— Очень милые, — сказал я.
— Спасибо.
— Это вы рисовали? — уточнил я.
Она кивнула.
— Здорово.
Я посмотрел на вышитый цветами носовой платок в рамочке.
— Мне нравятся розовые цветы, но одновременно они напоминают о
детстве, когда меня обзывали «розовой» в школе.
Руфь взглянула на меня и отвернулась к кастрюльке.
— Кофе почти готов. Садитесь. Вам без кофеина, чтобы уснуть? Вы же с
ночной смены?
Я улыбнулся и кивнул. Немного теплоты для случайного соседа.
Неплохо.
— Лучше обычный. Если даже перестану пить кофе по выходным, здорового образа жизни все равно не выйдет.
— Откуда вы? — спросила она.
— Буффало.
Она улыбнулась.
— Соседи. Знаете озеро Канандаигуа?
Я кивнул. Пара часов езды от Буффало.
— Я из Вайн-вэлли.
Я задумался.
— Никогда не слышал. Это долина?
Руфь кивнула.
— Виноградники.
Она налила в чашки кофе. Пахло корицей.
— Я скучаю по дому, — вздохнул я. — По старому Буффало. Он был
обычным городом рабочего класса. Трудно было представить, что
заводы закроют, а дома продадут по цене земельных участков.
Руфь кивнула и поболтала ложкой в кофе.
— В деревне тоже все меняется. Винные заводы вытеснили маленьких
семейных производителей. Цивилизация приходит. Всем нужно
зарабатывать и покупать.
Я улыбнулся.
— Мне казалось, хотя бы в деревне все остается по-старому.
Руфь засмеялась.
— Вы, городские, ничего не понимаете.
— Расти в Буффало было нелегко. В деревне, должно быть, еще
труднее? Я имею в виду, быть другим.
Я осекся. Возможно, не стоило лезть в личное.
Руфь тяжело вздохнула.
— Не знаю, было ли трудно, но легко точно не было. Всей деревни
человек двести. Возможно, это и помогло мне выжить. Ценят всех и
каждого. Но оставаться там было нельзя. Я бы не услышала Майлза
Дэвиса. И мои волосы никогда бы не обрели этого божественного
оттенка.
Руфь поднялась. Она запустила ложку в ревень, положила мне немного
и посыпала коричневым сахаром. Я попробовал и радостно вздохнул.
— Я думал, что разучился чувствовать вкус.
Она нахмурилась.
— Совсем?
— Я уже давно ем только для того, чтобы заглушить голод. Покупаю
фастфуд или что-то в кафе навынос. Не думаю о вкусе еды. Ваша еда
задевает за живое.
Руфь серьезно кивнула.
— Я люблю готовить. Может, даже сильнее, чем есть.
Я пожал плечами.
— Я не умею и не люблю.
Она наклонилась:
— Каждому свое. Разрешите спросить кое-что странное? Почему у вас
нет занавесок?
— Я здесь просто сплю.
Руфь покачала головой.
— Странно! А я здесь живу. Это мой дом.
— Я работаю по ночам, — оправдывался я. — Прихожу и падаю. А в
прошлом году моя квартира целиком сгорела. Мне нравилось обставлять
ее и заботиться. У меня был дом. Теперь нет.
Руфь поджала губы.
— Если не вкладываться целиком, то не будет жалко потерять?
Я кивнул.
— Вроде того.
Руфь холодно взглянула на меня.
— Значит, у тебя все отняли? И больше нечего терять?
И почему она все-таки пригласила меня в гости? Я почувствовал себя
голым и несчастным. Глотнул кофе, съел еще ложку ревеня.
— Спасибо, — сказал я. — Очень вкусно.
Руфь проводила меня до двери.
— Я собираюсь на рынок. Принести вам что-нибудь?
Я вытащил ключи и открыл свою дверь.
— Спасибо, не нужно.
Дома я открыл окна и начал генеральную уборку.
Несколько часов ушло на расчистку завалов, уничтожение пыли и
стерилизацию раковины. Музыка гремела на весь дом.
В дверь постучали. От неожиданности я ударился о трубу, под которой
ползал. Открывая дверь, потирал макушку. Руфь протянула охапку
рыжих гладиолусов.
— Я подумала, что вам понравится. Всё порадостнее.
Я приоткрыл дверь шире.
— Мне даже некуда их поставить.
Руфь сходила за вазой. Голые стены моей квартиры вызвали у нее
священный ужас. Я застеснялся.
— У меня не было времени мебель купить. И вообще
Мы поставили цветы в воду, а вазу — на пол посередине гостиной.
— Очень красивые, Руфь. Я дарил цветы, но мне никогда не дарили их.
Очень мило с вашей стороны.
Руфь покраснела.
— Дарить цветы несложно.
Она подошла к двери и обернулась:
— Я даже не знаю вашего имени.
— Джесс.
Она улыбнулась.
— Это от Джесси? Моего дядю звали Джесси.
— Просто Джесс.
— Не буду тебя отвлекать, Джесс.
Я кивнул.
— Спасибо за цветы.
Еще пару часов драил квартиру. Потом сел на пол рядом с букетом.
Может, она права? Не создавать ничего из страха потери означало
признать, что я уже все потерял. В дверь снова постучали. Руфь.
Она принесла ткань.
— Я нашла старые занавески. Окна тут такого же размера, так что
должны подойти. Если хочешь.
Я встал, посмотрел на подарок в крупных руках моей соседки и
согласился его принять.
Через неделю я принес вазу назад. С ирисами.
Улыбка Руфи была мне наградой.
— Но у тебя же не осталось вазы, — сказала она.
Я покачал головой.
— Идем. Нравится? — она протянула темно-синюю стеклянную вазу.
Я вздохнул.
— Цвет затягивает. Я почти чувствую его вкус.
Руфь потрогала мою щеку кончиками пальцев.
— Это голод, Джесс. Твои органы чувств требуют внимания.
Я смотрел на глубоко-синюю вазу.
— Приготовлю тебе ужин. Любишь рыбу?
Я засмеялся.
— Рыба — это несерьезно.
Руфь покачала головой.
— Ты как настоящий деревенский парень — признаешь только мясо с
картошкой?
Я потупился.
— Я не парень, Руфь.
Она кивнула.
— Это ирония. Хорошо, пусть будет мясо. Но тебе так понравится, что
ты не сможешь остановиться.
Прекрасно!
Но почему она вдруг так добра ко мне?
**
Я купил новые брюки и рубашку. Потом зашел на овощной рынок и
выбрал морковное варенье. Мне понравилось, как это звучит. Я нашел
для Руфи крупную чернику и новую запись Майлза Дэвиса.
Руфь засмеялась, глядя на мои подарки.
— Черника на десерт… варенье к чаю.. А как ты догадался, что у меня
нет этого альбома?
Я скромно улыбнулся.
— Я живу за стеной.
Руфь засмеялась.
— Точно. Садись.
Кухню переполняли запахи. Передо мной стояла миска салата. В зелени
попадались желто-оранжевые цветочки.
— Руфь, в салате цветы.
Она улыбнулась.
— Настурции. Красивые, да?
— Их странно есть. Они съедобные?
Руфь кивнула.
— Это же как картина. Как можно ее съесть?
Руфь села за стол.
— В тебе говорит твой голод. Ты боишься уничтожать красивые вещи.
— Откуда ты знаешь?
— Я живу за стеной. Салат хороший, Джесс. Ешь. Скоро я подам что-то
еще более сочное.
Я покраснел и отложил вилку.
— Знаешь, когда отсидишь ногу и выпрямишь ее, сначала становится
невыносимо больно и щекотно. Мне трудно снова надеяться. Я не хочу
разочароваться.
Руфь погладила меня по руке.
— Мы с тобой хорошо выучили, что такое разочарование. Не стоит
посвящать ему больше времени, чем оно у нас отнимает.
Она поставила новый альбом Майлза Дэвиса.
Я ел салат и слегка плакал. Руфь улыбалась.
— Бальзамический уксус. Прекрасный, правда?
Как объяснить, почему вкус настурций под бальзамическим уксусом
заставляет человека плакать?
— Ты меня не пускала раньше, а теперь угощаешь.
Руфь положила вилку на стол и накрыла мою руку своей.
— Прости, что я тебя обидела. Ты поначалу показался мне другим.
Слабым и запутавшимся. Я боялась, что ты ищешь кого-то сильного, чтобы жить в его тени. Но после одного разговора я поняла, что не могу
тебя раскусить. Мне стало интересно. Ты был сильнее и спокойнее, чем
я подумала сначала. Так что я передумала, — она улыбнулась. — Как
настоящая женщина.
— Что стало последней каплей?
Руфь сжала мою руку.
— Цвет волос много говорит обо мне. Я не боюсь. Я не прячусь. На виду
было тяжело, но я горжусь смелостью и своими решениями. Обычно
людей пугает цвет моих волос. Что-то в тебе есть особенное, раз ты
сравнил его с диким сумахом.
Я засмеялся и покопался вилкой в салате.
— Я мужчина или женщина?
— Не знаю, — сказала Руфь. — Всё равно.
Я вздохнул.
— Сначала ты думала, что я мужчина?
Она кивнула.
— Да, что ты натурал. Потом — что ты гей. Поймала себя на
додумывании ориентации! Казалось, я выше этого.
Я улыбнулся.
— Мне хотелось, чтобы ты заметила, что я не просто мужчина. Что я
сложнее. Мне хотелось тебе понравиться.
Руфь погладила меня кончиками пальцев по щеке. По мне побежали
мурашки.
— Пусть не сразу, но я все же поняла, что ты симпатичный и интересный
тип.
Это звучало чудесно.
Я опустил взгляд.
— Жаль, что для таких, как мы, не придумали слов.
Руфь встала и открыла духовку.
— Мне не нужны ярлыки, — вздохнула она. — Я — это я. Я зову себя
Руфь. Мою маму звали Руфь Анна, мою бабушку звали Анна. Это я.
Я пожал плечами.
— Мне тоже не нужны ярлыки. Но было бы здорово иметь приятные
слова, чтобы ими не было обидно называть друг друга.
Руфь поставила передо мной тарелку со стейком.
— Что это на нем? — осторожно спросил я.
— Шалфей, — она выложила рядом крошечные морковки и ложку пюре.
Открыла дверцу духовки и подала горячий хлеб со сладким маслом.
Каждый кусочек пел у меня во рту.
— Перейдем к десерту, — сказала Руфь, когда мы покончили с
основным блюдом. Она наполнила креманки черникой, накрыла
плотным слоем сливок и посыпала сахаром.
Я сжал ее руку.
— Руфь! — слова скомкались в горле.