Сабан единственный не преследовал врага. Он следил за Дирэввин, которая находилась на западном крае своей линии, когда Гундур и Ваккал одолели людей Раллина, и с ужасом смотрела на катастрофу своего племени. Сабан увидел, как двое воинов Каталло попытались отвести её обратно в селение, но Дирэввин догадалась, куда будет стремиться армия Камабана, и поэтому она отбежала на несколько шагов западнее. А когда она увидела кричащих людей Каталло, пересекающих реку и собирающихся на Священной Тропе, она направилась в лес, расположенный за войсковой линией Камабана. Она думала, что безопасно доберётся до леса, но двое лучников Рэтэррина увидели, как она бежит к югу, и выпустили стрелы. Одна из стрел попала Дирэввин в ногу и она споткнулась, но двое верных копьеносцев подняли её и почти затащили её в деревья, а лучники, жаждущие вознаграждения от Камбана, побежали следом.
Сабан последовал за ними в лес. Он не мог видеть Дирэввин или её преследователей, но потом он услышал звон тетивы и отчаянный крик Дирэввин. Сабан повернул на шум и, пробравшись сквозь густые заросли орешника на маленькую опушку, он увидел, что один из копьеносцев Каталло лежит убитый с чёрно оперённой стрелой в горле. Дирэввин с бледным и искажённым от боли лицом сидела у покрытого мхом ствола дуба, а её единственный оставшийся защитник стоял лицом к лицу с двумя лучниками из Рэтэррина. Они ухмылялись, довольные лёгкостью своей ожидаемой победы, но нахмурились, когда Сабан ворвался на опушку.
— Её поймали мы, — многозначительно сказал один из лучников.
— Конечно, вы, — согласился Сабан, — и вознаграждение будет полностью вашим. Мне его не надо, — он не знал ни одного из этих юношей, которые были совсем мальчиками. Он улыбнулся ближнему из них и вложил стрелу в тетиву. — У вас есть нож? — спросил он у них.
— Нож? — спросил один из них.
— Вы должны отрезать у колдуньи голову, — объяснил Сабан, натягивая тетиву и направляя длинный кремневый наконечник на вражеского копьеносца. — Помните, какая награда за её смерть? Её череп, наполненный золотом, поэтому вы должны принести моему брату её голову, если хотите разбогатеть, — он бросил взгляд на Дирэввин, наблюдающей за этой сценой с непроницаемым лицом. — Но вы знаете, как отвести её предсмертное проклятие?
— Её проклятие? — спросил ближайший лучник обеспокоенным голосом.
— Она колдунья, — многозначительно сказал Сабан.
— А ты знаешь, как? — спросил лучник.
Сабан улыбнулся.
— Тебе надо убить колдунью вот так, — сказал он и быстро повернулся так, что его стрела была направлена на ближнего лучника. Он выпустил её и увидел кровь, брызнувшую струёй на зелёную траву. Он отбросил лук в сторону, схватился за умирающего человека и они повалили второго лучника на заплесневелые опавшие листья. Он ударил его по лицу, выругался, когда его противник ударил кулаком в ответ, и потом увидел, как глаза у того в агонии расширились, и услышал хруст рёбер. Это копьеносец Дирэввин вонзил своё бронзовое копьё в спину лучника.
Сабан встал. Его сердце бешено билось, а льющийся пот разъедал глаза.
— Я думал, что за всю битву я не убью ни одного человека.
Первый лучник, у которого в горле торчала стрела Сабана, приподнялся от боли и потом неподвижно замер.
— Ты не хотел убивать? — презрительно спросила Дирэввин. — Неужели женщина из Чужаков настроила тебя против убийства?
— Я не враждую с тобой, — сказал Сабан. — Я никогда не враждовал с тобой.
Уцелевший копьеносец угрожающе направлял своё копьё, но Дирэввин махнула рукой, чтобы он опустил оружие.
— Он не хочет причинить зла, — сказала она своему защитнику. — Сабан совершает ошибки всю свою жизнь, не желая причинять зла, тем не менее, является причиной очень многих зол. Иди и последи за окраиной леса.
Она проследила, как ушёл копьеносец, и кивком подозвала Сабана. Она согнула ногу и застонала от боли. Стрела прошли прямо через мышцы правого бедра, и её кремневое острие высовывалось с одной стороны, а перья чёрного ворона Рэтэррина были видны с другой. Она сломала оперённый конец стрелы и, скривившись от боли, отломила наконечник. Крови было немного, так как древко закрывало рану.
— Я могу вытащить остаток стрелы, — сказал Сабан.
— Я и сама могу это сделать, — сказала Дирэввин. Она ненадолго прикрыла глаза и прислушалась к слабым крикам, раздающимся с севера. — Спасибо за то, что убил их, — сказала она, показывая на двух мёртвых лучников. — Твой брат, правда, пообещал награду за меня?
— За твой труп, — сказал Сабан.
— Так ты теперь можешь стать богатым, убив меня? — с улыбкой спросила она.
Сабан улыбнулся в ответ.
— Нет, — сказал он, присаживаясь на корточки рядом с ней. — Я хотел бы, чтобы всего этого никогда не случилось, — сказал он. — Я хотел бы, чтобы всё было как раньше.
— Бедный Сабан, — сказала Дирэввин. Она прислонила голову к дереву. — Ты должен был стать вождём Рэтэррина, тогда ничего из всего этого никогда бы не произошло.
— Если ты пойдёшь на юг, — сказал Сабан, — ты будешь там в безопасности.
— Я сомневаюсь, буду ли я в безопасности где-нибудь, — сказала она и начала смеяться. — Мне нужно было отдать Камабану его камни, когда он просил их. Он тайно приходил ко мне ночью прошлым летом и выпрашивал у меня камни, — она усмехнулась. — Ты знаешь, что он мне предложил взамен камней?
— Мир? — предположил Сабан.
— Мир! — Дирэввин фыркнула. — Он предложил мне больше, чем мир, Сабан, он предложил мне себя! Он хотел жениться на мне. Ты и я, говорил он, два великих колдуна, и мы вдвоём будем властвовать над Рэтэррином и Каталло, и заставим богов приплясывать, подобно зайцам в весеннюю пору.
Сабан в изумлении уставился на неё, удивляясь, правду ли она говорит, затем решил, что конечно, правду.
— Как сыновья моего отца любят тебя.
— Ты любил меня, — сказала Дирэввин, — а Ленгар насиловал меня, а Камабан боялся меня.
— Я всё ещё люблю тебя, — выпалил Сабан, и он сам больше удивился своим словам, чем она. Он покраснел, и почувствовал угрызения совести перед Орэнной. Но был уверен, что сказал правду, правду, которую он никогда на самом деле не осознавал все эти годы. Он смотрел на неё и видел не худое измождённое лицо колдуньи Каталло, а весёлую девочку, чей смех приводил в восторг целое племя.
— Бедный Сабан, — сказала Дирэввин и вздрогнула от боли, пронзившей её ногу. — Мы должны были быть вместе, только ты и я. У нас должны были быть дети, мы должны были жить и спокойно умереть, и ничего не должно было измениться. А теперь? — она пожала плечами. — Слаол одерживает победу, и его безжалостность будет выпущена в мир.
— Он не безжалостен.
— Посмотрим, правда? — спросила Дирэввин, затем она распахнула свой плащ, показав Сабану три золотых ромбика, подвешенных на кожаном ремешке на её шее. Она поднесла один из маленьких золотых ромбиков ко рту, перегрызла сухожилие и протянула ромбик Сабану. — Возьми это.
Он улыбнулся.
— Мне это не нужно.
— Возьми это! — настояла она, и дождалась, когда он подчинился. — Сохрани его.
— Я должен вернуть это в Сэрмэннин.
— На этот раз не будь глупым, потому что в своё время тебе понадобится моя помощь. Помнишь остров на реке Мэй?
— Конечно, я помню его.
— Мы лежали там под ивой, — сказала она, — и там есть развилка в стволе выше, чем может человек достать рукой. Оставь этот золотой ромбик в развилке, и я приду тебе на помощь.
— Ты поможешь мне? — спросил Сабан, немного озадаченный, так как в этот день Рэтэррин одержал победу, а Дирэввин теперь всего лишь беглянка.
— Тебе понадобится моя помощь, — сказала она, — и ты получишь её, когда попросишь. Теперь я стану призраком, Сабан, и я буду наведываться в Рэтэррин, — она замолчала. — Я предполагаю, что Камабан требовал убить и мою дочь?
Сабан кивнул.
— Бедняжка Меррель, — сказала Дирэввин. — Камабан не найдёт её, но какую жизнь теперь я могу ей дать? — она умолкла, и Сабан увидел, что она плачет, однако он не мог сказать, плачет ли она от горя или от боли. Он подошёл и обнял руками её голову, и она стала всхлипывать на его плече. — Как я ненавижу твоих братьев, — сказала она через некоторое время, затем глубоко вздохнула и мягко отодвинулась от него. — Я буду жить как изгой, я создам храм Лаханны глубоко в лесу, где Камабан никогда не найдёт его, — она протянула ему руку. — Помоги мне подняться.
Он подтянул её на ноги. Она застонала, когда наступила на раненую ногу, но отмахнулась от помощи Сабана и позвала своего копьеносца. Казалось, она уйдёт, не сказав ни слова на прощание, но потом неожиданно она обернулась и поцеловала Сабана. Она ничего не сказала, просто поцеловала его второй раз и, прихрамывая, медленно пошла на юг в лес.
Сабан провожал её взглядом, пока она не скрылась в деревьях, и закрыл глаза. Он боялся, что зарыдает.
Очень много слёз пролилось в этот день. Священная Тропа была заполнена телами с черепами разбитыми топорами и дубинами, а многие были вообще без голов. Головы забирались в качестве трофеев, но их было так много, что головы от тел отрубать перестали, а некоторые потом даже повыбрасывали. Некоторые из врагов были ещё живы, но серьёзно ранены. Сабан устало брёл по тропе и увидел человека, прислонившегося к каменной колонне. С его волос капала кровь. «Какие песни сложат об этом в Рэтэррине», — с горечью подумал Сабан. Вокруг хлопали крыльями вороны, собаки набежали, чтобы устроить пиршество с человеческой плотью. Два маленьких мальчика, сопровождавших воинов Камабана, пытались отрубить женскую голову. Сабан отогнал их от трупа, но он знал, что они отыщут другой. С камней обрамляющих дорогу, стекала кровь, и он вспомнил пророчество Дирэввин о том, что камни нового храма в Рэтэррине будут сочиться кровью. «Она не права, — убеждал он себя, — не права».
Первые клубы дыма взметнулись от соломенных крыш селения. Это воины Камабана, поживившись всем ценным, что смогли найти внутри хижин, метали горящие головни на кровлю. В то время, когда их жилища уничтожались таким способом, выжившие люди побеждённого племени искали убежища в своём большом храме. Там Сабан и нашёл Камабана. Тот шёл по гребню окружающего земляного вала и методично сбивал ногой в ров охранные черепа.