Она накрыла мою руку своей.
— О голоде я знаю всё, Джесс.
Руфь подняла кружку:
— За дружбу?
Я поднял свою.
— Да. За нашу.
**
Я пошел по магазинам подержанной мебели. Первый признак весеннего
потепления. Руфь радовалась покупкам чуть ли не больше моего.
Моя квартира начала обретать форму. Руфь перенесла рамочку с
вышитым розовыми цветами платком на мою кухню и подарила
клетчатое покрывало для кровати, которое они делали вместе с
бабушкой.
Наша дружба продолжалась. Руфь попросила помочь с покраской
квартиры, и я понял, что она перешла на новый уровень. Она светилась, обновляя цвет стен. Она нарезала бумагу, чтобы положить ее в ящики
свежевыкрашенных шкафчиков.
Мы бродили по городу отдельно. Руфь не соглашалась выходить вместе: по геометрической прогрессии двое таких, как мы, втрое увеличивали
риск уличной агрессии.
Мы выходили по одному и приносили друг другу подарочки. Я приносил
записи Вилла-Лобуш, она — Кита Джарретта. Я выбирал ей желтые
ветки форсайтии, она мне — букетики недотрог.
Мы обменивались страхами и заливались слезами. Всякое бывало.
— Почему они так нас ненавидят? — причитал я, крутясь по кухне. —
Почему каждому есть дело?
Руфь перестала скрести духовку изнутри и выглянула.
— Милый, нас учили ненавидеть тех, кто отличается. Таким уж бредом
набиты наши черепушки. Это нужно, чтобы не нападать на соседа.
Я рухнул на стул.
— Раньше мне хотелось изменить мир. Теперь я хочу просто жить.
Руфь засмеялась. Она со щелчком сняла перчатку.
— Рано сдаваться, милый. Иногда мир так долго не меняется, что когда
он наконец приходит в движение, голова кружится от его скорости.
Я вздохнул.
— В детстве я хотел найти свое призвание. Исследовать вселенную или
излечивать от рака, не знаю. Но мне никогда не приходило в голову, за
что я на самом деле буду бороться. За право воспользоваться
общественным туалетом.
Руфь кивнула.
— Я встречала людей, рисковавших собственной жизнью, чтобы сесть за
обедом за стойку бара. Если мы с тобой не будем бороться за право
жить на этой земле, битва никуда не денется. Она просто перейдет по
наследству следующему поколению.
Я засмеялся.
— Ты моя точка опоры, Руфь. Последняя ледяная Кока-кола в огненной
пустыне.
Я даже подмигнул ей. Неужели я до сих пор умел флиртовать?
Тем вечером мы выбрались на пожарную лестницу и сидели рядышком, наблюдая за вечерним небом. Я никогда раньше не был так близок с
тем, кто крупнее меня. На улице внизу полным ходом шел праздник: полные столы еды, танцующие парочки, свечи, живая музыка.
— Руфь, чего бы ты хотела добиться в жизни в идеальном мире?
Руфь мечтательно улыбнулась.
— Я бы все равно шила. Одевала людей в одежду их мечты. Готовила
для всех голодных. Не боялась бы выходить из дома. Поездила по миру.
А ты, Джесс?
Я облокотился о кирпичную кладку.
— Наверное, садовник в лесу. Ко мне приходят дети, я слушаю их
рассказы. Рядом шумит океан. У меня домик на берегу. На рассвете я
скидываю одежду и плыву. Вечером пою о том, какой была жизнь
раньше. И это такая правдивая и грустная песня, что взрослые кивают, а
дети плачут. Я пел бы ее каждый вечер, чтобы никто не смел думать, что
раньше было лучше.
Руфь заплакала.
— Джесс, даже если ты говоришь о своих мечтах, я чувствую, как тебе
было плохо.
Я поцеловал ее в красную прическу.
— Джесс, я так привыкла быть одна, что забыла об одиночестве. У меня
есть подруги, Таня и Эсперанса, и другие, для кого я шью… Но ты очень
близко. Это трудно объяснить.
Я обнял ее.
— Руфь, если бы жизнь была музыкой, на каком бы инструменте ты
играла?
Она хлюпнула носом.
— Саксофон. Сопрано.
Я улыбнулся.
— Потому что грустный?
Она покачала головой.
— Потому что будит воспоминания. А ты, Джесс?
Я вздохнул.
— Наверное, виолончель.
Руфь обнимала меня.
— Потому что грустная?
Я покачал головой и посмотрел на город.
— Нет, потому что сложная.
Глава 23
Я улыбался, прижимая корзинку бузины к кожаной куртке. Вот Руфь
обрадуется, что я нашел ягоды зимой! Они напомнят ей о доме. А у меня
появится бузинный пирог.
Я посмотрел в ту сторону, откуда должен был приехать поезд метро.
Хотелось скорее попасть домой. Солнце уже почти взошло. Руфь вот-вот
сядет за швейную машинку. Я принесу бузину, и она улыбнется, как
будто взошло второе солнце.
Я услышал их до того, как они появились. Трое белокожих подростков.
Они шумели, чтобы скрыть застенчивость. Перепрыгнули через
турникеты. На таблетках после долгой ночи.
Сначала напали на старика. Он спал на скамейке, пока на него не
накинулись. Толкали, пинали, били. Он вырвался и убежал.
Тут я допустил ошибку. Отошел подальше, отрезав себя от выхода и
возможной помощи. Некоторые ошибки в жизни прощаются, другие
несут уроки, которые невозможно забыть.
Они подходили ближе. Я не пытался спрятаться за колонну. Трусость
пахнет хуже неудачи. Я запустил руку в корзинку и вынул горсть бузины.
Раздавил ягоды, вдохнул их запах. Они пахли, как все битвы моей жизни, проигранные и выигранные, вместе.
Я поставил корзинку с бузиной на асфальт. Жаль, что Руфь не узнает, как я нашел ягоды зимой. Жаль, что я не проведу с Руфью еще сколько-
нибудь времени. Жаль, что не успею поблагодарить ее за то, сколько
жизни она мне подарила.
Я расположил ключи между пальцами руки, как кастет. Они подходили.
Охотники. Я — добыча. На маленькую секунду я пожалел, что доверился
Руфи. Я снова доверился. Теперь разочаровываюсь. Но все эти мысли
быстро удалились. Началось действие.
Главарь подошел ближе.
— Что это у нас тут? — нежно уточнил он, потянувшись к моему лицу.
Я схватил его за руку. Он улыбнулся. Начинается. Я спрятал руку с
ключами. Остальные двое глупо улыбались. Но главарь смотрел
пристально, как коп. Он ждал проявления слабости.
— Да кто ты такой? — спросил он снова. — Хрен поймет. Сейчас
выясним.
Его слова отлетали от меня, как горох. Я старался не слушать. Ничего
нового. Неважно, что он говорит. Неважно, что я отвечаю. Важны только
действия, расположение наших тел в пространстве, расстановка сил, незащищенные участки и сильные руки. У меня была одна возможность
остановить бой, и я хотел использовать ее с умом. Когда драка начнется, они наверняка победят.
Я посмотрел главарю в глаза, умело скрывая страх. Мы оба знали, что
страх есть. Мне не хочется умирать. Я боюсь. Но он не знает градуса
моей ярости. Да, они могут меня убить. Но точно так же я могу унести
одного из них в могилу. Подуло ветром. Приближался поезд. Успеет ли
он?
Началась драка. Главаря подвело его тело, оно подсказало, что он готов
к движению. Я всадил ключи в его подбородок. Он прикусил язык. Кровь
брызнула мне в лицо и потекла по запястью. Поезд был совсем близко.
Открытое горло второго парня. Я махнул рукой в его сторону. Даже
несмотря на визг тормозов, было слышно, с каким хлюпающим звуком
выходят из его тела ключи.
Кулак врезался в мою челюсть. Я влетел в металлическую колонну
головой. Свободной рукой я стирал чужую кровь с глаз, поднимаясь на
ноги.
Двери вагона открылись. Люди пробежали мимо. Двери закрылись, я
остался один. Парни исчезли. Я был весь в крови. Сколько из нее было
моей собственной? Голова тряслась. Челюсть пронзила обжигающе
горячая, ледяная боль. Я плохо видел. В ушах звенело.
Я вышел на 14-й. Мне очень хотелось идти сразу к Руфи. Лучше умереть
на руках того, кому не все равно. Но одновременно я понимал, что в
больницу вдвоем мы не пойдем. Может, если я приду один, меня не
заставят раздеваться?
Я ввалился в больницу Сен-Винсен. Меня подхватили. Протянули
формы. Я записал вымышленные данные страховки. Как быстро они
поймут, что она поддельная?
Медсестра уложила меня. Врач смотрел мне в глаза. О чем он думал?
Потолок куда-то ехал. Нет, это меня куда-то везли. Я открыл глаза и
увидел, что мне зашивают раны на подбородке. Не было сил
сопротивляться. Голова раскалывалась.
Когда я снова открыл глаза, в комнате была только медсестра. Она что-
то писала. Я попробовал встать. Она подошла и помогла мне.
— Осторожнее, — сказала она с опаской. — Вы понимаете, где
находитесь?
Я кивнул.
— Вы несколько раз приходили в сознание. Вам сломали челюсть.
Придется перейти на молочные коктейли. Мы обработали рану на
голове. У вас сотрясение мозга. Мы ждем рентгеновские снимки.
Возможно, понадобится остаться на ночь.
Я почувствовал, как отекло и распухло мое лицо. Ее улыбка потеплела.
— Полицейские помогут вам составить отчет о нападении.
Мои глаза распахнулись.
— По закону мы обязаны это сделать, — сказала она. — Лежите, не
вставайте. Я скоро вернусь.
Как только за ней закрылась дверь, я встал. Комната кружилась. Зрение
подводило. С головой было что-то не так.
Скоро они выяснят, что страховки нет. Позовут копов. Я наврал в анкете.
Заберут в участок. Нужно бежать. Я проверил кошелек. На такси денег
хватит.
В приемном отделении был такой гвалт, что меня не заметили.
Холодный ветер приятно обдувал распухшее лицо, зато от холода
ломило голову. Я поднял руку на углу 14-й. Остановилась машина.
— Куда, друг? — уточнил водитель.
Я не отвечал. Он нахмурился.
— Мистер, вам куда?
Я размахивал руками.
— Напились, что ли?
Руфь. Мне нужно попасть к Руфь. Я постарался приоткрыть рот, чтобы