приходилось уходить, все и над ней издевались.
Сначала я подозревал Ивонн в подобной авантюре, но она была
слишком мила. Однажды она рассказала, что ее парень мечтает
понаблюдать, как мы с ней занимаемся любовью. После этого было
очень трудно перестать думать об Ивонн.
**
Перед рождеством коллеги завалились в бар опрокинуть по кружечке
пива. На улице бушевала метель. Мы пили и смеялись. Когда пришло
время ехать домой, машины оказались завалены сугробами.
Я грел дверь старенькой машины Мюриель зажигалкой, чтобы открыть.
Когда у меня получилось, Ивонн поцеловала меня в губы, развернулась
и ушла. Я остался на парковке, очарованный и удивленный.
Следующим вечером я пошел в Малибу и весь вечер мечтал о том, чтобы привести туда Ивонн.
На заводе было хорошо. Я флиртовал с Ивонн, слушал Мюриель, ждал
очередного воскресенья. В пятницу выдавали зарплату, мы
заваливались в бар. Субботний вечер был отдан гей-бару. Все шло как
по маслу.
Но однажды утром, сразу после заводского гудка, над нами повисла
тишина. Что-то было не так.
— Сегодня первой поёшь ты. Выбирай любую песню, — сказала
Мюриель с обычным видом, как будто ничего странного не произошло.
Я пришел в ужас. Краска залила лицо.
Мне не хотелось привлекать внимание. Я боялся услышать звучание
своего голоса. Даже на минуту, вместе с работающими станками и
голосами других женщин.
— Я не смогу, — подступили слезы.
Все молчали и работали. К обеду я понял, что никто не будет петь, если я не решусь.
Почему? Почему они так поступают? Смеются надо мной?
Я знал, что никто надо мной не смеется. Они заметили, что я робко
подпеваю. Они помогали мне услышать мой собственный голос. Это
было проявлением уважения.
Вечером я не мог уснуть. Никто не будет петь без меня. Горло
сжималось от страха. Хотелось сказаться больным, но было стыдно.
Это ничего не изменит. Все помнят, что меня пригласили петь.
Кроме того, назавтра был канун рождества. Если я попрошу отгул, останусь без праздничной премии. А сразу после праздников меня
должны принять в профсоюз.
Утром я старался держать себя в руках. Со мной здоровались так, будто ничего не произошло. Пришла Ивонн. Знает ли она о моей
неспособности запеть? Зазвучал гудок, и мы встали в очередь ко
входу.
Внутри работники неспешно вставали к конвейеру. Напряжение росло.
Я прокашлялся. Мюриель очень внимательно смотрела на рабочую
поверхность. Слишком внимательно. Она мягко улыбалась.
Пора! Я услышу свой голос и буду гордиться смелостью.
После нескольких попыток у меня что-то получилось. Я запел свою
любимую, первую песню, которую мне удалось выучить. Почти сразу
женщины подхватили мелодию и помогли мне. Мы улыбались. Слезы
блестели на глазах.
После обеда бригадир позвал меня в кабинет и выдал розовый бланк
увольнительной. Он извинился и проводил в раздевалку за вещами.
Мне запретили попрощаться.
Было жаль увольняться. Я понимал, что это случилось из-за
возможного вступления в профсоюз. Управляющие заметили нашу
сплоченность. Но уволили бы меня, если бы я не запел за работой
сегодня?
**
Я шел домой под снегом. Сугробы укрывали все вокруг. Было грустно.
Сразу после праздников придется снова искать работу.
Когда я вернулся домой, мне казалось, что телефон должен позвонить.
Но он не звонил. Мне было нечем заняться, и я включил телевизор.
Лучше не стало. Я выпил. Лучше не стало.
Я подумал, что надо поехать в Малибу, но тут на лестнице
послышались шаги. Я открыл дверь. Там стояли Мюриель, Ивонн и
другие бывшие коллеги-индианки. Они принесли еду и подарки по
дороге на свою воскресную встречу. Меня пригласили.
Мюриель торжественно посмотрела на меня и сказала:
— Пора учиться танцевать.
Глава 8
— Пятый разряд? Круто! — бучи радовались за меня в заводской
столовой. Меня хлопали по спине, мне жали руку.
Я пребывал в легкой эйфории.
Буч Джен обняла меня за плечи:
— Здорово, парень.
Я покраснел.
— Как тебе удалось? — поинтересовалась Френки.
Я тоже понятия не имел, почему выбрали именно меня. По той же
причине, зачем взяли на завод? Мужчин забирали в армию, освобождались места для нас.
В переплетной я провел уже полгода. Завод оказался гигантским. Нас
с Грант наняли примерно в одно время. Через пару месяцев взяли еще
семь бучей. Нас стало девять. Почти команда по софтболу.
Девять! Удивительная радость.
За шесть месяцев я освоился. Меня приняли в профсоюз. Иногда давал
бучам советы по работе. Впервые я был старшим.
Мы с Джен работали в цеху нарезки и упаковки. Станки хватали
гигантские листы и нарезали из них странички. Ровные стопки бумаги
погружали на рельсы рядом со сборочным станком. Женщины бегали
от рельсов к станку и кормили его бумагой. Страницы падали на ленту.
На другом конце конвейера женщины накладывали обложки и
скрепляли стопки. Я ставил пачки готовых буклетов на рельсы.
Иногда просили помочь разгрузить новые партии бумаги. Это значило
сесть за руль вилочного погрузчика. Мне нравилось водить.
Единственное, что мне не нравилось, — эта работа отделяла меня от
других женщин. Их не просили делать ничего, кроме работы на
конвейере.
Однажды утром бригадир поставил для меня замену.
— Голдберг, за мной, — сказал Джек.
Привел меня в упаковочный цех.
— Жди тут.
Томми состроил рожу за его спиной.
— Ненавижу его, — сказал он чуть позже. — Прям старшой, что гонял
меня в армии. Как вспомню, так вздрогну.
Я кивнул. Томми был нормальным парнем. Но когда вступаешь в
подобные разговоры, кто-нибудь потом может тебя процитировать.
Томми посмотрел на часы:
— Скоро обед. Боже, как я ненавижу армию! Пустые два года. Там я
постоянно смотрел на часы. Они могли меня заставить что-то делать, но время не остановишь. Рано или поздно пришлось меня отпустить.
Я пожал плечами:
— А чего ты пошел?
— Ты серьезно? — спросил он. — Чтоб не послали куда похуже. Не
придешь сам — отправят в горячую точку.
Джек вышел из-за колонны с Кевином, его помощником, и Джимом
Бони.
Я ненавидел Джима Бони.
— Что, Томми, клеишься к Джесс? Сделаешь из нее настоящую
женщину? — начал свою игру Бони.
Томми покосился на него и почесал ширинку.
— Пошли, — велел Джек.
Я взглянул на Томми. Он безмолвно сказал: «Прости». Я безмолвно
ответил: «Пошел ты».
Мы пришли к гигантскому спящему станку. Джек достал инструменты.
— Смотри, — он привлек мое внимание и стал менять настройки
станка для другого размера стопки. Я не верил своим глазам. Это
работа ученика! Больше никому не показывали, как настраивать или
чинить станки. Ученик мог вырасти до подмастерья. Мои амбиции
зачесались.
— Точно так же настраиваешь вертикаль, — сказал Джек.
Он схватил тряпку и вытер машинное масло с рук. Я попробовал
настроить вертикальные держатели.
— Нет, не так, — он поправил меня.
Обеденный гудок прервал нас.
— После обеда, — сказал он.
Я полетел в столовую.
**
Почему славные моменты так мимолетны? Поздравления коллег
стихли. Даффи, секретарь профсоюза, подошел к нашему столику.
— Голдберг, можно поговорить?
Я указала на ближайший стул:
— Пожалуйста.
Он махнул на дверь. Когда мы дошли до нее, я начал понимать, о чем
будет разговор.
— Даффи! Только не говори, что мне не по зубам пятый разряд.
Он сложил руки на груди и посмотрел на дверь.
— Слушай, Голдберг, ты заслуживаешь пятый разряд и хочешь его
получить. Ни одна женщина на заводе не поднималась выше
четвертого. Ни один мужчина, кроме одного случая, не работает ниже
пятого. Я понимаю, что это нечестно.
Я сузил глаза:
— Так в чем дело?
Он вздохнул.
— Я буду рад написать прошение для тебя или любой другой женщины
на работу по пятому разряду. Только не на эту работу.
Мне захотелось его стукнуть.
— Какого черта, Даффи?
Он обнял меня за плечи. Я смахнул его руку. Руки сжались в кулаки.
— Голдберг, послушай меня внимательно. Джек и Бони хотят тебя
подставить.
Я не понимал.
— При чем тут Джим Бони?
Даффи достал сигарету из пачки и предложил мне. Я взял одну.
— Знаешь Лероя? У него четвертый разряд. Его заставляют мыть пол.
Я медленно выдохнул:
— Вот черт.
Даффи кивнул.
— Он больше года ждет пятого разряда. Когда Фредди забрали в
армию, Лерой попросил его работу. Джек откладывал решение. Лерой
пришел ко мне и попросил поддержки, мы написали прошение.
Картинка начала складываться.
— Джек тебя использует. Бони состоит в профсоюзе, но такой расист, как он, сделает все, что угодно, чтобы не работать с цветным в паре.
Лерой достоин работать по пятому разряду.
— Я тоже, — добавил я, но уже без особой злости.
Даффи видел, что я стараюсь его понять.
— Да, ты тоже. И я помогу тебе получить работу по приличному
разряду, если ты готова за нее драться. Но не эту. Помоги мне, Голдберг. Это важно для профсоюза.
— Почему?
— Наш контракт действует до октября. Руководство завода хочет нас
рассорить, чтобы избежать забастовки. Нам надо держаться вместе.
Я буркнул:
— Даффи, я люблю профсоюз. Но бучей даже на собрания не пускают.
Даффи был удивлен. Я объяснил, что нам можно находиться в
профсоюзной столовой, но не в зале собраний.
— Кто запретил? — спросил он.
— Так было всегда. Я не знаю.
Даффи снова обнял меня за плечи.
— Помоги сейчас Лерою. Когда забастовка пройдет, соберешь бучей, я