смелости. Потом мы пролили на него ежевичный сок и вытирали
полотенчиком посуду, не желая его выбрасывать. На наших
подоконниках стояли ноготки в янтарных стаканчиках, на кухонном столе
— маргаритки в зеленой вазе, на крыльце росли свежие мята и базилик.
У меня появился дом.
Я рос среди преград и запретов. Теперь я научился управлять своей
жизнью: вовремя оплачивал счета, собирал чеки, держал обещания, стирал одежду, прежде чем свежее белье закончится, убирал за собой.
Кроме того, я научился извиняться. Эти отношения были слишком важны
для меня, чтобы позволять обидам накапливаться.
Мне стало понятно, насколько я был травмирован. Но Тереза всегда
чувствовала, когда я готов замкнуться в себе. Она чувствовала
приближение этого состояния по тому, как я стою или иду. Она слышала, как копятся во мне ежедневные обиды: истории с работы, из магазина, с
улицы. Тогда она угощала меня своими историями в постели: удивительными, чувственными, тактильными фантазиями о том, как
лежишь на солнце, а океан щекочет пальцы ног. Или как лезешь по
деревянной лестнице на чердак, где ждет тебя влюбленный. Ее истории
были моей терапией, моим отдыхом, моими сексуальными фантазиями.
Они успокаивали и возбуждали одновременно. Терезе знала, как
сделать, чтобы камень внутри меня растаял.
**
Начинался 1968-й год. Революция сверкала на горизонте. Люди
выходили на улицы с протестами. Мир разрывало от перемен. Везде, кроме заводов, где я работал. Каждый день на рассвете начиналась
обычная жизнь. Только ночью можно было мечтать.
Мы знали, что идет война. Мужчин призывного возраста на заводах
больше не было. Работницы могли выпасть из работы на несколько
смен, потеряв мужа, сына, брата. Их смертельно бледные лица по
возвращении подтверждали этот факт.
Я знал, что идет война. Но я не знал, что я могу сделать по этому поводу.
Тереза работала секретарем в университете. Оттуда потянуло ветром
перемен. Она приносила буклеты, подпольные газеты, листовки. Я читал
о Власти черных и Женском освободительном движении. Становилось
понятно, что протест против войны был гораздо более серьезным и
организованным, чем казалось раньше.
— В университете пикеты и протесты почти каждый день, — сказала
Тереза. — Не против войны, а чтобы открыть образование для всех.
Когда Тереза поняла, что я читаю в газете только страничку «Юмор», она
подписалась на утренние и вечерние газеты. Однажды оставила на
диване «Лестницу». Этот журнал выпускала группа под названием
Дочери Билитис. Я не знал этих людей. Я никогда не сталкивался с тем, чтобы о таких, как мы, писали в журналах.
— Где ты это достала? — крикнул я.
Она крикнула из кухни в ответ:
— Прислали почтой!
— Нам прислали это по почте? В конверте? А если кто-то из соседей
увидит?
Тереза молчала. Принесла зеркальце и приставила к моему лицу.
— Думаешь, соседи не в курсе?
**
Терезе нужно было к зубному, но ей не платили за переработки в
университете. Поэтому когда в агентстве временного трудоустройства
предложили тройную смену на заводе электроники, я сразу за это
ухватился. Тереза любопытствовала, есть ли связь у повышения
производительности завода электроприборов с войной. Но деньги все
равно были нужны. Я пошел.
Первая смена началась вечером в четверг. Ужас. К концу третьей я еле
различал цвета проводов. Мой указательный палец был весь в ожогах от
паяльника.
Терезы не было дома, когда я вернулся поздним вечером в пятницу. Я
накарябал ей записку, упал в кровать и отключился. Когда я проснулся, она лежала рядом и курила. Что-то было нечисто: Тереза обычно не
курила.
Тереза заметила, что я проснулся, вышла и вернулась с мазью и
пластырем для моего пальца.
— Ты знаешь, что доктор Кинг убит?
Я закурил и снова улегся.
— Ага, вечером в четверг на работе говорили. А сейчас какой день
недели?
— Утро субботы, — сказала она. — По всему городу стачки. И Джесс, —
вздохнула Тереза, — в баре вчера был кошмар.
Я почувствовал укол ревности.
— Пошла без меня?
Тереза провела по моим волосам.
— У Грант был день рождения, помнишь?
Я врезал себе по лбу.
— Черт! Забыл. И как все прошло?
Тереза потянулась к моей пачке сигарет. Я схватил ее за руку:
— Эй! Что такое?
— Была грандиозная драка.
Я задохнулся.
— Ты в порядке?
Тереза кивнула.
— Копы?
Она покачала головой.
— А что тогда?
Тереза глубоко вдохнула.
— Родные Грант получили письмо из армии. Убили ее брата. Она
пришла в бар навеселе. Сначала все ее утешали. Потом некоторые
старые бучи, служившие в армии, начали говорить о войне. Кое-что из
сказанного не пришлось некоторым по душе.
Я затаился и слушал.
— Грант вопила, что на Вьетнам надо сбросить атомную бомбу. Что их
жизнь никому не интересна. Эд сказал, что это расизм и нужно вернуть
солдат домой. Эд сказала, что хоть и согласна с Мохаммедом Али, но
спорить в баре ни с кем не намерена. Грант обозвала ее коммунистом.
Я потряс головой и хотел выдать комментарий. Тереза приложила палец
к моим губам.
— Дальше — больше, милый. Грант стала выражаться насчет Мартина
Лютера Кинга. Насчет забастовок. Она не унималась. Эд ей врезала.
От удивления я сломал сигарету.
— Вот это да!
— Вот, — продолжала Тереза, — Грант прижала Эд к стойке бара и
стала душить. Пичес сняла туфлю, замахнулась со всей силы и двинула
Гранту каблуком по башке. Остальные тоже полезли в драку, потому что
уже выпили. Эд порезали лицо. У Грант сотрясение мозга. Мэг временно
запретила чернокожим приходить в Аббу.
В это трудно было поверить.
— Тереза, а что было с тобой?
Она посмотрела на меня пустыми глазами.
— Мне тоже запретили приходить. Когда Грант кидала в Пичес барным
табуретом, я ударила ее пивной бутылкой по голове. Она отключилась.
Я наклонился и поцеловал ее в губы.
— Звучит так себе.
Я сел в кровати.
— Надо позвонить Эд и узнать, как она там.
Тереза потянула меня за руку.
— Не надо звонить.
— Почему?
Тереза пожала плечами.
— А что ты ей скажешь?
— Не знаю. Спрошу, как у нее дела. Мы не должны воевать со своими.
Нужно поддерживать друг друга.
Тереза кивнула, как будто я подтвердил то, что она уже знала. Она
потянула меня к себе. Меня накрыла волна усталости.
— Поосторожнее, милый, — шепнула Тереза. — Подумай хорошенько, прежде чем звонить Эд.
Я отпрянул и посмотрел на нее. Невозможно было понять, что у этой
женщины на уме.
— Пойдем куда-нибудь, — сказала она.
Я промычал:
— Я устал.
Тереза схватила меня за волосы и с силой потянула.
— Настолько устал, что откажешься ехать на остров Бивер обниматься
на песке?
Рано или поздно придется сдаться.
— Ладно. Возьмем машину?
Тереза покачала головой.
— Выводи байк из гаража.
— Ты смеешься? Там холодно!
Тереза провела руками по моему телу.
— Уже апрель, милый. Давай жить, как будто весна уже пришла.
В ту же секунду, когда я закинул ногу на свой Нортон, становится
понятно, что решение верное. Как чудесно снова наклоняться на
поворотах единым рокочущим телом! Рука Терезы скользит по моему
бедру. Ответом ей рычит двигатель. Холодный ветер глотает наши
голоса.
Мы медленно катим мимо заболоченного берега. Тереза показала на
стаю диких гусей, тянущихся на север. На берегу почти никого нет.
Несколько мам бродят по берегу с детишками.
Мы опустились на песок у набережной. Солнце пригревало. Кто-то
слушал радио, до нас доносились слова Герба Алперта «Этот парень в
тебя влюблен». Я облокотился на песочную дюну и вытянул ноги. Тереза
устроилась на моих бедрах и откинулась назад. Я обнял ее и закрыл
глаза. Звук волн и крики чаек несли расслабление усталому телу.
— Милый, — сказала она. Что-то в ее голосе заставило мои мышцы
снова напрячься.
— Мы никогда не говорим о войне. Я не знаю, что ты думаешь.
Мои губы у ее щеки.
— Я читаю листовки, которые ты приносишь домой.
Тереза посмотрела на меня.
— И что ты думаешь?
Я пожал плечами.
— В смысле? Я-то против войны. Но президент не спрашивал меня, когда начал очередную. Они будут затевать войну, когда захотят. При чем
тут я?
Тереза зажала локтями мои колени.
— Я тоже ненавижу войны, Джесс. Они должны прекратиться. На
факультете бастуют каждый день. Если кого-нибудь из сотрудников
заметят на забастовке, то уволят. Но я каждый день думаю о том, чтобы
пойти на марш протеста на следующий неделе.
Я присвистнул.
— За это могут уволить?
Тереза кивнула.
— Но я не могу сидеть и смотреть, Джесс. Все дошло до точки кипения.
Я думаю, что пора и мне что-то сделать.
Я перевернулся на живот. Песок был прохладным.
— Забавно слушать тебя. Насколько же наши работы разные! У тебя
происходят разные события. На заводе всё тихо, разве что кого заберут
в армию и пристрелят.
Тереза кивнула.
— Я знаю, милый. Впервые в жизни я встречаю на своей работе что-то
большее, чем я сама. Целый день слушаю беседы умных людей. Раньше
просто слушала. Теперь мне есть до этого дело. Я сама хочу
участвовать в переменах.
Я поднял руку, чтобы остановить ее пыл.
— Помедленнее, дорогая.
Я перевернулся на спину. Чем меня напугали ее слова?
— Ты поэтому меня сюда сегодня позвала? Поговорить?
Я заслонил глаза от солнца ладонью и посмотрел на нее.
Она покачала головой.
— Я увезла тебя, чтобы ты не звонил Эд. Мне хотелось вначале