— Допустим, вы считаете себя женщиной, — продолжила Роз, — но это
не значит, что у вас женские заболевания.
Я рассвирепел.
— Да идите вы!
Она откинулась в кресле и улыбнулась:
— Очень мужской подход.
Мое лицо залила краска.
— Да что ж с вами такое! — я встал, собираясь уходить.
Врач зашла в кабинет.
— Что происходит?
Роз сделала какой-то жест. Врач кивнула и вывела меня в коридор.
— Что с вами? — спросила она.
Я вздохнул.
— Вагинальная инфекция.
Она посмотрела на меня внимательно.
— Вы принимали антибиотики?
Я посветлел лицом.
— Может быть. От кашля несколько месяцев назад.
Она кивнула.
— Давно у вас вагинальная инфекция?
Я пожал плечами.
— Пару месяцев.
Она уставилась на меня.
— Пару месяцев! И вы ничего не сделали?
— Мне хотелось верить, что она пройдет.
Она улыбнулась.
— Пойдемте на осмотр.
Мне было страшно. Я измучился. Я не мог позволить ей дотронуться до
себя.
— Я не могу, — сказал я. — Пожалуйста. Это трудно. Я не могу.
Она наблюдала за моим лицом.
— Это рецепт. Препарат должен остановить жжение. В следующий раз
захотите принимать антибиотики — ешьте йогурт.
Я задумался, всерьез ли она.
— Вы верите? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Возможно, вы мужчина. Но если вы женщина, я хочу помочь. Мне
несложно выписать рецепт. Когда вы в последний раз делали мазок?
Я замер. Она давила:
— За последние три года?
Я опустил глаза, но она продолжала.
— За последние пять лет? Шесть?
Я покачал головой.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
Она молчала. Я посмотрел на нее.
— Теперь я верю, — сказала она.
— Почему? — спросил я. — Мужчины ведь тоже не знают.
Она кивнула.
— Но им не бывает неловко. Кто ваш лечащий доктор?
— У меня его нет.
Она продолжила рассматривать меня.
— Приходите на осмотр. Возьмем мазок.
— Ага, — соврал я. Вряд ли у меня достанет сил повторить экзекуцию на
ресепшн, если не будет острой необходимости. Кроме того, меня
приводила в ужас мысль о том, что меня осмотрит гинеколог.
— Спасибо, что выслушали, — сказал я. — Меня мало кто слушает.
Она пожала мне руку.
— Запишитесь на ресепшн. Не стоит откладывать.
Я чувствовал ее рукопожатие, когда она уже ушла. Вдруг я сообразил, что не знаю ее имени. Мне может понадобится вернуться. Я пошел за
ней. Роз вышла из смотрового кабинета и посмотрела на меня.
— Как зовут врача? — спросил я.
Роз была холодна.
— Вы получили то, что хотели. Теперь уходите.
— Вы ошибаетесь, Роз. Я получил то, что мне нужно. Вы понятия не
имеете, чего я хочу.
**
Часть каждой зарплаты я тратил на уют в своей квартире. Целые
выходные замазывал трещины на потолке и стенах. Потом покрыл стены
свежей краской, и на душе стало приятнее.
В другой выходной день я отциклевал паркет и покрыл лаком. Начав от
окна, я прошелся по всему полу. Спал той ночью снова в кинотеатре на
42-й, но уже в последний раз!
Пол получился шикарный. От лакового блеска потолок как будто стал
выше.
На барахолке я раскопал старый ковер из Гватемалы. На нем были
белые ворсинки. Я раскатал его в гостиной и отошел подальше.
Звездное небо.
Со временем я приобрел мебель: скрипучий диван и кресло, кухонный
столик и стулья. В Армии спасения нашлась кровать из вишневого
дерева. Я разорился на новое постельное белье.
Квартира согревала сердце. Пришла очередь тела. Я выбросил старые
джинсы. Купил брюки, белье, рубашки, две пары ботинок. Теперь у меня
был выбор обуви.
Я купил тяжелые, мягкие полотенца и соль для ванны.
Потом посмотрел на свою квартиру и понял, что у меня появился дом.
Глава 21
Жить в Нью-Йорке непросто. Иногда нервы плавятся, как сыр для
горячего бутерброда, но скучно тут не бывает. Мне это нравится. На
Манхэттене жизнь кипит. Иногда случается хорошее, иногда плохое. Но
есть чем заняться в любую погоду.
И на каждом углу — книжный магазин. Я читал книги, укрывшись за
стеллажом, пока не осознал, что меня никто не выгоняет. Сперва я
брался только за стихи и художественную литературу. Я боялся
открывать научно-популярные книги. Не хотел признаваться в
собственной тупости. Но стеллаж с феминистической литературой
манил.
Я листал художественные книги и слушал разговоры женщин. Было
нелегко понять кое-какие термины. Но одновременно я чувствовал, что
держу в руках головоломку, которая может рассказать о важном.
Головоломка как будто находилась в газете, а газета догорала в моих
руках.
Со временем я заглянул на полку о материнстве. Было странно
понимать, что у меня тоже репродуктивные способности. Я вспомнил, как волновалась Тереза, забыв точную дату начала ее месячных после
моего ареста в Рочестере. Я не следил за менструальным циклом. Но
Тереза знала, как отличаются наши циклы, и вычисляла один по дате
начала другого. Вдруг я понял: она допускала возможность, что у меня
появится ребенок. Мне никогда не приходило это в голову. Что я бы
делал, если бы у меня от изнасилования родился ребенок?
Я перешел к полке о теле и контроле веса. Может быть, если пишут о
женщинах, это будет полезно и мне? Сколько бы я ни проглатывал книг, стоя в книжном, львиная доля зарплаты уходила на покупки в этом же
магазине.
Я полюбил классическую музыку. Однажды утром по дороге на работу я
остановился. Мужчина играл на виолончели в переходе метро. Музыка
словно схватила меня за шиворот и заставила слушать. Я присел к
колонне и погрузился в звуки всем телом. Музыка волновала, как стихи.
Люди скользили мимо. Когда их стало меньше, я понял, что уже опоздал
на работу.
Музыкант опустил смычок и устало провел рукой по лбу.
— Что вы играете? — спросил я.
Он улыбнулся.
— Моцарта.
Я стал отираться в музыкальных магазинах. Наскреб денег на
магнитофон. Узнал разные стили: регги, румба, меренге, военные
марши, джаз, блюз.
Однажды утром в выходной я затеял генеральную уборку квартиры под
Канон Пахельбеля. Музыка гремела на весь дом.
В тот момент стало понятно, что внутри я меняюсь так же кардинально, как и снаружи.
**
— Есть у меня одно правило, — сказал мне владелец бюро. — Всех
профсоюзных активистов впускать, никого не выпускать!
Забавно. Он боялся, что я подниму забастовку. Я боялся, что раскроется
моя профнепригодность: печатать я выучился совсем недавно.
Бригадир привел меня к свободному столу.
— Вот инструкция. Времени тебя учить нет. Начинай. Когда будет готово, выводи текст и отдавай корректорам вон туда, ясно? Позже объясню
корректорские знаки. Или разбирай самостоятельно.
Я кивнул.
— Как выводить текст?
Он посмотрел с презрением.
— Посмотришь в инструкции.
В соседней комнате сидели женщины-корректоры, болтали и смеялись.
Бригадир заглянул и рявкнул. Умолкли. Одна из женщин кивнула. Он
удалился, они снова принялись болтать и смеяться.
Я задумался, замечают ли мужчины, как близки женщины друг с другом.
Наверное, и чернокожие работники чувствуют себя свободнее в своей
компании. Или латиноамериканцы, когда белых нет рядом.
У женщин точно есть свои секреты.
Я закончил набирать и зарылся в инструкцию, выясняя, что делать
дальше. Меня тянуло в комнату корректоров — в мир женщин.
Они замолчали, когда я вошел. Я протянул копии. «Положите на стол»,
— сказала одна из них, отвернувшись.
Я вздохнул, положил копии и вышел. Разговор возобновился. Они снова
смеялись.
**
В этом бюро я продержался одну смену. Но в Нью-Йорке было полным-
полно этих компаний. В них работали круглосуточно, и в ночную смену
всегда был недобор. Пройдя через десяток фирм и в каждой чему-
нибудь научившись, я заметил, что больше не краснею. Я стал
настоящим наборщиком.
Я вошел в ритм. За полгода заработал больше, чем раньше получал в
год.
Мне нравилось возвращаться домой перед рассветом. Люди сотнями и
тысячами ехали в противоположную сторону, как селедки. Мне было
просторно. Но одновременно я начал превращаться в вампира.
Ситуация вовремя изменилась. Пришло лето, а вместе с ним —
увольнение сотрудников ночной смены. Я насладился приятным
ничегонеделанием.
Тем летом я бродил по городу. Меня мучило одиночество. Я ни с кем не
говорил. К осени меня тянуло обратно в бюро — хотя бы чтобы
перебрасываться дурацкими шутками.
**
Билл утвердительно ударил кулаком по столу. Я читал газету.
— Разве я неправ? — сказал он настойчиво. — Как можно работать по
ночам, если даже окон нет? Ты выйдешь утром и узнаешь, что
взорвалась ядерная бомба.
Джим засмеялся.
— Сходи и посмотри, не взорвалась ли твоя бомба.
Но тут же Джим посерьезнел и вздохнул.
— Я знаю, о чем ты толкуешь. Однажды я шел с работы домой в снегу
по колено. Я и не знал, что снег пошел. Мир вертится, а меня в нем нет.
— Мы на гребаной подлодке, — рявкнул Билл.
— Знаешь что? — сказал Джим. — Я не понимаю, где сегодня переходит
в завтра. Я собираюсь на работу вечером, и моя подружка говорит: «До
завтра!», хотя для меня это будет всё еще сегодня.
Я кивнул.
— Я тоже в пропасти между сегодня и вчера.
— Ого, — сказал Билл. — Как поэтично, черт тебя дери. Можно украсть
цитату?
Мы засмеялись.
— А еще с этими сменами такая беда, — сказал я, — мир вертится по
правилам жаворонков. Я выхожу с работы, а в столовой подают
завтраки. Зачем яичница с беконом после рабочего дня? Подавайте мне