жизни. Мне нужны была близость, нежность и тепло. Я обнимал ее.
Мы лежали в тишине. Я задал вопрос:
— Ты думаешь, я — женщина?
Эдна оперлась на плечо и посмотрела на меня.
— А что думаешь ты?
Я вздохнул.
— Я не знаю. Я видел очень мало женщин, похожих на меня. Но я и на
мужчину не похож. Я не знаю, кто я. Это сводит меня с ума.
Эдна свернулась у моего плеча.
— Я понимаю, милый. Я не думаю, что у меня был любимый, которого
не мучили бы такие вопросы.
— Ну да, — пожал плечами я, — но я не буч. Я живу как мужчина. Вряд
ли меня теперь назовут бучом.
Она кивнула.
— Таким, как ты и Рокко, приходится трудно. Разобраться в себе и
выжить одновременно. Но будь уверен, вы не единственные люди на
земле, которым трудно понять, мужчины они или женщины.
Я вздохнул.
— Пока мне не понравилось быть ни мужчиной, ни женщиной.
Эдна приблизилась ко мне:
— Необязательно выбирать или-или. Мир не черно-белый. Столько
людей не вписываются в эти идиотские рамки. Ты привлекателен, но я
не могу найти слов, чтобы объяснить это людям.
— Иногда я хочу все вернуть назад, — сказал я.
Эдна посмотрела в пустоту.
— Я не хочу, — сказала она. — Я не хочу возвращаться в мир баров и
драк. Я хочу быть рядом с теми, кого люблю. Я хочу, чтобы меня
принимали за человека, и не только в ЛГБТ-обществе.
Я почувствовал, что она перестала уделять мне внимание.
— А что насчет меня? В твоем мире меня будут принимать всерьез?
Эдна поцеловала мою руку.
— Пусть принимают всех нас или никого.
Я улыбнулся.
— Хороший мир. Как в него попасть?
— Не знаю, — ответила она. — В этом вся проблема.
Эдна подняла ногу и провела ею по моему бедру. Ее губы покоились на
моей футболке.
— Я хочу спасти тебя, — сказала она. — Я хочу вернуть все, что у тебя
отнимали.
Я засмеялся.
— Просто люби меня.
Эдна заглянула мне в глаза.
— Тебе хотелось бы, чтобы я спасла тебя, правда?
— Нет, — соврал я из страха потерять ее.
Она села.
— Меня страшно даже подумать о том, сколько у тебя сейчас есть —
против того, что тебе нужно. Мне почти нечего дать тебе.
Я перекатился на живот и обнял ее за талию.
— Возможно, я научусь обходиться меньшим.
Она заглянула в мои глаза.
— О, Джесс. Мне жаль, что я причиняю тебе боль. Думаешь я не знаю, как жестоко не подпускать тебя к себе? Я не знаю, как объяснить, что это
не связано с тобой.
Я горько засмеялся.
— Ну со мной это точно связано. Ты ведь отказалась от меня. Я не имею
права голоса.
Эдна приложила палец к моим губам.
— Меня разрывает изнутри, Джесс. Трудно объяснить.
Я сел.
— Поговори со мной. Возможно, я смогу помочь.
Она покачала головой.
— Ничем не поможешь. Бучи всегда хотят починить то, что сломано.
Я вздохнул.
— Если я не могу любить тебя, не могу помочь тебе, на что я тебе
нужен?
Эдна улыбнулась и вернулась в мои объятья.
— Дай мне время, милый. И немного пространства.
**
Эдна первой заметила почки на деревьях. Она все реже прикасалась ко
мне, и меня пронзила зависть от того, как нежно она дотрагивалась до
их.
Мы купили орехов и бродили по зоопарку. Я смотрел на тигра. Он
метался в клетке. Поднимал голову и рычал.
Эдна смотрела на меня.
— Иногда мне кажется, что ты можешь говорить со зверями. И что они
отвечают.
Я улыбнулся.
— Я бы мог войти в эту клетку без страха.
Эдна нахмурилась.
— Они покалечат тебя, не задумываясь.
Я кивнул.
— Но я не боюсь их.
Мы бродили в тишине и подошли к прудику, где плавали и ныряли утки.
Сидя у пруда, я почувствовал приближение чего-то важного. Ничто не
могло отсрочить этот момент.
— Знаешь, — сказала Эдна, — я всегда ждала, что появится буч верхом
на лошади и спасет меня. Я всегда опиралась на буча в моменты
слабости.
Я раскрывал скорлупку арахисовому ореху, потом еще одному, и еще, и
бросал уткам. Сказать было нечего. Эдна смотрела на уток и молчала.
Она прислонилась ко мне. Я посмотрел на нее. Она плакала.
Наверное, я все понял уже в тот момент, но иногда понимание
накатывает не сразу. Как будто волнами.
— Мы можем разобраться, — сказал я.
Она покачала головой.
— Я не могу быть ни с кем сейчас, Джесс. Я даже не могу объяснить, почему. Смысла в моих объяснениях нет. Если бы мне нужен был герой, ты бы стал им. В тебе есть все, что мне нужно от буча. Ты сильный, ты
нежный, ты слушаешь и стараешься все сделать правильно. Я ужасно
тебя люблю, Джесс.
Эдна отвернулась и плакала. Я не трогал ее. Мне хотелось обнять ее, но
я знал, что не нужно.
— Знаешь, — сказал я, — лучше всего почему-то запоминаются
моменты, когда всё происходит как бы само собой. То, чему я не рад.
Над чем я не имею никакой власти.
Эдна всхлипнула и кивнула.
— Я запуталась, Джесс. И мне нужно спасти себя. Никто не может
сделать это за меня. Я сама не знаю, как поступить. Мне страшно.
Я все-таки обнял ее, повинуясь порыву. Она прильнула и сразу
отстранилась.
Мне тоже хотелось плакать, но я отложил этот вопрос. Передо мной
лежало множество бессонных ночей, и времени было предостаточно.
— Почему? — спросил я. — Почему ты не хочешь попробовать?
Она закусила губу.
— Я пытаюсь, Джесс. Я пыталась. Я не понимаю, что происходит. Я так
же одинока, как и ты. Мне столько всего нужно. Это меня пугает! А еще
меня пугает то, насколько сильно я нужна тебе.
— Эдна, могу ли я что-то сделать? Остановить тебя?
Эдна покачала головой. Слезы капали ей на колени.
— Я люблю тебя, Джесс. Пожалуйста, поверь мне.
Она упала в мои руки и плакала. Мне было приятно держать ее в
объятьях, пока я не осознал, что это происходит в последний раз.
Накатила волна страха. Я вспомнил, какой была моя жизнь, пока в ней
не появилась Эдна.
— Эдна, — прошептал я.
Она приложила палец к моим губам.
— Я не могу.
Она заглянула в мои глаза.
— Что ты будешь делать, Джесс? Вот бы твоей силы хватило на нас
обоих.
Я посмотрел в сторону.
— Я справлюсь.
Мы засмеялись.
— Так мог бы сказать только настоящий буч, правда же? — спросил я.
— Точно, — подтвердила Эдна.
Мы вернулись от смеха к слезам.
Я задумался, осталась бы она со мной, если бы во мне было больше
любви, или если бы мне было нужно меньше.
Эдна поцеловала меня. Если бы я обнял ее, она бы отпрянула. Так что я
просто ответил на поцелуй.
Она встала.
— Прости меня.
Я бы встал на колени, если бы это что-то изменило. Но уже было
поздно.
— Отвезти тебя домой? — спросил я.
Она покачала головой.
Я встал и запомнил губами ее лоб, щеки, подбородок. Мне нравилось то, как она становилась старше.
— Мы встретимся? Поговорим?
Она положила ладонь на мою грудь.
— Может быть, потом. Не сейчас.
Ее губы были так близко, что я снова ее поцеловал. Она не оттолкнула
меня. Но вскоре опомнилась и ушла.
Я раскрывал скорлупку арахисовому ореху, потом еще одному, и еще, и
бросал уткам. Некоторые орехи я съедал сам.
Я чувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо в своей жизни.
Глава 19
Обычное утро субботы. Такое же, как и любое другое.
Мои дни мало отличались друг от друга. Каждый час тянулся неспешно, месяцы превращались в годы.
Я поставил кофе и посмотрел в окно. Голубая сойка дралась со
скворцом за крошки в птичьей кормушке. Рыжий кот наблюдал за ними и
готовился к прыжку.
Я принял душ, стараясь растопить одиночество в горячей мыльной воде.
Одиночество стало вечным спутником: воздух, которым я дышал, одномерное пространство, в котором я застрял. Я сидел в лодке, море
вокруг меня было недвижным. Никакого ветерка, чтобы наполнить
паруса.
Мне бы в голову не пришло, что в такой ничем не примечательный день
всё может измениться. Но перемены приходят совсем не тогда, когда их
ждешь.
Я набрал гормон в шприц, занес руку над бедром — и остановился.
Невидимая рука держала шприц. Как я ни старался, не мог всадить
иголку себе в мышцу. Движение было таким знакомым — я делал это
уже сто раз — но ничего не получалось.
Я посмотрел в зеркало. Грусть в глазах ужаснула меня. Я поскреб
утреннюю щетину, сбрил ее и сбрызнул лицо холодной водой. Щетина
все равно чувствовалась. Как бы я ни любил свою бороду, она была
стеной между мной и миром.
В зеркале отражался человек, который был мной. Он не был похож на
мужчину, но и на он-она — тоже. Лицо не выдавало зрителю мой гендер.
Теперь даже я сам не мог разглядеть себя внутри.
Я вспомнил то, другое зеркало, перед которым стоял ребенок, не
находивший себя в каталоге женской одежды.
Девочка смотрела в зеркало, надев отцовский костюм, и спрашивала: видит ли она себя в будущем? Я ответил: да. Я восхищался ее
смелостью. Должно быть, отстоять себя было нелегко.
Кем я был теперь: мужчиной? Женщиной? Нельзя было ответить на
вопрос, если давалось всего два варианта. Нельзя было ответить на
вопрос, если его приходилось задавать.
Я думал о своем пути. Я никогда смотрел на мир своими глазами. Я не
переставал чувствовать себя где-то глубоко внутри. Что, если тот
глубинный «я» поднимется и будет участвовать в выборе моего пути?
Кем я стану? Мне вдруг стало интересно. Что будет с моей жизнью, если
я остановлюсь и не узнаю? Страшно и любопытно одновременно.
Кем я становлюсь? Пока мне не под силу было найти ответ. Но даже
думать об этом — знак больших перемен. Что-то варилось в моем