— Ну, эта неделя.
— Какая?
— В начале осени, — ответил калика, нехотя выныривая из тяжких дум. — Зачем тебе?
— Да интересно, почему так зовут?
— А потому, что этому лету всего неделя. Ты видел голенастых, как цапки, девчонок-подростков? Приходит зима, они прячутся в теплые одежки, пережидают, а потом приходит весна, и ты видишь чудо... Они, как бабочки из коконов, выходят из теплых шкур — красивые, оформленные, с торчащими грудями и оттопыренными ягодицами! И глаза у них другие, и сами они — лучшие цветы на свете: сочные, нежные, зовущие...
Томас сказал задумчиво:
— Помню, в моем замке была одна такая...
Ему показалась, что рядом фыркнул конь. Яра надменно смотрела вдаль, но ее ухо шевельнулось. Томас сказал злорадно:
— Ты прав, святой отец. Я бы тоже сравнил женщин с бабочками. Столько же ума! Но мой дядя с этим не согласен, он утверждает, что у сверчка в ляжке ума больше...
— Что ум, — сказал калика печально, — женщине ум не всегда... Спинного мозга хватает с избытком. То, что нам удается понять ценой долгих раздумий и горького опыта, она иной раз понимает просто так... А с бабочками схожи по другой причине... Лето проходит, они снова укутываются в теплые одежки, зимуют, а когда приходит весна, мы с горечью замечаем, что они уже не те... Грудь обвисла, спина горбится, лицо подурнело.
Томас довольно хмыкнул. Яра вдруг сказала ледяным тоном:
— Не все, калика перехожая! Не все. Ты бы увидел мою мать!
Калика ответил очень мирно:
— Исключения есть везде. Просто у вас род такой. Что мать, даже твоя бабка все еще на коне по-половецки скачет. Обе твои тетки любого подростка с ума сведут, а у них уже дети женатые... Да где там, скоро внуков женить пора. Я говорю вообще...
Яра со страхом смотрела на калику. Откуда тот знает ее родню? Но калика уже забыл о ней, погруженный в тяжелые думы. Томас тоже не заметил оговорки калики, а она, подарила Томасу надменный взгляд, словно вытерла о него ноги.
Зверюка, подумал он мстительно. Только звери хранят молодость до старости. У его отца была гончая, которая от своего праправнука дала лучший помет во всей Британии, всю округу снабдила охотничьими псами! А людям Господь велит стариться быстро, чтобы добрых побыстрее взять к себе, а злых тут же ввергнуть в адское пламя...
Они вышли из леса к крохотной веси, купили коня для Томаса. К вечеру вошли в Чернигов. Олег отыскал постоялый двор, устроил Томаса и Яру, сам исчез, вернулся уже к ночи, в поводу вел троих коней.
— Одного в запас, — сказал он хмуро. — Раз уж с нами женщина, то будет очень много тряпок, барахла...
Яра ответила слабой улыбкой. Похоже, устала настолько, что не было сил огрызаться. Томас пристально оглядел ее с головы до ног.
— На Востоке женщина вообще должна идти пешком вслед за конем. В этом сарацины правы... И поят у колодцев сперва коней, потом женщин.
— А потом мужчин? — спросила она тихо, но достаточно ядовито.
— Сперва благородных, — объяснил Томас высокомерно, — потом неблагородных, потом коней...
— И как ваш бог отличает благородных от неблагородных? — спросила она еще ядовитей. — Знатных и незнатных? Если мы все его дети?
Томас заметил, что калика спрятал усмешку.
— Ну, — сказал он с осторожностью, чувствуя, что вступает на скользкую почву богословия, — если он различает красивых и... гм... умных, то и знатность не должна ускользать от всевидящего Божьего ока. Впрочем, не наше дело подавать сэру Богу советы. У него для этого есть херувимы, серафимы, иблисы... или не иблисы?... И другие знатные ангелы!
Томас выбрал себе крупного жеребца, оглядел других. Что-то высчитывал, морщил лоб. Неожиданно обратился к Яре:
— Ты когда-нибудь ездила на коне?
— Нет.
— Гм... Тогда бери вот этого коня. Говорят, на нем тоже никто никогда не ездил. Так будет по-честному.
Остановившись у богатой лавки, купили седла. Олег удивился, почему так дорого, хозяин с виноватой улыбкой объяснил, что он на самом деле не купец, а старший княжеский сын из Артании. Вынужден скрываться здесь, потому что младшие братья хотят его убить, чтобы захватить престол после отцовской смерти. Вот он и копит деньги, чтобы нанять варягов для охраны. Калика кивал, но торговался, сбил цену вдвое, но седла в самом деле были стоящие.
— И здесь у вас драки за трон, — посочувствовал Томас калике.
— Где их нет, — согласился Олег, — только насчет княжества брешет, как попова собака! Он боярского, а не княжеского рода. Это, конечно, не простолюдин, он владеет землями, угодьями, многими селами и богатствами, кораблями, но не может держать большого войска, у него нет своего прапора, а только прапорец.
— Сэр калика!.. Ты, кроме седла, ни о чем с ним не общался!
— А зачем? — голос Олега был хладнокровным. — Его зовут Бранко.
— Я слышал. Ну и что?
— По имени видно.
— Как?
— В именах своя иерархия. Есть сеньоры, есть короли, есть купцы, а есть и простолюдины. Ни один смерд, по-вашему — йомен, не станет именовать себя Браньком, Звеньком, — язык вырвут. Но и простому боярину, хоть и очень знатному и богатому, нельзя брать для своего отпрыска княжеское имя вроде Владимира, Брячислава, Ярослава, Будислава... Земли отберут, жен и коров лишат, в черные холопья загонят. Словом, на Руси по одному имени можно сказать очень многое. Откуда человек, каков он, кто он. А если у него еще и прозвище, то тогда вовсе ложись и помирай. От прозвища не открестишься, не отплюешься, прилипнет навеки, с тобой и в могилу уйдет, а на Страшном Суде его выкрикнут, а имя забудут...
Томас задумчиво почесал лоб.
— Как у вас все сложно... А у нас и король — Джон, и простолюдин — Джон. Гм, а то еще и соседский пес!
Глава 11
Снова над головами вместо синего неба проплывала многоэтажная зелень веток. Наверху скреблось, сухо стучали коготки белок, куниц, на головы сыпались чешуйки древесной коры. Воздух был не влажный, как на море, но и не обжигающе сухой, как в степи, грудь дышала легко, без усилий приподнимала тяжелые латы, раздвигала пластины доспеха.
Деревья обступили приземистые, с растопыренными толстыми ветвями. Протоптанная дорога почтительно обходила могучих исполинов, самые древние могли видеть еще Славена или Вандала, а то и Скифа...
Нет, напомнил себе Олег с горечью. Слишком много веков прошло. Не осталось тех деревьев, что помнят Секифа, Агафирса, Гелона... Рассыпались от старости даже внуки тех дубов, что в молодости видели скачущего по этим местам Колоксая...
И только горы, уже изрядно постаревшие, еще могут вспомнить троих диких невров, что однажды вышли из Леса! И которые изменили мир.
Томас любовно потрепал коня по шее.
— Крепкие кони в этом королевстве! Как, говоришь, называется?
— Все равно не запомнишь, — буркнул Олег, недовольный, что выдернули из глубоких воспоминаний. — Что за память у тебя? Видать, часто по голове били. И крепко.
— Ничего, — сказал Томас неунывающе, — у меня голова крепкая, как старый англский дуб. А кони здесь добротные. Не коротконогие лошадки степняков, даже не быстрые и горячие кони сарацинов, которые умрут, если на них сядет достойный рыцарь в полном доспехе...
Он пустил коня в обход целой семьи ежей. Те топали через поляну по-хозяйски, домовито. У каждого на спине были наколоты грибы, лесные груши, даже самый маленький гордо тащил большой желтый лист. Пусть бесполезный в хозяйстве, но вряд ли старшие об этом скажут — пусть малыш приучается к труду.
Дорожка в лесу петляла узкая, приходилось ехать цепочкой, оружие держать близко от ладоней. Рыцарь ехал впереди, забрало было поднято, но синие глаза холодно и прицельно осматривали дорогу впереди, а уши, даже закрытые шлемом, ловили шорохи по обе стороны дороги. Яра ехали следом, он чувствовал ее взгляд. Его спину то окатывало холодом, то он чувствовал такое внезапное тепло, что потел, под мышками взмокало. Иногда железо начинало жечь, словно на спину высыпали горсть углей.
Калика ехал, чуть поотстав. Его лицо было сумрачно, он мыслями был где-то далеко, но, как заметил Томас, руки были близко к швыряльным ножам, он даже в глубокой задумчивости выглядел опасно, как шаровая молния.
Томас с легкой насмешкой поглядывал на мелкие села, мимо которых проезжали.
— Чем ближе к Северу, тем проще города. Деревянные частоколы! Не Рим, не Константинополь...
— Что Рим, — ответил Олег нехотя. — Отечество сильно людьми, а не крепостными стенами. Вон Спарта нарочито не ставила городской стены! Мол, нет лучше защиты, чем доблесть свободных жителей. А Рим блистал, пока был свободен, пока не принял рабскую веру. А какие из рабов защитники? Они тут же передоверили охрану своей страны диким варварам.
Томас нахмурился.
— Не таким уж варварам...
— Всяким там англам да славянам, — сказал Олег язвительно, — Славяне Юстин да Юстиниан строили и писали законы, даже юстиция пошла от Юстиниана, Доброгост создавал новый флот и новую армию, англы...
— Ну, не такие уж мои пращуры были варварами, — прервал Томас недовольно. — Я не силен в искусстве, даже читать меня не обучили, но насчет воинской науки я кое-то знаю!.. Вся римская армия была перекроена варварами по нашим варварским законам, отчего стала много сильнее. Сэр калика, ты не военный человек, не знаешь, что когда мои и твои предки явились на службу к римлянам, то их дурацкие мечи, больше похожие на кухонные ножи, пришлось убрать — заменили нашими длинными мечами из добротной стали, ведь римские были из низкосортного железа, а доспехи — стыд какой! — медные, которые пальцем проткнешь.
— Медные?
— Ну, сперва были медными! Когда только захватили альпийские рудники, то освоили выплавку стали... Это наши предки заменили римский дротик длинным копьем, они создали конницу, учили атаковать в строю, управлять конем...
— А сами римляне не умели?
Олег с интересом смотрел на раскрасневшегося от возбуждения рыцаря. Ладно, в изящной словесности не силен, историю не знает, но все, что касается воинской науки, впитывает как губка.