— Вовсе нет, — сказала Эдвин. — Все завидовали. Ты делал нашу
жизнь труднее. Всем бучам пришлось делать «ланчи любви». Обещай, что не расскажешь Дарлин?
Я обещал.
— Милли призналась однажды, что ее любили несколько раз в жизни, но
ни разу так не заботились, как ты.
Я вздохнул.
— Давно она это сказала?
— Вроде недавно.
— Эд, мне плохо.
— Я знаю, — осторожно ответила Эд. — Мне примерно так же. У нас с
Дарлин проблемы.
— Почему все так сложно? — я запутался.
— Не знаю, — вздохнула Эд. — Наверное, любовь вообще не бывает
простой. Но у бучей и девушек по вызову все еще сложнее. — Эд
погрузилась в свои мысли. — Это любовь без иллюзий.
Мы помолчали и вздохнули.
— У меня байк опять не заводится.
— Иди вечером на работу, — посоветовала Эдвин. — Встретимся утром
и я на него посмотрю.
— Эд, — сказал я. — Я все испортил.
— Неа, — ободрила она. — Просто ты еще немного вырос.
— Я не знаю, есть ли у меня силы расти дальше.
Мой друг Эд засмеялась.
— У тебя нет выбора.
Глава 11
Я не заходил в бар несколько недель. Говорили, что Милли уехала из
города. Мне не хотелось никого видеть. Я взял сразу две временные
работы, чтобы оплатить ремонт Нортона и отвлечься. В моей жизни
было чертовски пусто.
Днем я паковал молоко на Ниагарской улице.
Ночью работал на заводе пластиковых труб в Южном Буффало. Мы
высыпали десятикилограммовые мешки смеси в прессовальные станки, из которых выползали пластиковые трубы. Через десять минут после
начала моей первой рабочей смены остановились наручные часы: в них
набилась смесь. Я был в пыли с ног до головы.
Через пару недель я устал от круглосуточной работы. Я собрал
достаточно денег на починку байка, а больше мне ничего не было нужно.
В пятницу я уволился с пластикового завода.
Я возвращался домой субботним утром, а на моем крыльце сидела Эд.
На ней были выходные брюки и накрахмаленная белая рубашка с
рубиновыми запонками. На Эд было приятно посмотреть. Она
уставилась на меня, как на призрака.
— Почему весь зеленый?
Все, кроме глаз, покрывал ровный слой пыли.
— Иди переоденься, — сказала Эд. — Не слышал о похоронах? Старая
буч Ро умерла.
Буч Ро была любимчиком среди бучей постарше. Она была старшей из
старших. Работала на заводе Шевроле уже лет сто. Мне было трудно
представить, как горевали старые бучи. Они так долго дружили с Ро.
Ро с любовницей почти не ходили по барам. Я видел их только однажды
в Тифке. Тем не менее, знал я Ро лично или нет, было важно посетить
похороны. Все бучи придут отдать дань уважения.
Я пошел в душ, пока Эд ставила кофе. Она кричала что-то про платья, пока я вытирался.
— Чего? — крикнул я.
— Мы должны быть в платьях. Как девушки.
Я надел костюмные штаны и вышел в кухню убедиться, что слух не
подводит меня.
— Кто сказал?
— Старые бучи сказали, — пожала плечами Эд. — Но я не буду
надевать платье!
Она сказала, что идет смотреть на покойника, а не стучать в двери рая.
Я не мог представить себе, что надену платье. Меня передернуло.
Кроме того, это было невозможно практически: у меня не было ни одного
платья. Когда старые бучи это сказали, что они имели в виду?
— Давай скорее, — торопила меня Эд. — Все уже наверняка там.
Было поздно звонить кому-нибудь и советоваться. Я надел голубой
костюм, белую рубашку и темный галстук.
Эд припарковалась у дома прощаний. Я следовал за ней на мотоцикле.
Но не торопился слезать с него. Мне хотелось отдать дань уважения
бучу Ро и совсем не хотелось заходить.
— Что с тобой, Джесс? — сердито спросила Эд.
— Не знаю, — ответил я. Мне было не по себе.
Мы нашли нужную комнату. Это было нетрудно. Вокруг открытого гроба
стояли близкие друзья буча Ро. Все они надели платья. Они сделали это
по любви.
Эти полноватые, широкоплечие он-она несли свою женственность в
загрубевших от тяжелой работы руках. Они легко могли хлопнуть тебя по
спине так, что ты улетишь через всю комнату. Татуировки покрывали их
бицепсы. Эти бучи были воплощением силы. Им очень шли брюки. В
двубортном костюме они были сами собой.
Видеть их в платьях было больно и стыдно. Платья были старыми, совсем не модными, их достали из шкафа, куда не заглядывали годами.
Белые платья с широкими вырезами, кружевами и оборками. Обувь явно
взяли у кого-то на день: сандалии, мокасины, туфли на низком каблуке.
Эти наряды унижали, насмехались над тем, кем были эти люди на
самом деле. Больно было смотреть, на что они готовы пойти ради
старого друга.
Фэм Ро, Элис, приветствовала гостей. Было видно, как ей хочется обнять
их, почувствовать силу их рук. Вместо этого она безмолвно делила с
ними свою боль. Ро — буч, которую Элис любила почти тридцать лет —
лежала в гробу в розовом платье, с букетом белых и розовых цветов в
руках.
Что за злодей был режиссером этой жестокой сцены? Я увидел
виновников карнавала сразу, как мы вошли. Семья Ро: отец, мать и
братья. Они увидели нас и зашептали что-то управляющему
похоронами. Через секунду он объявил, что все закончилось и нужно
расходиться. Вот так.
Мы с Эд зашли в забегаловку по соседству выпить кофе. Когда мы сели, зашли старые бучи. Каждый из них нашел способ переодеться, пусть
даже на заднем сидении машины. Они увидели нас и сели подальше.
Джен смотрела на меня с ненавистью, другие женщины успокаивали ее.
Буч Джен, старший брат, к которому я шел за советом. Буч Джен, мой
друг.
Джен только-только простила меня за танец с Эдной! Ненависть
закипела с новой силой.
Вошла Элис. Ее вели под руки два буча.
Мы с Эд чувствовали себя чужими. Хотелось уйти. Было слишком
больно. Элис осторожно подошла к нам, словно разведчик врага. Мне
было стыдно, что из-за нас ей пришлось играть роль дипломата, невзирая на глубокую скорбь, но я знал, что никто из бучей не станет с
нами говорить. Я взял ее за руку, она поцеловала меня в щеку.
— Старые бучи злятся, — сказала она. — Некоторые думают, что вы все
испортили. Если они смогли сделать над собой усилие, молодежь тоже
могла бы постараться. Вы не виноваты, но лучше бы вам некоторое
время помалкивать.
Горе Элис было таким заметным, что мне хотелось вскочить и обнять ее.
Она бы не позволила. Мне легко было чувствовать свою силу, когда моя
одежда помогала мне быть собой. Старым бучам было больно и плохо.
Элис поцеловала меня в щеку:
— Все пройдет.
Я надеялся, что она права.
По совету Элис я помалкивал пару недель. Потом все-таки вернулся в
бар. За время моей ссылки никто не позвонил и ничего не сказал.
**
По утрам становилось прохладно. Наступала осень. Работы почти не
было. Агентство отправило меня на консервный завод в Четырех Углах.
Туда нужно было ехать два часа, и никто не оплачивал дорогу.
Я сел в корпоративный автобус в 4:45 утра. Было холодно и влажно. Кто-
то передавал бутылку виски по кругу. Я присоединился и отхлебнул, глядя в окно.
— Эй, — я услышал голос буча Джен, — поделишься или как?
Она оперлась коленом о переднее сиденье. У меня перехватило
дыхание. Джен наклонилась и схватила меня за куртку.
— Теперь ты все понимаешь?
Я кивнул.
— Я сразу понял. Просто не знал, что делать. Мне очень жаль, что я все
испортил и не дал вам попрощаться с Ро.
Джен отпустила мою куртку и разгладила на ней мятую кожу.
— Эх, если бы проблема была в тебе. На следующий день нам велели
отойти на сто метров от могилы. Тут уж ты ни при чем, верно?
Я подвинулся к ней.
— Джен, — прошептал я. — Прости меня за все?
Было понятно, что я говорю о нашем танце с Эдной.
— Ничего не было!
Джен мечтательно смотрела в окно. Я ждал. Джен улыбнулась и
потянулась за бутылкой виски.
— Нормально.
Она отхлебнула и вздрогнула.
— Ущерб не нанесен. Ты первый раз на консервном?
Я кивнул.
Она улыбнулась и потрепала меня по щекам.
— Я все тебе покажу.
Эти слова означали для меня возвращение в семью. В ту единственную
семью, которая у меня была.
Глава 12
Я помню тот момент. Мы с Джен прошли проходную консервного завода.
Я увидел Терезу. Она стояла напротив, на станке, удаляющем у яблок
сердцевинку.
Мне хотелось ее рассмотреть, понять, какого цвета ее волосы под
бумажной сеточкой. Бригадир рявкнул: «Ты идешь или что?». Тереза
улыбнулась: я попал в ее нежный плен.
Я сидел в кабинете бригадира и заполнял бумаги. Земля ходила у меня
под ногами. Сейчас я могу с уверенностью сказать, что Тереза всегда
влияла на меня именно так. Бригадир наверняка заметил, но ему было
все равно, поэтому он поставил меня на ее линию.
Я наблюдал, как женщины надевали яблоки на стержни и нажимали
ножные педали. Яблоки кружились и теряли сердцевинку с кожицей. Все
это падало на конвейер ко мне. Сразу после меня конвейер разделялся
надвое.
Бригадир выдал мне прут. Я уставился на него. Он велел подталкивать в
одну сторону яблоки, а в другую — мусор.
— И все? — спросил я. Он фыркнул и ушел.
Моя короткая карьера тыкальщика яблок началась.
Было ясно, что Тереза тоже за мной наблюдает. Я старался действовать
нежно и аккуратно. Это было нелегко, учитывая несерьезность занятия.
— Что ты делаешь? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Проверяю яблоки на качество, червивость, эффективность очистки.
Она с удовольствием рассмеялась, запрокинув голову:
— Яблочный профессионал.
— Ага, — засмеялся я. — Типа того.