отпускала.
— Завязывай, — велела она.
— Чего?
— Я говорю, завязывай, — она держала крепко. — Хватит ныть. Ей это
не нужно, а ты рискуешь ее потерять.
Мне стало страшно.
— Я не понимаю.
— Подрасти немного, — сообщила она и отпустила меня.
К рассвету я увидел Милли. Она вернулась из клуба с остальными
танцовщицами. Я хотел увести ее домой сразу же, но они скрылись в
туалете и пробыли там очень долго. Вышли по одной, не особенно
торопясь.
Милли положила голову на мое плечо. Мы ехали домой. Я боялся, что
она заснет и упадет с байка на крутом повороте.
Дома я набрал горячую ванну и пришел за ней в спальню, но она уже
заснула. Мне совсем не хотелось спать.
В шесть вечера я разбудил ее и позвал ужинать. Я приготовил ее
любимое, но она лениво тыкала еду вилкой.
— Ты в порядке? — спросил я.
— Ага, — она ответила точь-в-точь как мог отмахнуться я.
— Придешь в бар после работы?
Она помолчала.
— Встретимся дома? Я так устаю.
Я насупился и уточнил:
— А почему я не могу встретить тебя в баре?
— Поговорим об этом в другой раз, — попросила она.
— Ладно, — сказал я.
Я снова сделал ей ланч в коричневом бумажном пакете с красными
сердечками. Она улыбнулась сердечкам. Не мне.
Было неловко, когда утром другие бучи встречали своих женщин в баре.
Все спрашивали, где Милли, а я не знал, что ответить.
Поэтому мы снова поругались.
— Тебе не приходит в голову, что мне неловко в баре? — кричала она.
— Почему это? — уточнил я.
— Из-за отношения к нам.
— Ты о чем? В баре полно девушек по вызову. — Я понимал, что
перехожу на крик, но хотел остановиться.
— Они приехали из маленьких городов и делают это ради денег.
Стыдятся своего образа жизни. Мы не такие.
Мне не приходило это в голову.
— Понимаешь? Это твои люди, не мои. — Ее ледяной голос охладил
меня. — Мои люди — это те, с кем я танцую. Они прикрывают меня.
Я схватил кожаную куртку и покатил на байке куда глаза глядят. Уселся
на дорогу и стал думать.
Остаток недели мы были вежливы и предупредительны. Я не мог
вывести Милли на разговор. Она не поддавалась.
**
— Я не знаю, что делать, — сказал я Эдвин. — Я сам привык быть той
стороной, что замыкается и молчит.
— Дай ей время, — сказал Эд. — Тебе нужно время. И ей тоже.
Воскресным утром Милли пришла, когда я почти спал. Она пробыла в
ванной так долго, что стало понятно: что-то случилось. Отвернулась, когда я зашел в ванную и сел на пол.
— Ты как? — спросил я.
— Нормально. Иди спать.
Через пару минут я заставил ее посмотреть в мою сторону. Ее лицо
опухло с одной стороны. Кровь капала с разбитой губы. Я взял
полотенце и включил холодную воду. Я стоял перед ней, пока она не
позволила дотронуться до лица. Она держалась за мою талию. Я сполз
на пол и обнял ее колени. Милли отстранилась и залезла в ванну.
Я понял намек и ушел. Я еще не спал, когда она вернулась и легла, но
лежал тихо. Она поняла. Наверное, я удивился больше нее, когда
заметил, что плачу. Ей было так же трудно справиться с моими слезами, как мне — с ее. Она пошла на кухню варить кофе. Я остался в постели.
Она принесла одну чашку кофе на двоих и села. Ее голос был теплее, чем я ожидал.
— Помнишь, меня избили, и я перестала работать? После нашего
знакомства.
— Конечно. — Я понятия не имел, к чему она ведет.
— Помнишь, ты обнимал меня и говорил, что защитишь меня, что меня
больше никто не обидит?
Я вздрогнул. Милли положила руку мне на спину.
— Это были верные слова. Их хочет услышать каждый, кого только что
обидели. Но ты зря всерьез в них поверил сам. Ты не в состоянии
защитить меня от жизни. И я не в состоянии защитить тебя. Мне
кажется, тебе плохо поэтому.
Я не стал спорить. Молчал. Через некоторое время мне удалось уснуть.
Когда было пора вставать на работу, я обнаружил, что Милли спит на
диване. Я накрыл ее шалью. Я так любил ее.
Она была права. Я хотел защитить Милли, но не мог. Я себя-то почти не
мог защитить. Это сводило меня с ума. Мне было страшно даже на
работе.
Предыдущим вечером, прямо перед закрытием бара, юный Сэл забрел в
бар, залитый собственной кровью. Мы с трудом узнали его. Он попал в
лапы моряка, который привязывал молоденьких феминных геев к
фонарям и наносил им порезы бритвой. Сотни крошечных надрезов.
После этого моряк садился в ресторан на другой стороне улицы и
наблюдал, спасут ли жертву.
Все знали, что моряк работает в окрестностях, но никто не ждал, что
субботним вечером он войдет в бар, набитый посетителями. Я не сразу
понял, что произошло. Телефон звонил. Жюстин махнула — это мне.
Звонила Милли. Я заткнул ухо пальцем, чтобы расслышать ее голос
сквозь шум музыкального аппарата, когда увидел моряка. Он прорубал
себе дорогу бритвой. Он тыкал в меня пальцем и бормотал.
— Спокойно, — сказал ему я.
Букер двинул ему по голове бутылкой кетчупа. Позже он признался, что
больше ничего под рукой не оказалось, а действовать нужно было
неотлагательно. Это сработало. Все обрадовались, увидев моряка в
отключке, залитого кетчупом. Через неделю его нашли мертвым. Кто это
сделал, было неизвестно.
Когда я вернулся домой под утро, я разыграл сценку в лицах для Милли.
Глубоко внутри я хотел утащить ее в постель и бесконечно любить. Я
хотел ее всю неделю. Но мы заснули, болтая о том, как отличился Букер.
В следующую пятницу мы грубо поругались. Я даже не помню, с чего все
началось. Но это было неважно. Важно, что эти ссоры рвут сердце на
куски.
Я вышел из дома проветриться. Байк не заводился. Я пошел пешком по
кварталу. Когда я вернулся, Милли ушла. Я сидел в квартире в полной
темноте. Было очень грустно. Было трудно думать.
Тогда я понял, что у нас проблемы. Я понял, что мне нужно успеть
извиниться, объясниться, что я могу потерять ее. Я пошел в Розовую
Киску. Я не понимаю, как такое могло прийти в голову.
**
Я постоял у бара, докуривая сигарету. В окно ничего не было видно, оно
было затянуто фольгой.
Когда я открыл дверь, Дарлин уставилась на меня. Она обнимала какого-
то матроса. Дарлин перевела взгляд на Милли, танцующую в клетке над
баром. Милли увидела меня.
Может, я раньше думал, что Милли танцует в одежде. Не то чтобы это
было важно, но в тот момент стало понятно, что я не задумывался над
этим. Я вдохнул запахи, звуки и знаки ее мира. Я слышал музыку, под
которую она танцевала: «Я никогда не любила мужчину так, как люблю
тебя».
Это был далеко не первый стрип-бар, который я видел. Во всех них
было что-то схожее. Я сразу увидел, кто работал в зале. Разумеется, женщины. Их твердость духа была совсем не женской. В конце концов, это была работа. За нее хорошо платили тем, кто умел за себя постоять.
И Милли умела.
Но теперь я понял, что совершил непростительную ошибку, открыв эту
дверь. Последнюю возможную ошибку. Я испортил все между нами.
Я вышел и вернулся домой.
Через несколько часов вернулась Милли. Она оставила дверь открытой
и пошла прямо на меня. Я спрятал руки в карманы. Она отвесила мне
пощечину.
— Прости меня. Я виноват.
Я говорил искренне.
— Еще бы, — сказала Милли. Ее голос был холоден и жесток. Ей тоже
было больно. — Ты увидел все, что хотел?
— Прости меня, — попытался я объяснить, — я пришел не для того, чтобы сделать тебе больно. Я хотел начать все заново. Это была
ошибка.
— Это уж точно, — сказала она тише и с удивлением посмотрела на
меня. — О чем ты думал? Что почувствовал, когда вошел в клуб? Это
обидело тебя?
— Забавно, — сказал я, — я даже стал ближе к тебе. Я думал о том, какая ты смелая.
— Смелая? — Милли прищурилась.
— Угу. Я не смог бы вступить в битву без одежды.
Милли стояла и смотрела на меня. Потом пошла в спальню, открыла
чемодан и стала бросать туда вещи. Я не двигался. Когда она вышла, то
сделала вид, что рассматривает комнату на предмет забытого, но я знал, что она успокаивается.
— Я могу что-то сказать? — произнес я, уже зная ответ.
Ее лицо смягчилось. Она подошла ближе.
— Я знаю, что сделал ошибку, Милли. Сделал тебе больно.
Она покачала головой и взяла мое лицо в ладони.
— Это был всего лишь твоя маленькая ошибка. Я тоже наделала
ошибок. Пойми, я ухожу не поэтому.
Она открыла чемодан и достала фарфорового котенка, с которым
сбежала из дома пятнадцать лет назад. Поставила на тумбочку.
Вернулась и погладила меня по щеке.
— Ничего не изменится в лучшую сторону, — сказала она. — Я хочу
расстаться до того, как все окончательно испортится.
Поцеловала меня в щеку и ушла.
Я сел на диван и заплакал. Больше делать было нечего. Я вскочил и
понесся за ней, но было поздно. Кроме того, я не знал, что сказать.
Я вернулся, открыл пиво и сел на краешек кровати. Я вспомнил тот
звонок Милли. Когда моряк шел мне навстречу, она плакала в трубку. Я
забыл спросить потом, что случилось. Теперь мне очень хотелось
узнать.
Зазвонил телефон. Я побежал к нему. Звонила Эдвин. Она уже знала.
Дарлин ждала Милли у подъезда на машине, пока та собирала чемодан.
Дарлин передала через Эд, что ей жаль и она любит меня.
— Ты как? — спросила Эд.
— Не знаю, — сказал я.
Мы помолчали.
— Вы были отличной парой, — сказала Эд.
— Это правда.
— Она любила тебя, — напомнила Эд. — Помнишь ланчи в коричневых
пакетиках с красными сердечками?
— Откуда ты знаешь? — спросил я. — Над ними смеялись девушки?