Раздался звук рога. Рыцарь лютичей повернулся у моста, ему подали новое копье. Он бросал вызов следующему противнику!
Из ворот вывели крупного коня, покрытого белой попоной, предложили рыцарю пересесть. Судя по знакам, в лагере поняли, что он будет сражаться пока на этом, а когда тот устанет, пересядет на запасного.
Гутенап, старый и опытный воин, поседевший в битвах, сказал резко:
— Всем оставаться на местах! Кто примет вызов, будет отвечать передо мной!
Среди рыцарей раздались возмущенные возгласы:
— Но как можно терпеть?
— Он же вызывает!..
— Это позор, если я не приму бой...
— Наглые пруссы возгордятся...
— Это не пруссы...
— Да какая разница!.. Мы должны сражаться!
Гутенап гаркнул, перекрывая шум:
— Следующий в командовании после Гваделупа — я! Пока он не придет в сознание, если придет, я командую войском. А я повелеваю не принимать вызова этого прусса... ну, пусть лютича. Или бодрича, нам все равно. Не понятно? Это худо подействует на воинский дух, если еще кто-то будет выбит из седла.
Один из рыцарей крикнул негодующе:
— Хуже быть уже не может!.. Великий магистр сокрушен, а падение еще одного или двух рыцарей ничего не изменит. Но если проклятый язычник будет повержен...
— Запрещаю!
— Пошел ты... со своими запретами. Я, благородный сэр Нибел, у которого насчитывается семь колен благородных предков, сочту за унижение выполнять приказы человека, у которого в роду не больше пяти благородных предков! А этому варвару я сейчас покажу...
Гутенап хмуро наблюдал, как со страшным грохотом Нибел вылетел из седла вместе со всеми благородными предками. Следом за ним вылетели еще четверо, и только у одного хватило сил подняться на ноги и выхватить меч. Рыцарь лютичей ударом копья опрокинул его на спину, но добивать не стал. Побежденного в стане рыцарей, однако, наградили аплодисментами: он хотя бы ухватился за меч. Но, к счастью, до мечей не дошло, рыцари видели, какой громадный меч приторочен справа от седла воина лютичей. Если и мечом владеет, как копьем, то живым с поля не уйти.
Этот день был днем славы лютичей и позора крестоносного войска. Магистр Ордена Гваделуп умер, не приходя в сознание. Среди рыцарей начался разброд. Когда исполняющий обязанности магистра Ордена Гутенап велел готовиться к завтрашнему штурму крепости, среди рыцарей пошли разговоры, а когда наступило утро, Гутенап не досчитался трети рыцарей.
Ушли люди Нибела, им нечего было искать в дремучих лесах лютичей, такие же дремучие леса и на их землях, ушли без оповещения два отряда миланских рыцарей — лютичи, оказываются, сопротивляются. Да и взять, судя по виду их крепости, здесь мало что удастся, а жизни потерять можно. Ушли арбалетчики норманнов, а это была серьезная потеря.
Утром, хмурые и неуверенные в своих сильно поредевших силах, крестоносцы пошли на приступ. На стенах, напротив, кроме воинов появились даже женщины, старики и дети. Все с веселыми возгласами бросали камни, сталкивали бревна, лили смолу и вар из котлов. Казалось, для них это не кровопролитное сражение не на жизнь, а насмерть, а развлечение.
Гутенап бессильно стискивал кулаки. Вот бы где пригодились, как никогда, арбалетчики! Сбить стрелами несколько человек нетрудно, но зато можно без помех разбивать ворота, карабкаться на стены...
Штурм захлебывался, когда ворота распахнулись, и оттуда вырвался небольшой отряд во главе с тем проклятым лютичем! Гутенап просто не поверил своему счастью.
— Взять! — закричал он страшно. — Ударить на него со всех сторон! Победа уже за нами!
Воин потеснил напиравших на ворота, сбросил их с моста, орудуя тяжелым мечом с невиданной легкостью. Крестоносцы отступали под его яростными ударами, второй лютич, что держался рядом, быстро выпускал стрелы из простого лука, стреляя, как дикий степняк, прямо с седла. Однако его стрелы находили щели в доспехах, ибо воины роняли мечи, зажимали раны.
С двух сторон бежали крестоносцы, однако лютич не стал ввязываться в тяжелый бой. Гутенап не верил глазам, когда он, прорвавшись сквозь поредевший лагерь, устремился со своим оруженосцем прямо в чащу.
Бежит? Это не укладывалось в голове. Такой отважный воин не мог бежать, тем более когда чаша весов заколебалась. Или все же правы проповедники, что только воины Христовы крепки духом, а язычники, несмотря на крепость рук и огромный рост, не могут выстоять в долгом и затяжном сражении против крепких в вере?
— Пусть уходит, — сказал он с удовлетворением. — Даже если это не вождь, они лишились своего сильнейшего воина. Теперь нам можно воевать на равных!
Он не видел, что граф Гугенот, сводный брат погибшего от руки лютича сэра Гваделупа, быстро отошел к своим людям. Вскоре весь его отряд незаметно вышел из сражения и оттянулся в лес.
Глава 15
Теперь они ехали вдвоем на великолепных конях, а еще двух навьюченных коней вели в запасе. Томас был в полном рыцарском доспехе, меч и даже мизерикордия на месте, копье в руке. Жеребец под ним шел уверенно, на хозяина посматривал одобрительно: они опрокинули в турнире с десяток рыцарей, а еще вдвое больше выбили из седел и потоптали в бою. С таким седоком воевать не совестно, перед другими рыцарскими конями показаться не стыдно.
Под Ярой была гнедая кобылка, стройная и очень быстрая. Яра сама выбирала, Томас вынужден был признать, что женщина в лошадях толк знает.
— Мне как-то неспокойно, — призналась она.
Над головой пролетела большая птица, уронила перо. Яра вздрогнула, пугливо оглянулась. Глаза ее стали большими и круглыми.
— Все хорошо, — успокоил Томас. — Лютичи теперь отобьются. Благодаря турниру мы выиграли время. Сейчас подошла помощь от земгов и галков, крестоносцы сами окажутся в кольце! Звенько довершит разгром. А нам надо спешить в Британию!
— Да нет, я за них не особо тревожусь.
— А что еще?
— Неспокойно, — повторила она.
Томас недовольно хмыкнул:
— А что, у нас был хоть один день спокойным? Калика говорил, что счастливой жизни не бывает вовсе, бывают только счастливые дни. А у нас и вовсе — часы!
Она задумалась, в глазах появилось мечтательное выражение. Томас чувствовал в ней какую-то тайну, все-таки странная женщина что-то недоговаривала.
Лес иногда прерывался полянами, трава росла густая, уже пожелтевшая, чертополох грозно растопыривал колючки. Только ели оставались зелеными, весь же лес стоял в желтом и пурпурном убранстве всех цветов и оттенков. Небо было чистое, синее, но от него веяло холодом.
Яра первая услышала конский топот. Тронула рыцаря за рукав, тот остановил коня, прислушался. Сперва негромкий, стук множества копыт становился громче с каждым мгновением. По дороге за ними вслед неслись десятка два, если не больше, конных всадников. И, судя по стуку копыт, это были тяжелые кони, и всадники на них были тяжелые.
— Погоня, — понял Томас. — Дурак, он снял с осады людей, послал за нами! Ну, теперь ему точно крепость не взять. Унесет ли сам ноги...
Яра взмолилась:
— Томас! Тут нам бы унести!
— Попробуем, — сказал он, трогая поводья.
Но было уже поздно. Из-за деревьев выскочили кони, роняя пену. Передний всадник, видя, что беглецы на хороших конях да еще по свежему запасному, закричал отчаянно:
— Стой, трус?!
— Это я трус?! — грозно осведомился Томас.
Он начал разворачивать коня. Яра схватила его за руку.
— С ума рухнулся?..
Томас с неохотой повернул коня, только пришпорил, как настигающий всадник заорал диким голосом:
— Трус!.. Подлый трус!.. Если в тебе есть хоть капля от мужчины, остановись и сражайся!
Томас остановил коня. Яра схватила его коня за повод, потащила за собой. Томас ворчал, но повиновался. Преследователи начали отставать, и передний всадник, рыцарь в блестящих доспехах, закричал страшно:
— С тобой женщина, трус!.. Неужто ты будешь бежать даже при ней?
Томас выдернул повод из руки Яры. Лицо его было бледным от ярости, челюсти плотно сжаты. Он со стуком опустил забрало, синие глаза метнули через узкую щель молнию.
— Я жду тебя, кто бы ты ни был!
Всадники, это были рыцари с опущенными копьями, неслись на него, не сбавляя хода. Томас запоздало понял ошибку: они не собирались драться по очереди, — но поворачивать коня уже не было времени. Он быстро соскочил, выхватил меч и метнулся за ближайшее дерево.
Три копья с силой вонзились в дерево, разлетелись с треском. Яра, схватив его коня, отъехала и сорвала с седла лук. Часть всадников спешилась, начала обходить дерево с двух сторон. Томас двигался молниеносно, один рухнул под ударом его меча, второй выронил меч и ухватился за окровавленную руку. Еще несколько человек начали оттеснять его от дерева, а всадники объехали с другой стороны, окружили.
Томас вскрикнул бешено:
— А где твоя честь, трус?
Рыцарь ответил надменно:
— Перед язычником всякие клятвы, как и перед женщиной, необязательны, потому что женщина — не человек. Как и язычник.
Он всхлипнул, умолк на полуслове, вскинул обе ладони, хватаясь за лицо. Из узкой щели забрало торчало тонкое древко с белым пером.
— Так его, Яра! — вскричал Томас. — Клятвопреступник! Гореть тебе в аду!
— Он уже горит, — ответила Яра холодным злым голосом. — Это тебе за отношение к женщинам!
Вторая стрела быстро и хищно щелкнула в плечо. Томас думал, что стрела отскочит, но отточенный клюв нашел зазор в доспехе, стрела погрузилась до половины, а несчастный сводный брат Гваделупа вскричал страшно и рухнул с коня. При падении он ударился лицом, и стрела вошла глубже в мозг.
Но положение Томаса было отчаянным. Рыцарей было три десятка, да еще прискакали легко вооруженные воины, в руках были короткие дротики с широкими лезвиями. Томаса уже окружили, он вертелся, как вьюн, и рубился во все стороны. Удары сыпались на него со всех сторон. Он сражался, как медведь в стае собак, ревел, сыпал проклятиями, а каждый удар повергал нового противника на землю бездыханным.