись без столь прозрачных намеков…
Фазлуи закхекал:
– Воистину, господин ибн Махан есть кладезь мудрости… Он прозревает истину: госпожа желает подарить халифу покорного и смирного Стража, хи-хи-хи… Уже не помышляющего о побеге, хи-хи-хи…
Иса ибн Махан нахмурился, но Мараджил тонко улыбнулась под шелком шарфа:
– Не тревожься, о Абу Сулайман. Мы не допустим бессмысленной жестокости. Но меры будут достаточными, чтобы вразумить Тарика, – ибо он нуждается во вразумлении. Одно дело – дерзить, другое – бросить государство на произвол судьбы. Мой сын слишком мягкосердечен, а Стража нужно отучить своевольничать. Я займусь этим нелегким делом сама.
Вазир барида продолжил хмуро смотреть на узоры ковра у своих колен.
– Я отдам тебе доходы с Балха, о ибн Махан, – тихо добавила Мараджил.
Иса ибн Махан медленно кивнул.
А Фазлуи захихикал и поманил костлявым пальцем свою саламандру: поди, поди сюда, полезай домой, моя детка. И требовательно постучал по бирюзовому камушку в перстне – давай, давай, не кобенься.
А не то…
3Вольный стрелок
Северный Неджд, начало осени
К вечеру ветер, как обычно, усилился.
Антара в который раз расчихался над угольями. Криво прилаженный котелок не желал закипать на сдуваемом пламени.
– Рукопомойник, руки у тебя из задницы произрастают… – донеслось до него всегдашнее бурчание сумеречника.
За ним последовала длинная тирада на фыркающем, в нос бубнящем родном наречии Рами.
– А ты бы помог мне! – привычно отмахнулся Антара. – Дрыхнешь целыми днями, хоть бы подстрелил кого, вторую неделю мяса не ели…
Рами только лениво сплюнул. Антара, понятное дело, бурчал про мясо больше для поддержания разговора. Газелей и ориксов они не видели уже с месяц – животных как сдуло. Ад-дабур, нехороший западный ветер, приносил песчаные бури из Большого Нефуда, и все живое бежало от раскаленного жара, иссекающего мясо с костей. В шатрах рассказывали, что именно ад-дабур истребил племя ад, противившееся пророку Худу. Еще говорили, что старики не упомнят, чтобы западный ветер держался так долго – он стих лишь пару дней назад.
Сумеречник меж тем еще плотнее подобрался под абой, туго, по-кошачьи, сворачиваясь в колечко. Ночи становились все холоднее и холоднее, и Антара зябко водил ладонями над поднимающимся от кипятка паром. Впрочем, кипятка-то как раз и не было: хлестнуло песком, язычки пламени над прогоревшей колючкой и верблюжьим пометом слегли – и сгинули. На месте костерка снова переливались розовыми волнами предательские угли.