проводим вместе выходные.
Грант ухмыльнулась.
— Идеальная семья.
— Эй, Грант! Кстати, ты слышала про Эд?
Мы с удивлением уставились друг на друга. Я и забыл про драку в баре, когда Грант накинулась на Эд. Я не одобрял агрессию Грант.
Грант пригвоздила меня взглядом.
— Я не нравлюсь Эд. Я не нравлюсь ей, потому что моя кожа белая.
Я покачал головой.
— Это неправда, Грант. Она сердится, потому что ты сказала ей
неприятные вещи и накинулась в баре.
Грант посмотрела в пол.
— Я же извинилась!
— Слушай, Грант! — хлопнул я по столу. — Представь, парень обзывает
тебя ублюдком, а потом извиняется за неподходящий тон голоса? Что с
тобой такое? На работе ты со всеми ладишь.
Грант потерла глаза.
— Мой рот живет отдельно от головы, если перепью.
Она пожала плечами.
— Я могу делать глупости.
Я подумал о том, кем на самом деле была Грант. Под этими
бесконечными слоями злости и боли.
Грант откинулась в кресле.
— Ты в деле?
Я знал, о чем она. Гормоны.
— Да. У меня нет вариантов.
Грант налила мне кофе из термоса.
— Проще записаться в клинику по смене пола. Дают лекарства на
халяву. Только надо проходить тесты. Задают вопросы на работе и
родственникам.
Я пожал плечами.
— Мне нужны только гормоны. И операция.
Грант посмотрела с ужасом.
— Операция?
Я скривил рожу.
— А как ты думаешь? Не хочу больше эту грудь.
Грант присвистнула.
— Откуда ты знаешь, что ты не транс, а мужчина? Может, надо все-таки
записаться в клинику. Пусть психиатр тебя осмотрит.
Я покачал головой.
— Я смотрел про трансов передачу по телеку. Я не мужчина, который
потерялся в женском теле. Я совсем потерялся.
Грант пила кофе.
— Я не уверена. Может, меня неправильно родили и я парень. Это бы
много чего объяснило предкам.
— А почему не идешь в клинику? — спросил я.
Она улыбнулась.
— А если нет? Вдруг после операции станет еще хуже? Лучше уж не
затевать.
Я улыбнулся и накрыл ее руку своей. Она посмотрела вокруг себя и
отдернула руку. Я вздохнул.
— Я не знаю, кто я. Но я не хочу отличаться от других. Негде прятаться.
Хочу, чтобы жизнь перестала быть сложной.
Снова гудок. Грант встала, чтобы вернуться к работе.
— У меня уже почти есть нужная сумма на гормоны. А у тебя?
Я пожал плечами.
— Возьму пару двойных смен и скоплю.
— Я буду ждать тебя, — сказала она.
На секунду Грант задержала руку на моем плече.
**
— Помоги собрать бензозаправочную станцию, пожалуйста, — Скотти
принес коробку пластмассовых деталей. Я растянулся на ковре.
— Откуда ты знаешь, куда надо ставить какие части? — спросил Скотти.
Я помахал инструкцией.
— Это как будто карта. Тут написано, что А и Б должны совпадать.
Они не совпадали.
— То есть вот этот А и вон тот Б.
Эти тоже не совпадали. Я продолжал читать инструкцию.
По телевизору началась реклама. Скотти зачарованно смотрел на экран.
— Я хочу себе такой камешек.
— Камешек? — я засмеялся. — В смысле?
Он ткнул в экран. Я погладил его по волосам.
— Ладно, достану тебе какой-нибудь хороший камешек.
Скотти улегся на живот и наблюдал за мной.
— Нельзя склеивать, пока не знаешь, куда какая деталь пойдет. А потом
надо положить газету на ковер, чтобы не приклеился, — посоветовал он.
— Знаешь, кем я буду, когда вырасту?
Я держал в руках детали: маленькую бензоколоночку и что-то
непонятное. По необъяснимой причине они идеально подходили друг
другу.
— Кем?
— Я буду ветром.
Ким закатила глаза.
— Опять эта ерунда! Он сидит на улице и ждет ветра. Говорит, что
чувствует его.
Я улыбнулся Скотти.
— Ничего не ерунда. Скотти, если ты станешь ветром, я буду ездить на
мотоцикле без шлема, и ты сможешь ерошить мои волосы.
Ким неодобрительно покачала головой.
— Это опасно.
Я кивнул.
— Это точно. Почему бы тебе не стать солнцем, Скотти? Сможешь
согревать меня.
Скотти помотал головой.
— Ветром!
Ким отвернулась.
— Ким? — обратился к ней я. — Кем ты будешь, когда вырастешь?
— Я не знаю.
— Ну и ладно. Необязательно знать сейчас, — успокоил я.
Ким удивилась.
— Мама говорит, я стану кем-то особенным, когда вырасту.
Я погладил ее по голове.
— Ты уже особенная.
Она смотрела на меня с удивлением, а потом расплылась в улыбке. Ее
улыбка росла, пока не накрыла все ее лицо.
Глория вернулась с работы пораньше из-за пищевого отравления. Она
попросила разбудить и отвести детей в школу завтра. Цвет ее лица был
зеленоватым. Я заставил ее лечь спать, и она не спорила.
**
Скотти просыпался с таким трудом, будто его приклеили к кровати. Ким
открыла глаза, резко села и сразу же обняла меня.
Я приготовил блинчики. Решил нарисовать на них смайлик изюмом, но
изюмины провалились и пропали.
— Кажется, я нашла кусок улыбки, — сообщила Ким, тыкая блинчик
вилкой.
Скотти посмотрел в тарелку Ким.
— Это глаз, — сказал он.
Я сдерживался, чтобы не засмеяться. Смех бурлил во мне.
— Ты замужем? — спросила Ким.
Я посмотрел на золотое кольцо. Горло сжалось.
— Больше нет.
Скотти кивнул.
— Мама тоже разбелась с мамой.
— Раз-ве-лась, — поправила его Ким. — С кем ты женилась?
Если я скажу правду, запретит ли мне Глория встречаться со своими
детьми? Я вздохнул.
— Ее зовут Тереза.
Ким взвесила сказанное.
— Она красивая?
Я улыбнулся.
— Очень.
Ким нахмурилась.
— Девочки не могут жениться на других девочках.
Сироп капал с подбородка Скотти.
— Могут! — сказал он.
— Конечно, не могут, глупенький, — сказала Ким. Она посмотрела на
меня. — Учительница сказала, мальчики и девочки женятся, когда
вырастают.
Я посмотрел на часы. Пора было везти их в школу.
— Знаешь, Ким, учительница наверняка очень умная, но она не может
знать абсолютно всего. Доедай, пожалуйста.
Ким с яростью тыкала вилкой блинчик и сердилась на отсутствие
прямого ответа.
Я вздохнул.
— Каждый может в кого-нибудь влюбиться, — сказал я. — Если мальчик
и девочка влюбляются, все рады. Но если девочка влюбляется в девочку
или мальчик в мальчика, некоторые смеются или бьют их. Ты права, Ким.
Такие пары не могут жениться так же, как мужчины и женщины. Но это
не значит, что они не умеют любить.
Ким сморщила лоб. Она напряженно переваривала новую информацию.
— Вы целовались?
В моей голове замигала красная лампочка.
— Ага, — сказал я без нажима.
— Ууу, — бросила вилку Ким. — С языком? Я видела, как мама с папой
однажды так делали. Отвратительное зрелище.
Я засмеялся.
— Никто не заставляет тебя целовать людей так, если ты не хочешь.
— А я и не собираюсь, — объявила Ким.
— И я, — добавил Скотти.
Ким ела в тишине.
Она подняла глаза на меня и задала вопрос, к которому я был готов.
— Ты любила ее?
Мой подбородок дрогнул.
— Да.
— Тогда почему вы развелись?
Вопрос повис в воздухе.
— Я не могу точно сказать. Это трудно объяснить.
По дороге в школу Скотти называл марки машин, которые мы встречали.
Ким смотрела на меня.
— Она милая? — настаивала Ким.
Я кивнул.
— Думаешь, она скучает по тебе?
Я улыбнулся.
— Надеюсь.
Мы подъехали к школе. Я поцеловал детей на прощание. Как только они
скрылись из виду, я уронил голову и заплакал.
**
У меня была машина и целый день свободного времени.
Камешек для Скотти! Я решил узнать, есть ли в естественнонаучном
музее магазин, в котором продавались бы кристаллы и драгоценные
камни.
Я впервые пришел в музей. На меня смотрело гигантское чучело быка: Буффало. Всё как будто замерло и притихло.
Сувенирный магазин меня порадовал: в нем нашелся камешек для
Скотти размером с кулак. Он был распилен напополам. Внутри
оказалась выемка, наполненная сиренево-белыми кристаллами. Такой
камешек можно рассматривать вечно, если захочешь. Я решил, что
Скотти будет его рассматривать.
Я выбрал для Ким плоский зеленый камень с белыми прожилками.
Отполированную замершую реку.
— Как они называются? — спросил я продавца, молоденькую девушку
на кассе.
— Я почем знаю? Я работаю.
Мне хотелось остаться в музее на весь день. Каждый зал был отдан
своей теме. Один был «Зал человека». В другом раскрывали секреты
атома или вселенной.
Мне хотелось остаться и наполниться новыми знаниями. Казалось, мир
станет понятнее и добрее, если я познаю его. Но мочевой пузырь
сводило, а оба туалета были на виду. Мне не хотелось ничего обсуждать.
Я оставил секреты вселенной в покое, вернулся к машине и поехал в
квартиру Глории.
**
Мы с Грант сидели в машине перед зданием больницы.
— Страшно, — призналась она.
— Мне тоже, — подтвердил я. — В детстве казалось, что я никуда не
вписываюсь. Теперь снова так кажется.
Грант кивнула и выпустила сигаретный дым сквозь зубы.
— Я даже не знаю, что хуже: когда никуда не вписываешься или когда у
тебя отнимают то, что принадлежит тебе по праву.
Я понимал, о чем она говорит.
— Пошли, — позвал я.
**
На двери висела табличка с фамилией врача, но свет в кабинете не
горел.
— Может, мы что-то напутали, — сказала Грант.
Я схватил ее за руку.
— Я не настаиваю, чтобы заходила ты, — ответил я, — но для меня это
последний шанс.
Грант задохнулась. Я нажал на ручку двери: открыто. Доктор Монро
встретил нас и проводил в дальнюю комнату, предложив сесть. Я