Обретший дар речи знаток философии закхекал в старческом смехе:
– Воистину, неисповедимы пути Всевышнего! В диком становище обитателей пустыни я встречаю знатока суфийского калама в образе сумеречника! Ох…
И старец, морщась, потер ушибленную ногу.
Бережно поймав за крылышко последний листок, Тарег подошел к сидевшему на камнях человеку:
– Это еще один трактат о соединении, о шейх?
И осторожно протянул тому треплющуюся под ветром кипу страниц.
– Нет, – улыбнулся старик. – Это словарь.
– Словарь?..
Видимо, полное ошаление на лице сумеречника читалось так же хорошо, как и на человеческом, потому что старик закхекал еще веселее:
– А что тебя удивляет, о благородный юно… ох. М-да…
– Местные люди зовут меня Рами, – решил выручить его Тарег. – Удивляет меня то, что в становище есть грамотный человек, к тому же обладающий запасом бумаги. А уж словарь…
И точно, теперь, заглядывая сверху вниз в исписанные листы, он понял, почему ничего не сообразил сразу, – два столбца. Слова разделялись на две четкие колонки. В одной – редкие строчки. Напротив – обширные абзацы комментариев.
– Это толковый словарь ашшари, мой сумеречный друг, – улыбнулся старик. – Я очень признателен вам за сноровку и помощь – вы спасли труд последних лет моей жизни!
И принялся подниматься на ноги. Тарег мгновенно подхватил сухонькую лапку.
– Ох… Весьма признателен за заботу, о ю… ох… Вы, верно, и не знаете, что последние словари нашего благородного языка – в том числе и составленные скромными трудами этого ничтожного раба Всевышнего! – отнюдь не полны! Живя бок о бок с этими людьми, вы обнаруживаете кладезь истинной, не испорченной парсийскими заимствованиями ашшаритской речи, которой и внимал благословенный Али… Ой!
Составитель словаря жалостно вскрикнул и припал на одну ногу.
– Вам не следует ходить без сандалий, почтеннейший, – выговорил старику Тарег. – Эдак вы когда-нибудь себе что-нибудь сломаете. Или разрежете до кости, и здешние коновалы не справятся с раной – загниет, попрощаетесь с конечностями…
– На все воля Всевышнего, – смиренно ответил знаток ашшари и, с силой опираясь на руку Тарега, заковылял дальше.
Стопку листков он крепко зажал под локтем. Склон ложбинки круто забирал вверх. Неожиданно улыбнувшись, старик добавил:
– А сандалий, о юноша, у меня нет! Всему виной судьба, отвернувшаяся от ничтожного раба Всевышнего ради посланных испытаний!
– Как вас зовут, почтеннейший? – вдруг начиная понимать, что к чему, тихо спросил Тарег.
– Перед тобой ничтожнейший из слуг Всевышнего, раб Всевышнего Юсуф аз-Захири, – безмятежно улыбаясь, ответил старик.
И тут же уперся взлядом в землю, высматривая предательские камни и ямы – не наступить бы.
Тарег резко остановился. Развернулся и заступил старику дорогу. Тому пришлось задрать изумленное лицо, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Что вы здесь делаете, почтеннейший? – так же тихо поинтересовался нерегиль.
– О, – беспечно отмахнулся худенькой лапкой Юсуф ибн Тагрибарди ибн Али аз-Захири, величайший и самый почитаемый в халифате знаток ашшари, грамматист, языковед и философ. – Это долгая и скучная история, о юноша! Поверь мне, старику, она не стоит твоего внимания…
– Вас захватили три года тому назад во время нападения на караван паломников, следовавший из Мариба в Ятриб, – четко выговорил Тарег.
Старик замигал подслеповатыми глазами:
– Д-да… но… откуда ты знаешь об этом, о…
– И все эти три года вы находились в рабстве у бедуинов? – стараясь не скрежетать зубами, выговорил Тарег.
– Ну да, – искренне удивился великий грамматист. – Они захватили меня в тот бедственный день, но Всевышний был милостив ко мне, и меня не убили, а продали этому племени, у которого, я вам должен сказать, чрезвычайно интересный говор, я бы даже посвятил рассмотрению его особенностей отдельный…
– Вас ищут, – выдохнул Тарег. – Все эти три года вас ищут по всей пустыне. Почему вы не обратились к властям, о шейх? Вас выкупит любой катиб в любом крупном оазисе!
Ему ответили искренне обескураженным взглядом:
– Но-о… эээ… обратиться?..
Тарег раскрыл было рот, собираясь ответить на все – заданные и незаданные – вопросы гениального языковеда, как со стороны шатров донесся зычный рык:
– Где ты шляешься, лядащая старая падаль?! Я сделаю твой тощий зад полосатым! Ну-ка подь сюда, старый ленивый суслик, я тебя научу, как нужно работать! Где, где, я спрашиваю, хворост, за которым тебя отправили, о дармоед, не стоящий куска лепешки, которую я перевожу на тебя ежедневно?!
Аз-Захири сжался в пуганый комок. Сведя худенькие плечики, как птичка крылышки, он вскинул на Тарега умоляющий взгляд:
– Прошу тебя, о благородный юноша, возьми и спрячь мои бумаги! – и быстро пихнул их Тарегу в грудь. – Если они их увидят, то пустят на растопку! А ведь мне стоило таких трудов скопить на пачку листов-мансури!
– Ах вот ты где, старый говнюк! Ну подожди, сейчас я тебя проучу! Я продам тебя живодерам в ближайшем оазисе!
Высокая черная тень в развевающемся бурнусе, с увесистой дубинкой в правой руке, нависла над их головами. Человек щурился – зарево костров поднималось у него за спиной, и ему приходилось таращиться в непроглядную темень. В которой шевелился обмерший от ужаса, попискивающий грамматист.
– Я вас умоляю… – немеющими губами прошептал аз-Захири, разжимая пальцы на своем сокровище. – Когда они утихомирятся, я за ними обязательно приду…
Тарег улыбнулся. Прижал пачку листов к впалой груди под рваной рубахой и по одной – сначала одну, потом другую – положил на них дрожащие, в пигментных старческих пятнышках руки.
– Вы не волнуйтесь, – он снова улыбнулся. – Ваши бумаги не пострадают. Крепко держите? Не уроните, пожалуйста, ветер усиливается.
Старик завороженно кивнул. И быстро – как кролик – обернулся в сторону сопяще-надвигающейся тени хозяина:
– Я тебя вижу, говнюк! Не вздумай бежать, привяжу к столбу!
Ободряюще кивнув дрожащему языковеду, Тарег обошел аз-Захири и шагнул навстречу размахивающему палкой амбалу. Тот все рычал:
– Ну, сволочь! Ну, дармоед!..
В отличие от тех, с кем Тарег сражался на западе, этого человека не учили: ни в коем случае не пытаться атаковать альва один на один – даже если альв безоружен. Альва следует пытаться убить только с численным преимуществом один к пяти. Не менее. И то если на дерущихся хороший доспех. Потому что в противном случае альву хватит нескольких мгновений, чтобы увернуться от удара, прыгнуть тебе через голову, ну а дальше – дальше по обстоятельствам. Либо своим железом посечет, либо пырнет твоим же оружием – это если альв был безоружный.
С удовлетворением оглядев толстую дубинку в руке громилы, нерегиль посмотрел тому в лицо – на харе бедуина начинало проступать что-то вроде удивления. Не дожидаясь, пока чувства громилы станут отчетливее, Тарег улыбнулся – и с размаху дал строгому хозяину грамматиста в челюсть. В следующее мгновение в его руках оказалась удобная, отполированная на конце палка.
Еще через мгновение над стойбищем кальб поднялись дикие вопли:
– Гулы! Кутрубы! Джинны напали на Аббаса! Спасайтесь, о правоверные!..
Драка подходила к ожидаемому концу. Одна веревочная петля сдавила плечи, другая затянулась под подбородком. В конце концов, их было гораздо больше, чем пятеро. Люди, волокшие Тарега на веревке, были верхами, и отжать толстый колючий шнур не получалось. Хрипя и брыкаясь, Тарег волокся за лошадьми сквозь орущую и размахивающую палками толпу.
– А ну стоять, это наш сумеречник!
О, никак Салман ибн Самир вспомнил о своем имуществе.
Всадники осаживали лошадей, одна ударила копытом прямо перед носом. Чихая и отплевываясь, Тарег пытался сплюнуть кровь с разбитой – опять разбитой – губы и бестолково ворочался на земле. Приподняться не получалось – из-за стягивающей руки над локтями веревки. Ну и из-за петли на горле.
Над головой орали на все голоса. И вдруг знакомое кхеканье:
– Ой-ой-ой, о Всевышний, какое горе, какая незадача!.. Ты жив, о юноша?.. Сюда, господин Амаргин, сюда!
Новый мощный топот набегающей лошади. Тоненький звон сбруи. Над головой рявкнул сумеречный голос со странным акцентом:
– А ну прочь и в стороны, уроды! Про-очь!!
Топот, удары копыт. И тот же сумеречный голос:
– Прочь, я сказал! Кому хочется попробовать стали?!..
Вокруг затихало. Разочарованно бормоча и покряхтывая, бедуины расходились.
– Эй, ты! Это наш сумеречник!
Тот, кого назвали Амаргином, зашипел:
– Я тебе сейчас глаз на жопу натяну, сволочь! Если он ваш, то почему его бьет все это сраное племя?! Прочь, я сказал!
Гладко у него вышло – заучил небось, чтобы разом в морду выплевывать…
Ответом стало недовольное урчание. И удаляющийся дробот копыт.
Голос Амаргина отдал приказ на каком-то странном языке. Ни одного слова не понять, ну надо же… Голос стал настойчивей. Спаситель что, к нему, что ли, обращается?
– Я не понимаю… – сознавая, как глупо выглядит их беседа, пробормотал Тарег на ашшари.
Ну да, ну да, два сумеречника, чтобы друг друга понять, вынуждены разговаривать на человеческом языке. Видно, подобная мысль пришла в голову не одному Тарегу. Над головой раздался громкий хохот. Амаргин перешел на ашшари:
– Лайс, ты видел когда-нибудь такое? Лаонец не понимает по-лаонски!
– Я не лаонец, – прохрипел Тарег.
– Хаааа, мы это хорошо знали! К тебе лаонцу никто бы не подошел! Лайс, ты где-то видел лаонцев цвета вороны?
В ответ неразборчиво бурчали. Потом кинули:
– Ладно, я спать пошел, сами дальше разбирайтесь…
В ответ – женский сумеречный голос:
– Спокойной ночи, Лайс!..
А следом – хи-хи-хи, русалочий, холодный смех.
Зрение наконец-то прояснилось – на лицо кто-то вылил приличную струю воды. Душащую петлю ослабили и стащили с шеи, колючая веревка дернула по свежим ссадинам на скулах. Хлопая слипшимися от ледяной воды ресницами, Тарег щурился и пытался разглядеть мельтешащие в ночной темени силуэты. Когда с