**
Бригадир третьей смены выдал чек за два дня до рождества. Утром я
пойду в офис и заберу деньги. Мне нужен подарок для Руфи.
Я незаметно забрался в щель между двух автоматов с напитками. Это
моя комната отдыха на работе. Я откинул голову. Приступы боли
смягчились, но продолжали приходить.
В столовую вошли две наборщицы, Мария и Карен. Они хихикали, а я
надеялся, что меня не обнаружат.
— У тебя есть мелочь? — спросила Мария.
Ее руки всегда притягивали мое внимание. Некоторые несут свои ладони
как тяжелые чемоданы, другие говорят руками. У Марии всё было
странно. Её руки вели совсем другой разговор, нежели их хозяйка. Она
могла нервно смеяться и прикусывать губу, а ее руки были спокойны. Ее
слова могли ранить, но руки в этот момент поглаживали коллегу по
плечу. Я представлял, как эти удивительные руки дотрагиваются до моей
спины.
— Жутко, — сказала Мария, — как он смотрит на меня.
— Кто? — спросила Карен.
Мария вздохнула.
— Парень, который вечно отмалчивается, Джесси. Смотрит так, что мне
не по себе.
Карен засмеялась.
— Может, ты ему приглянулась.
— Ыыы, — протянула Мария. — Смотрит как на кусок мяса.
— Он совершенно безобиден, — хихикнула Карен.
— Откуда ты знаешь? — спросила Мария. — Может, он психопат.
Карен возразила:
— Такой феминный, наверняка гей.
Они уходили.
— Говорю тебе, — подвела итог Мария, — лучше держаться от него
подальше.
Рука Марии покоилась на спине Карен. Я закрыл глаза и подождал.
Затем вышел и решил никогда не возвращаться.
**
Дома я установил зеркало на диване и нашел ножницы. Мне пришлось
пару раз приложиться к стакану виски — через трубочку — пока не
удалось срезать все швы. Я вытянул их, как будто снимал старый
пластырь — не медленно и не быстро. Уверенно. Рот я промыл
остатками виски и допил все, что было в бутылке, чтобы уснуть и не
думать о том, как ранили меня слова Марии.
Я проснулся и с трудом добрался до 34-й, уворачиваясь от толп
покупателей. Я знал, что ищу. «Ваша лучшая швейная машинка», —
написал я на бумажке и подал продавцу. Я и забыл, что снова могу
разговаривать. Привык молчать.
Она привела к витрине. Все машинки были похожи… кроме одной. Я
знал, что выберу ее. Продавец тоже указала в сторону механического
чуда. Эта швейная машинка сверкала, как мотоцикл. Продавец
перечисляла, какие есть функции и особенности, расхваливала модель.
Я улыбался и ничего не понимал. Зато я мог представить, как Руфь
склоняется над этим чудом, воплощая в жизнь самые невероятные идеи.
Выкладывая наличные кассиру, я чувствовал волшебство. Я уже почти
позабыл, как это бывает.
Под снегом я дотащил машинку до такси.
Дома я яростно прибирался. Квартира заблестела. Теперь я
почувствовал себя грязным по сравнению с ней. Принял долгий горячий
душ, позволяя челюсти согреться, чтобы она перестала щелкать, когда я
открываю рот. Я вытерся и накинул свежую футболку с брюками хаки.
Причесался и заглянул в зеркало. На меня смотрел кто-то грустный и
взрослый. Я потрогал свои мышцы. Спасибо тренажерному залу и моей
выдержке. Подарок самому себе. Физическое доказательство моего
стремления жить.
Я нашел китайскую упаковочную бумагу в лавке. Указал на нужную. Я
по-прежнему сохранял молчание.
Заговорил только с Руфью. Постучался к ней накануне рождества.
— Где тебя носило? — снова спросила она. — Заходи. Таня и Эсперанса
уже пришли.
Я не двигался.
— Все в порядке?
Я щелкнул челюстью.
— Руфь.
Ее глаза наполнились слезами.
— Спасибо за все, что ты сделала за меня.
Мы соприкоснулись лбами.
— Прости меня, — сказал я. — Я просил слишком многого.
— Шшш, — ответила она.
— Руфь, я люблю тебя.
— Шшш, я в курсе.
Она обняла меня.
— Я тоже люблю тебя.
Мы крепко обнимались, как после долгого расставания.
— Я тоже хочу! — высказалась Таня. — Проходи, парень.
Руфь улыбнулась.
— Джесс не парень. Он — буч.
Я не слышал этого слова несколько лет. Я так еще плохо знал Руфь.
— Ооо, милый, — осмотрела меня еще внимательнее Таня. — Я бы тебе
станцевала.
Руфь представила меня Эсперансе.
— Очень приятно, — на испанском прошептала Эсперанса. Ее голос был
таким же спутанным, как наши с Руфью. Эсперанса покраснела, когда я
вежливо поцеловал ее руку.
— Мы наряжаем елку. Присоединяйся, — протянула она мне мишуру.
Я скромно улыбнулся.
— Я не умею. Никогда этого не делал.
Эсперанса нахмурилась:
— Даже в детстве? Слишком бедная семья?
Я засмеялся. Моя челюсть щелкнула.
— Слишком еврейская.
Руфь протянула мне свежий пряник.
— Имбирный. Попробуй.
Я снова погрузился во вкус.
— Мы готовим для друзей, застрявших в больнице из-за СПИДа.
До этого мне казалось, что эпидемия СПИДа разворачивается в каком-то
другом мире, далеко от моего.
— Можно мне с вами?
Руфь вздохнула.
— Если хочешь.
Таня выдала мне чашку.
— Фирменный «эггног» Тани. Если не развеселишься с него, тебя ничего
не проймёт.
Руфь вытерла руки о фартук.
— Поосторожнее с ним.
Таня скорчила рожицу.
— Не слушай ее.
— Мы идем в дрэг-клуб вечером. Хочешь? — позвала Эсперанса.
Я посмотрел на Руфь. Она пожала плечами.
— Я научу тебя кой-чему на танцполе, милый, — сказала Таня.
Я засмеялся.
— Я тоже могу научить паре трюков.
— Боже милостивый, — Таня схватилась за голову. — Дожить бы.
Эсперанса улыбалась.
— Я покажу, как танцуют настоящий меренге.
Я вспомнил о подарке для Руфи.
— Сейчас вернусь.
Я притащил гигантскую коробку в гостиную. Руфь тяжело опустилась на
диван, как будто в коробке были плохие новости.
— Это тебе, — улыбнулся я.
— Открывай, подруга, — подначивала Таня.
Руфь прикусила губу.
— Ну зачем ты.
Вся моя любовь поместилась в ответную улыбку.
Она вздохнула, развернула бумагу, аккуратно сложила и убрала ее.
Когда Руфь увидела, что внутри, она задержала дыхание. Я видел, как
она рада видеть машинку. Ее пальцы бережно бежали по корпусу.
— Сошью тебе костюм, — прошептала она.
Я удивился.
— Серьезно?
Руфь кивнула и укусила себя за костяшки пальцев. Она встала и вышла
к наполовину украшенной елке.
— Это тебе, — протянула она два свертка.
Первый оказался книгой. «Американская гей-история». Руки дрожали, когда я листал страницы.
— Смотри, — Руфь открыла оглавление. — Помнишь, я говорила, что
таких, как мы, уважали? Посмотри, здесь целая глава об индейцах. А
еще… — она листала. — Вот о женщинах, живших, как мужчины.
Я плакал.
Эсперанса посмотрела на обложку книги.
— Вечно стригут под одну гребенку.
— Шшш, — покачала головой Руфь. Она протянула мне второй сверток.
— Открой.
Акварель. Кто-то смотрит в небо, полное звезд. Это лицо, которого я
никогда не видел со стороны. Моё.
— Дай-ка поглядеть, милый, — потянулась Таня. — Ооо, Руфь, какое
чудо! Очень похоже.
— Руфь, — сказал я. — Я что, действительно так выгляжу?
Она кивнула и улыбнулась.
— Когда ты едва не умер, я стала рисовать твое лицо. Мне хотелось, чтобы от тебя осталось больше, чем просто воспоминания. Твои глаза
были закрыты, но я хорошо помню, как они светились под ночным
небом.
Руфь села на диван. Мы обнялись. Эсперанса и Таня примостились
рядом на полу.
Мой подбородок дрожал и болел.
— Я искал вас всех так долго. Не могу поверить, что наконец нашел.
Я обнял Руфь снова.
Эсперанса положила руку на мою коленку.
— Знаешь, как переводится мое имя?
Я покачал головой.
— Нет. Но оно красивое.
Она улыбнулась.
— Эсперанса на испанском значит «надежда».
Глава 24
Началась весна. Весь город почувствовал себя немного лучше — мне
показалось, что и на меня люди стали смотреть добрее. Я бродил по
рынку на Юнион-сквер, убивая время. Солнце опускалось за далекие
дома на горизонте. Руфь просила не возвращаться до самого вечера.
Меня ждал сюрприз.
Я постучал в свою дверь и дождался, пока она откроет. Руфь вытерла
руки и провела меня в спальню.
— Закрой глаза, — велела она. — Помнишь, ты разрешил сделать в
комнате все, что я захочу?
Я улыбнулся и кивнул.
— Открывай.
Я осмотрелся и поднял взгляд к потолку. Вот оно что!
Сел на кровать и упал на спину, глядя на потолок. Руфь покрасила его
бархатным черным с вкраплениями знакомых созвездий. Черный фон
переходил в светлый по краям. На горизонте виднелись очертания
деревьев.
Руфь легла рядом.
— Нравится?
— Это нечто! Ты подарила мне настоящее звездное небо. Но послушай, это рассвет или закат?
Она улыбнулась.
— Ни то, ни другое. Или оба. Это странно?
Я медленно кивнул.
— Да, в каком-то смысле это странно.
— Одного без другого не бывает, — отозвалась она. — Мне тоже трудно
принять двойственность, но я работаю над собой. Подумала, что окажу
тебе помощь.
Я вздохнул.
— Мне хотелось бы знать наверняка.
Руфь положила ладонь мне на грудь.
— Это ни день, ни ночь, Джесс. Это та бесконечная возможность, что
помещается между ними.
Руфь лежала совсем близко. Я чувствовал ее дыхание. Мы дышали в
такт. Она провела рукой по моему животу и опустила глаза. Я закусил
губу.
— Я боюсь, — ответил я на ее молчаливый вопрос.
— Почему? — спросила она. — Потому что я ни день, ни ночь?
Я зажмурился. Я потеряю ее, если совру. Я потеряю ее, если буду