— Да! — стукнула Эд кулаком по барной стойке. — Вот и я про этот
вечер так говорю.
**
Мои друзья окружили меня, как только я вошел в Аббу. Эд была в таком
же волнении, как и я сам.
— Покажи кольцо! — попросила она.
Я оглянулся.
— А Тереза уже пришла?
Эд покачала головой.
— Пока нет. Давай скорее!
Я достал из внутреннего кармана шелковый платок и развернул его.
Золотая полоска сверкнула крошечной бриллиантовой каплей и двумя
маленькими рубиновыми брызгами. Все легонько вздохнули. О-о-о!
Эд похлопала меня по плечу.
— Сколько вы уже вместе?
— Почти два года.
Она засмеялась.
— Давно продавец для тебя держал это кольцо?
Я улыбнулся и пожал плечами.
— Давненько. Все готовы?
Эдвин кивнула.
— Джен и Френки в туалете, прихорашиваются. Белых смокингов не
нашли, взяли кремовые. Ничего?
Я улыбался, как начищенный пятак.
— Если они так же хороши, как ты, бояться нечего.
Эд схватила меня за плечо. Я волновался.
— Все помнят, что надо делать?
Эд улыбнулась.
— Я так часто теперь пою «Голубую луну», что Дарлин просила подарить
ей на день Святого Валентина право больше никогда не слышать эту
песню.
Френки и Джен вернулись из туалета.
— Боги! Вы смотритесь фантастически.
Это была правда. Они заулыбались.
Пичес протолкалась ко мне.
— Смотри! — показала она мне гигантскую картонную луну, выкрашенную в синий. Пичес повернула ее, продемонстрировав, что с
обратной стороны луна золоченая.
Я прокомментировал:
— Что-то мне лицо этой Луны очень твое напоминает.
Пичес гордо выпрямилась.
— Имей в виду, детка, Луна — это женщина. Точнее, фэм, недосягаемая
небесная фэм.
Я посмотрел на часы.
— Тереза вот-вот появится.
Появились Джен и Мэг, обе выглядели виновато.
Мэг призналась:
— Джен, нам очень жаль…
— Что? — у меня свело живот.
Мэг почесала лоб.
— Я поставила граммофон в дальний зал. Джен тренировалась петь ту
часть, ну, где надо делать дип-ди-дип. В общем, иголка соскользнула и
поцарапала пластинку. Мы думали, что всё обойдется.
Я посмотрел на Эд.
— В смысле?
— Эм, — перевела мне Эд. — Похоже, мы остались без музыки.
— ЧТО?! — запаниковал я. — ЧТООО??
Джен взяла меня за плечи и развернула.
— Джесс, ну-ка давай, дыши глубже.
Я старался.
— Сегодня день Святого Валентина, — продолжала она. — Это важное
событие для любой фэм. У тебя все готово. Бросишь затею из-за
дурацкой музыки?
Я надулся.
— Не знаю.
Джен улыбнулась.
— Ты всегда можешь спеть самостоятельно.
— Спеть? Самостоятельно?
Эд закивала.
— Да! А мы будем подпевать «ду-би-ду» на фоне.
— Джен! — возопил я. — Я не пою!
Джен улыбалась.
— Но это же твоя идея. Ты хочешь показать Терезе, как сильно ее
любишь. Эдна однажды сказала, что самая смелая вещь, на которую
способен буч, — это рискнуть выглядеть глупо. Не уверена, что я
справилась бы, но ты сможешь.
Мне было страшно. Джен была права. Я знал, что так и сделаю.
Жюстин поцеловала меня в щеку.
— Пришла Тереза, — шепнула она.
Френки, Джен и Эд заняли позиции у барной стойки. Я спрятался за
ними. Мэг присела ко мне.
— Прости, детка.
Я махнул рукой.
— А, забудь. Если я все это переживу, будет уже все равно.
Тишину прорезал голос Джен. Она и правда выучила все дип-ди-дипы и
динга-донг-динги вступления к «Голубой луне».
Я выглянул из-за барной стойки. Один взгляд на лицо Терезы — и я
набрался храбрости запеть.
«Под голубой луной,
стоял совсем один,
без мечты в сердце,
даже без любви».
Мой голос трещал и подпрыгивал от смущения. Тереза прикусила губу.
На ее глазах дрожали слезы.
«Ду-ба-ду», — подхватили друзья.
Пичес размахивала картонной луной над моей головой.
Я протянул руку к Терезе.
«Но появилась ты,
Тебя узнало сердце».
Мне казалось, что я перевираю слова.
«Я прошептал: люби,
И надо мной луна
Позолотела…»
Пичес повернула луну золоченой стороной. Все радостно завыли. Пичес
сделала реверанс и продолжила махать луной.
Тереза подошла ко мне. Я обнял ее и допевал песню в танце.
«Голубая луна,
и я не одинок,
в сердце мечта,
это моя любовь»
«Ду-ба-ду», припев утих.
Я достал платок из нагрудного кармана и осторожно развернул. Тереза
потеряла дар речи, когда увидела кольцо. Я сам чуть не заплакал. Все
шло идеально. Я надел кольцо ей на палец. У меня была заготовлена
целая речь о том, как Тереза важна для меня, но я ничегошеньки не мог
вспомнить.
— Я люблю тебя, — сказал я. — Я люблю тебя чертовски сильно, вот
что.
— Ты лучшее, что со мной приключалось, — прошептала Тереза. Она
взяла мою левую руку и провела нежно пальцами по шраму на
безымянном пальце. — Я хочу, чтобы у тебя тоже было кольцо.
Я покачал головой.
— Мне кажется, лучше не надо. Мне будет страшно. Если копы отберут
его, я потеряю над собой контроль.
Тереза дотронулась до своей щеки.
— Милый… если ты начнешь бояться потерять то, что любишь, ты
никогда не позволишь себе по-настоящему прочувствовать все это. В
твоем кольце будет вся моя любовь. Если кто-то заберет его, все, что
они получат, будет металл. Я найду тебе новое кольцо, и вся моя любовь
будет в нем. Ты никогда не потеряешь ее. Понимаешь, Джесс?
Я кивнул и уткнулся лицом ей в шею.
— Ду-ба-ду, — пел нам весь бар, и мы покачивались под эту музыку.
Это был самый сладкий момент моей жизни.
Глава 13
После Стоунвола копы как с цепей сорвались. Записывали номера
машин, фотографировали посетителей баров. Мы пользовались их
радиоволнами, чтобы узнать о рейде и успеть предупредить друзей.
Поговаривали про женские и ЛГБТ-освободительные движениях в
университетах, но доступ к ним был закрыт. Только Тереза могла
посещать их еженедельные встречи. Для остальных нас институтские
движения были чужим, незнакомым мир.
Все менялось со скоростью света. Я подумал: а вдруг это и есть
революция?
**
Вернувшись с работы, я застал Терезу на кухне в ярости. На встрече
лесбиянок новой университетской группы ее высмеивали. Говорили, что
Терезе промывают мозги ее друзья-бучи.
— Как так зла! — Тереза двинула по столу. — Они уверены, что бучи —
такие же шовинисты, как и белые мужчины.
Я понимал, чем плох мужской шовинизм, но не мог понять, при чем тут
бучи.
— Они же знают, что нам приходится нелегко?
— Им все равно, милый. Они считают, что мы не хотим равенства.
— Может быть, привести на ваши собрания Джен, Грант и Эд, чтобы все
объяснить?
Тереза положила руку на мое плечо.
— Не поможет, милый. Они злятся на бучей.
— За что?
Она помолчала.
— Наверное, потому что общество делится на мужчин и женщин. На два
лагеря. Женщины, похожие на мужчин, попадают во вражеский
освободительному движению женщин лагерь. А женщины, которые
выглядят, как я, спят с врагом. Мы слишком женственные, по их мнению.
— Мы слишком мужественные и вы слишком женственные. Значит, надо
держаться одобренной ими степени женственности?
Тереза похлопала меня по руке.
— Мир меняется на глазах.
— Угу, — сказал я. — И скоро поменяется обратно.
— Мир никогда не меняется обратно, — вздохнула Тереза. — Он
меняется только в одну сторону.
Я стукнул по столу.
— Пускай катятся. Обойдемся и без них!
Тереза нахмурилась и потянула меня за волосы.
— Мне выгодно освободительное движение, Джесс. И тебе тоже.
Помнишь, как на заводе мужчины не пускали бучей на профсоюзные
собрания?
Я кивнул.
— И?
Она улыбнулась.
— Грант говорила: к черту профсоюз. Ты знал, что профсоюз нужен, что
он полезен. Ошибкой было держать вас в стороне. Тебе хотелось ввести
бучей в состав профсоюза, помнишь?
Тереза обняла меня и поцеловала в макушку. Она дала мне подумать
над ее словами. Она никогда не затыкала мне рот.
Мне было страшно, так что я встал и начал готовить ужин. Тереза села и
посмотрела в окно.
**
Мне очень хотелось в тот день знать, что нам не стоит ехать в Рочестер.
Тогда меня бы не загребли. Хотя зачем думать о несбыточном?
Я лежу на полу в тюремной камере в чужом городе. Мое лицо прижато к
холодному бетону. Возможно, я на волосок от смерти, потому что мир
кажется очень далеким. Две соломинки держат меня на этом свете —
физическое ощущение холодного бетона и звуки песни Битлз из далекой
радиоточки: «Да, да, да, она любит тебя».
Я вырубаюсь и снова прихожу в себя. Вспоминаю, как Тереза
остановила меня на парковке у полицейского участка и положила мне
руки на плечи. Закусывала губу и трогала пальцем кровавые пятна на
рубашке. «Мне никогда не вывести этих пятен». Подтекст застревает в
голове куда крепче конкретных слов.
По дороге домой она держала мою голову на коленях. Кончики пальцев
летали по моим волосам, пока она вела машину другой рукой. Если
приходилось притормаживать, она нежно держала меня за голову.
Я оказался дома. Тереза в соседней комнате. Я забираюсь в теплую
ванну с пеной. Среди мыльных пузырей остается только моя голова. Я
окружен спокойствием, но внутри — паника. Каждый раз, когда я вроде
бы побеждаю ее, она снова возвращается. Страх душит меня. Мне
нужна Тереза, но я не могу ее позвать. Горло сжимается и подводит
меня.
Зубы ноют. Я дотрагиваюсь до одного из них языком, он вываливается и