— Сабан пришёл, отец, — продолжила Дирэввин, — чтобы сказать нам, что Ленгар мёртв, что Камабан теперь вождь, и что Рэтэррин грозит нам войной, если мы смиренно не позволим ему взять камни с наших гор.
— Это правда? — спросил Раллин.
— Конечно, правда! — зашипела Дирэввин. — Я почувствовала смерть Ленгара здесь! — она похлопала себя по животу, заставив Меррель громко закричать. С удивительной нежностью Дирэввин погладила по лбу свою дочь и тихо пропела несколько слов, успокаивая девочку. — Я почувствовала его смерть, когда была разбита скорлупа ореха. Ты принёс мне его голову, Сабан?
Он протянул мешок.
— Вот.
— Подойдёт в пару к голове Джегара, — сказала она, указывая Сабану бросить мешок. Он подчинился, вытряхнув на траву окровавленную голову, затем взглянул на её хижину и увидел, что череп Джегара выставлен на шесте рядом с входом.
Раллин и Мортор присели, и Сабан последовал их примеру.
— Так для чего ты здесь? — спросил Раллин.
— То, что сказала Дирэввин, правда, — сказал Сабан. — Камабан теперь новый вождь Рэтэррина, и он не хочет воевать с вами. Он хочет мира, и желал бы взять камни с ваших холмов. Вот и всё, что я пришёл вам сказать.
— Ленгар правда мёртв? — спросил слепой Мортор.
— Правда, — подтвердил Сабан.
— Лаханна сделала это! — сказал Мортор и поднял свои глазницы к небу. — Если бы я мог плакать, — добавил он, — я бы проливал слёзы радости.
Дирэввин не обратила внимания на радость своего отца.
— А зачем вам нужны камни? — спросила она.
— Мы желаем построить храм, — сказал Сабан. — Это будет грандиозный храм, который принесет нам мир. Это всё, чего мы хотим — мира.
— У нас есть большой храм здесь, — сказал Раллин, — и ваши люди могут приходить и молиться.
— Ваш храм не принёс стране мира, — сказал Сабан.
— А ваш принесёт? — злобно спросила Дирэввин.
— Он принесёт мир и счастье, — сказал Сабан.
— Мир и счастье! — Дирэввин расхохоталась. — Ты разговариваешь как ребёнок, Сабан! А Камабан уже был здесь. Он приполз ко мне летом и умолял о камнях, и я дам тебе тот же ответ, что и ему. Вы сможете взять камни, Сабан из Рэтэррина, когда вернёте предкам душу Санны.
— Душу Санны? — спросил Сабан.
— Кто похитил её последний вздох? — с жаром спросила Дирэввин. — Камабан! И ей нет покоя, пока Камабан удерживает её дыхание в своём животе. Так принеси мне голову Камабана, Сабан, и я обменяю её на камни.
Сабан посмотрел на Раллина в надежде на более благожелательный ответ.
— У нас нет вражды с Каталло, — сказал Сабан.
— Нет вражды! — закричала Дирэввин, снова испугав своего ребёнка. — Рэтэррин привёл Чужаков в центральные земли, и, что ещё хуже, вы привезли храм Чужаков. Когда вы начнёте посылать невест в огонь? И для чего? Для Слаола! Для Слаола, который покинул нас и привёл сброд Чужаков на нашу землю. Который посылает зиму, и который стёр бы нас с лица земли, если бы Лаханна и Гарланна не защищали нас. Нет вражды? У меня есть вражда! — она внезапно передала дочь в руки рабыни, и скинула плащ с плеч, открыв Сабану три ромбика, один большой и два маленьких, подвешенных у неё на груди. — Он обжигает! — сказала она, похлопав по крупному кусочку золота. — Он жжёт меня днём и ночью и напоминает мне о злобе Слаола, — она завыла, раскачиваясь из стороны в сторону. — Но Лаханна пообещала нам победу. Она пообещала, что мы разрушим вас. Мы посадим Слаола в клетку, сожжём ваши тела и наполним его ноздри вашей вонью, — она встала, оставив плащ на земле, и потрясла бедренной костью, когда-то принадлежащей Санне. — Вы не получите камни, — заявила она, — и вы не получите мира.
Сабан предпринял последнюю попытку.
— Я хотел бы, чтобы мои дети выросли на мирной земле.
— Я хочу того же, — ответил Раллин, бросив взгляд на Меррель, лежавшую на руках у рабыни, — но мы не можем заключить мир, пока душа Санны у Камабана.
— Наши предки несчастны, — объяснил Мортор. — Они хотят, чтобы Санна присоединилась к ним. Пришли нам голову Камабана, Сабан, и мы дадим вам камни.
— Или пусть Камабан идёт на нас войной, — насмешливо улыбнулась Дирэввин. — Ты думаешь, он воин? Пусть только приблизится к нашим копьям! И скажи ему, Сабан, что мы будем отрывать по кусочкам его плоть от костей, и мы заставим его кричать три дня и три ночи, а потом я заберу его душу и душу Санны, — она плюнула в огонь и подняла плащ с земли, прикрывая свою наготу. — Спасибо за голову Ленгара, — холодно сказала она, — но мне нечего дать тебе взамен.
Она взяла на руки свою дочь, пошла к хижине и нырнула внутрь. Сабан посмотрел на Раллина.
— Здесь повелевает женщина?
— Лаханна, — резко ответил Раллин. Он встал и поднял на ноги Мортора.
— Теперь ты должен уходить, — велел он Сабану.
— Будет война, если я уйду.
— Война всё равно будет, останешься ли ты или уйдёшь, — сказал Раллин. — Мы ничего не знаем, кроме войны с Рэтэррином, с того времени, как погиб твой отец. Ты думаешь, мы сможем так быстро заключить мир? — Раллин покачал головой. — Уходи, просто уходи.
И Сабан ушёл.
Война продолжалась.
Камабан не выказал ни удивления, ни разочарования оттого, что миссия Сабана потерпела неудачу.
— Они хотят войны, — сказал он. Сабан нашёл его в Храме Неба, где Камабан размышлял, глядя на камни из Сэрмэннина. — Каталло думает, что со смертью Ленгара мы станем лёгкой добычей для их копий. Они думают, что я не смогу повести людей в бой.
— Они так и сказали, — признался Сабан.
— Очень хорошо! — радостно сказал Камабан. — Мне нравится враг, который меня недооценивает, это делает победу над ним намного проще, — он повысил голос, так чтобы его услышали Гундур и Ваккал, находившиеся неподалёку. — Люди думают, что война это использование силы, но это не так. Война — это использование разума. Мысли. И я думаю, что мы должны выступить завтра, прямиком через болота и горы, на Каталло.
Гундур усмехнулся.
— Мы пытались сделать это раньше, — тихо сказал он, — и терпели неудачу.
— Вы терпели неудачу во всём, что вы пытались сделать, — огрызнулся Камабан.
— И мы слышали, что в Каталло полно копьеносцев, — вставил Ваккал. — Они ждут встречи с нашими войсками и людьми Друинны, и поэтому собрали всех своих союзников.
— Но они знают, что Друинна покинула нас, — сказал Камабан, — и вряд ли поверят, что мы осмелимся напасть на них. Разве не лучшее время это сделать?
— Они, возможно, планируют напасть на нас, — угрюмо сказал Гундур.
— Ты всегда думаешь о трудностях! — закричал на них Камабан, обескуражив обоих воинов. — Как вы можете выиграть войну, если думаете только о проигрыше? Вы женщины? — он медленно похромал к воинам. — Мы выступаем завтра утром, мы нападём на рассвете следующего дня, и мы победим. Слаол пообещал это! Поняли? Слаол пообещал это!
Гундур кивнул, хотя был явно расстроен решением Камабана.
— Мы выступим завтра, — неохотно согласился он. Он взял Ваккала за локоть и пошёл обратно к селению, чтобы предупредить своих копьеносцев.
Камабан посмотрел им вслед и рассмеялся.
— Теперь нам надо победить, или эти двое потребуют мою голову.
— Победить будет трудно, — осторожно сказал Сабан, — потому что, кажется, что Каталло знает всё, что мы делаем. У них наверное здесь шпионы, и они узнают о том, что мы идём.
— А какой у меня выбор? — бросил Камабан. — Теперь я должен сражаться, и не только для того, чтобы заполучить камни, а чтобы убедить Гундура и Ваккала не прирезать меня как собаку. Если я должен стать здесь вождём, я должен показать себя более искусным военачальником, чем Ленгар. Легче быть умнее, чем Ленгар, но люди не восхищаются умом. Они восхищаются силой. Поэтому победив Каталло, я добьюсь того, что никогда не получалось у Ленгара. Проблема, конечно, в том, что делать со всеми этими копьеносцами, после того, как мы одержим победу. Воины не любят мир.
— Ты думаешь, что настанет мир?
— Я думаю, брат, что Слаол дарует нам победу, — сказал Камабан. — Я думаю, что ты построишь мне храм, и что первым делом ты вытащишь все эти столбики, — он указал на камни, привезённые из-за моря и вкопанные в дёрн Рэттэрина. — Они так восхитительно выглядели в Сэрмэннине, — продолжил Камабан, нахмурившись. — Ты помнишь? Можно было почувствовать присутствие Слаола. Постоянное. Всегда рядом! Заключённый в камне. Но не здесь, конечно. Пустые, вот какие они здесь, пустые! — он начал толкать камень, пытаясь опрокинуть его, но тот был прочно вкопан в землю. — Их нужно убрать отсюда, все до одного! Сколько людей тебе нужно, чтобы вытащить камни?
— Тридцать? — предположил Сабан. — Сорок?
— Тебе понадобится больше, — уверенно сказал Камабан. — Тебе нужны будут люди и волы, чтобы притащить новые камни из Каталло, — он замолчал, вглядываясь в незаконченный круг камней. — Я хотел бы, чтобы не было сражения, — наконец сказал он и повернулся к брату. — Ты когда-нибудь видел битву между двумя племенами?
— Нет.
— Увидишь. Перед её началом, все герои, но как только начинают летать стрелы, у половины обнаруживается растяжение щиколоток, или расстройство живота, — он улыбнулся. — Я думаю, что ты проявишь героизм.
— Я полагал, что буду строителем?
— Сначала воином, а потом строителем. Я не пойду в поход без тебя, брат.
Сабан давно не видел воинов, подготавливающихся к битве, но на следующее утро он наблюдал, как мужчины раздевались донага и обмазывали свои тела густой кашицей из воды и вайды, затем обмазывали наконечники своих копий и стрел липкой смесью из фекалий и сока растений. Когда солнце поднялось высоко, копьеносцы исполнили танец вокруг храма Эррина и Мэй. Пленника из Каталло, которого держали под стражей со времени последней стычки между племенами, приволокли в храм и умертвили. Камабану был любопытен этот ритуал, о котором ему рассказал Гундур. Каталло убивает пленников перед битвой, и Ленгар в отместку приказал делать то же самое в Рэтэррине. Хэрэгг протестовал против убийства, но Гундур заверил его, что это не жертвоприношение. Главный жрец держал символ племени, а Гундур, обнажённый и вымазанный синим, с растрёпанными развевающимися волосами, взял бронзовый нож, и медленно разрезал человека от промежности до груди. Потом воины Рэтэррина погрузили свои правые руки в кровь жертвы, чей долгий смертельный крик сообщал богам, что племя готовится к сражению. Сабан не окунал руку в кровь и не исполнял танец среди столбов храма, когда барабанщики выбивали быстрый ритм на барабанах из козлиной кожи, натянутой на обручи. Вместо этого он присел рядом с Орэнной, которая неподвижно наблюдала за смертью пленника.