честен.
— Да, — признался я. — В каком-то смысле. Помнишь геометрическую
прогрессию? Двое таких, как мы — тройной риск.
Руфь перевернулась на спину.
— Никто не узнает.
Я смотрел в мое небо.
— А еще я боюсь не оказаться с тем, кто день наверняка. Или ночь. Фэм, с которыми меня сводила судьба, были моим якорем. Я чувствовал себя
нормальнее рядом с ними.
Руфь улеглась на мою руку.
— Ты был рассветом или закатом?
Я грустно улыбнулся.
— Одного без другого не бывает.
Мы вздохнули.
— А еще, если честно, есть кое-что другое. Я не позволял никому
прикасаться к себе. В некоторых местах. Мне страшно, что ты станешь
тем, кто это сделает. И мне страшно, что ты не сделаешь этого. Мои
любовницы были замечательными, но никогда не переступали через эту
невидимую линию. Они были нежны, но не лезли в душу. Ты — наоборот, уже по мою сторону линии. Некуда спрятаться. Поэтому мне страшно.
Руфь грустно улыбнулась.
— Смешно. Я бы действительно хотела этого с тобой.
Мы лежали в тишине. Я поцеловал ее волосы.
— Знаешь, Руфь, у меня так давно не было секса, я уже позабыл о нем.
Кто знает, что я теперь за любовник? Пожалуйста, не оставляй меня.
Давай решим позже. Ты мне нужна.
Руфь поцеловала меня в губы.
— Ты тоже мне нужен.
Я взял ее за руку, удивляясь снова и снова, до чего у нее крупная кисть.
Она отвернулась. Я поцеловал каждый ее палец.
— Когда мне разбили челюсть, я много молчал и думал, — сказал я. — Я
читал, настоящие воины говорят перед битвой: «Сегодня хороший день
для того, чтобы умереть».
Руфь улыбнулась.
— Смело сказано, но я сегодня умирать не хочу.
Я кивнул.
— Сначала я подумал, что это о согласии на смерть. Но теперь я считаю, что это значит больше. Не бояться умереть. Отказаться от страхов, которые смягчают смелость. Смотреть на врага и — одновременно — на
свою жизнь. Выжить без страха. У меня много незавершенных дел. Я
боюсь умирать. Это мешает в моей борьбе.
Руфь нахмурилась.
— Что у тебя незавершенное?
— Мне хочется оставить что-то после себя. Помнишь книгу, которую ты
подарила на рождество?
Руфь кивнула.
— Я ходил в библиотеку. Антропологической литературы много. Целые
горы! Нас не всегда ненавидели, Руфь. Почему мы об этом не знали?
Руфь внимательно слушала.
— Это изменило меня. Я рос, не понимая, что раньше было иначе. Я
думал, мир всегда был таким и должен им оставаться. Зачем его
менять? Но теперь, когда я знаю, что он был иным — я хочу верить, что
он снова может измениться. Пусть через сто или двести лет.
Руфь кивнула.
— Во время перерыва на обед на работе я набираю текст. Про наш
древний путь. Всё, что я нашел. Чтобы восстановить нашу честь.
Руфь поцеловала мою ладонь.
— Но это еще не всё. Я всегда боялся быть смелым. Это может звучать
глупо, но для меня важно. Помнишь, я говорил тебе о буче Эл? Я хочу
узнать, что с ней случилось. И еще одна моя подруга, буч, полюбившая
другого буча. Я отверг ее дружбу, потому что считал, что бучи должны
влюбляться только в фэм. Тогда у меня было узкое сознание. Например, я думал, что транс — всегда гей.
Руфь улыбнулась.
— Логично. Ты ходил в гей-бары.
Я кивнул.
— Да, но у меня было такое ограниченное восприятие! Мне казалось, что мы отличаемся от других, но между собой — одинаковые. Трудно
поверить, что я перестал общаться с другом-бучом только потому, что ее
любовница была таким же бучом. Я хочу извиниться перед Фрэнки.
Руфь поцеловала меня в щеку.
— А еще?
Я кивнул.
— Я был знаком с двумя детьми: Ким и Скотти. Я обещал вернуться и
повидать их. И еще кое-что.
Руфь погладила меня по голове.
— Что?
Я лег на спину и посмотрел в мое небо.
— Написать письмо Терезе. Она все еще живет в моем сердце. Мы
плохо расстались. Я хочу подобрать верные слова, даже если она
никогда их не прочтет.
Хотелось спать. Руфь обняла меня.
— Ты найдешь свои слова, — сказала она.
Я вздохнул.
— Нужно раскопать воспоминания. Я отложил их, потому что было
слишком больно. Теперь не могу найти.
Из окна подул свежий ветер. Я накрыл нас клетчатым покрывалом. Руфь
была теплой и близкой.
— Спать? — спросила она.
Я кивнул.
— Побудь со мной, Руфь. Пожалуйста?
Она кивнула. Я зарылся носом в ее шею.
Руфь погладила меня по волосам и поцеловала в лоб.
— Спи, мой маленький дрэг-кинг.
**
Я уже перестал надеяться, что трубку снимут, когда прозвучал ответ
Фрэнки.
— Это я. Джесс. Фрэнки, помнишь меня? — это все, что мне пришло в
голову.
Тишина.
— Джесс? Это правда ты? Столько времени прошло.
Я покашлял.
— Да. Это точно. Слушай, Фрэнки, мне надо поговорить с тобой. Если ты
не хочешь, твое право. Но я уже давно должен был извиниться. Мне
хотелось бы сделать это лично, если ты не против. Я звоню из Нью-
Йорка, но могу приехать в Буффало.
Тишина.
— Знаешь, Джесс… Я, конечно, сержусь на тебя. Но не настолько, чтобы
отказаться от встречи. Кроме того, я приятно удивлена твоему звонку. Я
буду на Манхэттене пятнадцатого числа по работе. Встретимся в
«Герцогине» в одиннадцать вечера?
Я помолчал.
— Это лесбийский бар на Шеридан-сквер?
— Ага.
— Не уверен, что они меня пустят. Давай встретимся у входа?
— Ладно, — сказала Фрэнки. — Увидимся!
**
Пятнадцатого я волновался и грыз ногти, стоя под фонарем на Шеридан-
сквер. Я увидел Фрэнки первым. Мы неловко стояли. Никто из нас не
знал, что делать. Я протянул руку. Она пожала.
Я забыл, как хорошо рядом с бучами. Я смотрел на боевую стойку
Фрэнки: защитная позиция, одна рука в кармане брюк, голова наклонена
набок.
Фрэнки изменилась. Морщинки ползли по лицу мальчика-подростка, седые волосы пробивались сквозь рыжину.
— Я рад видеть тебя, Фрэнки.
— И я.
Моя нижняя губа дергалась. Я старался взять себя в руки.
— Я рад, что ты есть. Смотрю на тебя и вспоминаю ту часть моей жизни, которой как будто бы и не было без тебя. Для меня это важно.
Я обнял ее. Мы в шутку подрались. Я дернул за волосы, она ткнула
кулаком в плечо.
— Джесс, что бы там ни было, ты мой старый друг. Мне не все равно.
Я восхитился ею.
— Ты видишься с нашей компанией? — спросил я.
Она кивнула.
— С Грант.
— С Терезой? — я задержал дыхание.
Фрэнки покачала головой.
— Помнишь буча Джен? Она с любовницей открыла цветочный магазин
на Элмвуд-авеню. «Голубые фиалки». А кто еще? Даффи. Помнишь
Даффи, профсоюзного работника?
Я улыбнулся.
— Да, я помню Даффи.
Фрэнки наклонилась ко мне.
— Ты не представляешь, как он убивался тогда. Он совершенно не хотел
тебе навредить.
Я кивнул.
— Я знаю. У тебя есть его телефон? Я бы поговорил с ним.
Фрэнки кивнула.
Мы помолчали.
— Фрэнки, прости меня. Я считал свое поведение правильным. Но я
отдалился от тебя из-за собственных страхов. Я сильно вырос с того
дня. Ничего нельзя вернуть, но мне жаль, что так вышло.
Фрэнки махнула на вход в «Герцогиню».
— Ты сомневаешься, что тебя впустят туда? А я тогда сомневалась, что
друзья захотят со мной общаться. Отвратительное чувство. Жаль, что
теперь его чувствуешь ты. Знаешь, я уважала тебя. Мне так было нужно
твое уважение в ответ.
Я потер глаза.
— Ты достойна уважения. Пойдем к пирсу?
Мы медленно брели по Кристофер-стрит к Гудзону.
— Знаешь, Фрэнки, раньше всё было просто. Я буч, потому что люблю
фэм. До безобразия просто. Никто нас не признавал, но мы держались.
А потом ты напугала меня. Как будто отняла правду.
Фрэнки покачала головой.
— Ничего я у тебя не отнимала. Представь себе, каково быть бучом, которому все подряд сообщают, что я живу неправильно, потому что не
сплю с фэм? Это ты отняла у меня правду. Господи, Джесс, на меня
мужики нападают на улице, называя бучом. Неужели при этом нужно
доказывать что-то тебе?
Я покачал головой.
— Нет.
Я положил руку ей на плечо. Мы перешли Вест-сайдское шоссе и
оказались до воды. Над нами зависла полная луна. Свет качался на
волнах.
Фрэнки тихо спросила:
— Джесс, кто из старых бучей тебя воспитывал?
Я улыбнулся воспоминаниям.
— Буч Эл из Ниагара-Фолс.
— А меня — Грант, — сказала Фрэнки.
— Грант?
Я помнил ее как злобную выпивоху.
Фрэнки смотрела на меня.
— Грант была добра ко мне. Научила меня всему, что я знаю. Сказала, что мне не нужно ничего доказывать. Крошке-бучу такие правила были
по нраву.
Я улыбнулся.
— Вот уж не думал, что Грант можно назвать доброй. Как и всех нас.
Фрэнки кивнула.
— Грант — тяжелый случай. Она редко слушает мудрые советы. Но для
нас, молодых бучей, она хотела лучшей жизни. Иногда она соблазняла
кого-нибудь, но это было по пьяни. Мне кажется, есть у нее тайная
страсть, которую она боится признать.
Я нахмурился.
— В смысле?
Фрэнки пожала плечами.
— Похоже, ее страшно пугают собственные желания. Может, ее тянет к
бучам. Или к мужчинам. Я не знаю. Бедная Грант! Я бы хотела помочь
ей, хотя бы выслушать. Она ни за что не признается.
Мы молчали, вслушиваясь в волны. Фрэнки вздохнула.
— Знаешь, Джесс, я полюбила себя только после того, как позволила
себе любить другого буча.
Я засмеялся.
— Мне казалось, ты совсем другая. С новой фэм каждую пятницу.
Фрэнки грустно кивнула.
— Я тоже так думала. Я так сильно хотела их любви… и переставала
уважать после того, как они ее отдавали. Я была дерьмовым партнером.