Яра вполголоса разговаривала с МакОгоном, но Томас видел ее обеспокоенные взгляды, которые она бросала в его сторону. МакОгон, старый и опытный ветеран многих битв, слушал ее, к удивлению Томаса, внимательно и уважительно. Кивнул, соглашаясь, приложил пальцы к шлему.
Трубы зазвучали неожиданно громко и резко. За шатрами грянула резкая сарацинская музыка. С западной стороны на арену из-под арки выехал Торкзельд. Он был настолько громаден и грозен, что два других рыцаря оставались словно бы в тени, хотя оба были сильнейшими рыцарями Британии.
— Наш день, — сказал сэр Торвальд, лицо его помолодело. — Сегодня мы покроем себя славой... чем бы ни кончился бой!
— Тони с надеждой, что выберешься на берег, — сказал Томас. Его глаза не отрывались от могучей фигуры Торкзельда, лишь бросил короткий взгляд на калику, тот постоянно твердил эту поговорку. — Мы еще на конях. И копья у нас целые.
Он пустил коня вперед. Втроем выехали на арену, разъехались в стороны. Снова прогремели трубы. Томас страшно вскрикнул, нагнетая свою ярость в коня, а на трибунах замерли. Рыцарь в сверкающих доспехах несся с такой скоростью, что в мгновение ока преодолел две трети турнирного поля, и они сшиблись, когда конь Торкзельда сделал первые два скачка.
Торвальд и МакОгон почти не отстали. Удар был страшен, на трибунах умолкли, оглушенные грохотом, будто сто тысяч кузнецов разом ударили молотами по наковальням. Взвилась желтая удушливая пыль, закрыла все облаком.
Из облака пыли к западным воротам выскочили трое, к восточным — один. Все узнали исполинскую фигуру Торкзельда. Он был без копья, как и трое его противников.
Когда пыль осела, все увидели двух рыцарей. Один лежал недвижим, раскинув руки, другой пытался подняться. Выбежали оруженосцы, помогли выбраться с поля раненому, другого вынесли на руках. Слуги ловили обезумевших коней.
Трое развернули коней. Оруженосцы с готовностью побежали через поле, держа копья. Их глаза сияли. Явно не ждали, что их хозяева выстоят против таких противников.
— Пресвятая Дева! — прошептал сэр Торвальд. Он был потрясен, но глаза сияли. — Мы вышибли таких... таких рыцарей!
МакОгон проворчал:
— И мы не лаптем щи хлебаем.
— Что? — не понял сэр Торвальд.
— Говорю же мы тоже не лыком шиты, — ответил МакОгон так же
загадочно, словно говорил на другом языке. — Честно говоря, если бы не этот конь-зверь, могло бы случиться иначе. Я успел ударить раньше, чем мой противник прицелился.
— Я тоже, — признался сэр Торвальд.
На том конце арены оруженосцы подали новое копье Торкзельду. Он развернулся и в бешенстве, не дожидаясь сигнала герольда, помчался на троих. Томас запоздало пустил коня навстречу.
Они сшиблись в середине поля. Удар был такой, что дрогнула земля, а под королем подломился трон. С проклятиями он рухнул на спину, а на арене снова взвилось облако желтой пыли. Но всадники вылетели из облака такие же грозные и неуязвимые, только у каждого в правой руке были обломки копий, что разлетелись от удара вдрызг по самые рукояти.
Им подали новые копья, и они, дав коням отдохнуть несколько минут, ринулись снова. На этот раз они сшиблись грудь в грудь. Над ареной прогремел сухой треск ломаемых копий, те разлетелись в мелкие щепки. Кони взвились на дыбы, попятились. Томас и Торкзельд удержали коней, пустив в ход шпоры и удила, а на трибунах все затаили дыхание. Впервые кто-то выстоял против Торкзельда, впервые кто-то не уступает!
Внезапно Торкзельд взревел от ярости. Его рука метнулась к бедру, и Томас дрогнул, когда в руке гиганта блеснул огромный меч.
— Защищайся или умри! — крикнул Торкзельд так страшно, что оруженосцы и герольды дрогнули, остановились.
Сэр Торвальд крикнул, срывая голос:
— Ваше величество, это не по правилам!
На трибунах раздались крики:
— Это турнир, а не бойня!
— Остановить!
— Куда смотрит король!
— Бесчинство!
Томас поспешно потащил меч. Пальцы дрожали, без нужды сжимали рукоять с такой силой, что вминались, как в глину. Сквозь узкую прорезь он видел огромную фигуру мрачного рыцаря. Тот вскинул меч и послал коня вперед.
— Смерть ублюдкам! — раздался такой страшный голос, что у Томаса похолодело сердце.
— Живи, Британия! — вскрикнул он и бросил коня навстречу.
Они сшиблись, как две брошенные навстречу одна другой железные горы. Кони поднялись на дыбы, бились передними копытами, рвали друг друга зубами. Это были уже не кони, а звери, которым передалась ярость седоков.
Торкзельд ударил мечом со всей яростью. Щит Томаса лишь смягчил удар, но в голове зазвенело. Кусок щита просвистел мимо, с силой вонзился в землю. Томас поспешно вскинул меч, но лишь сумел отпарировать новый удар.
На трибунах в это время приближенные короля умоляли прекратить поединок. Драться мечами на турнире против правил, к тому же доблесть и умение Томаса вызвали симпатии даже у тех, кто не одобрял искателей приключений, что ушли воевать в чужие страны.
Король поколебался, но в это время его сын обрушивал удар за ударом на рыцаря в серебристых доспехах, у того разлетелся щит, погнулись доспехи, он шатался, конь под ним пятился.
— Нет! — отрезал король с той же свирепостью, с какой его сын наступал на противника. — Пусть закончат свой спор!
— Но прольется кровь!
— На каждом турнире ломают руки и ноги, ломают спину, вышибают зубы.
По его жесту герольды, уже вступившие на турнирное поле, попятились назад за ограду. Зрители не дыша поднялись с мест. Торкзельд наседал, рыцарь в серебристых доспехах уже шатался в седле. Внезапно конь Торкзельда дико заржал, ржание перешло в хрип. Конь Томаса вцепился зубами в горло черного жеребца — на землю брызнула красная струйка.
— Проклятие! — вскричал Торкзельд бешено.
Конь под ним пошатнулся, и он едва успел качнуться в сторону, когда конь упал, забил ногами в воздухе. Торкзельд успел выдернуть ноги из стремян, упал, покатился в пыли и грязи, но мощь его была столь велика, что он вскочил на ноги, словно на нем и не было тяжелых доспехов. Щит, звеня и подпрыгивая, укатился на край поля.
Томас повернул коня, крикнул мощно:
— Ты побежден!
— Нет! — закричал Торкзельд таким голосом, что на трибунах сердца мужчин похолодели. — Пока в руке меч, я только победитель!
Томас слез с коня. Раздробленный щит он стряхнул с руки, меч в его руке тускло поблескивал. Шаги рыцаря были нетверды, но с каждым мгновением он, казалось, восстанавливал силы.
С мечами в поднятых руках они сшиблись снова, и удар и грохот металла были таковы, будто снова ударились две железные горы. Противники вскрикивали, нанося удары, тяжелые мечи со свистом вспарывали воздух. Доспехи стонали, прогибались, а самые сильные удары разрубали даже стальные пластины. Серебристые доспехи забрызгало кровью. На трибунах жалобно вскрикивали — к серебристому рыцарю все испытывали острую симпатию.
В окружении короля снова начали уговаривать прекратить жестокий бой.
— Ни за что! — взбешенно рявкнул король. — Вы хотите лишить Торкзельда заслуженной победы?.. Здесь сражаются настоящие мужчины!.. Впервые видите кровь на турнире?
— Но, ваше величество...
— Нет!
С турнирного поля неслись частые тяжелые удары. Два рыцаря уже шатались, почти не двигались с места. Мечи поднимались медленно, а когда обрушивались, у противника не было сил уклониться или парировать. Доспехи забрызгало кровью, они погнулись, полопались, торчали острыми краями.
Король побледнел, закусил губу. Похоже, уже сам жалел, что не прекратил жестокий бой, но теперь отступать было поздно. Незаметно для подданных он сунул руки под мантию и делал там странные знаки. Сперва ничего не ощущал, затем услышал далекое громыхание, вздохнул с облегчением.
Прямо над турнирным полем сгустилось темное облако. В нем блистали молнии, гремел гром. Большинство зрителей не отрывали глаз от жестокого поединка, но кое-кто вскинул голову, со страхом тыкал пальцем вверх.
Томас шатался, серая жгучая пелена соленого пота выедала глаза. Он задыхался от жары, доспехи давили, он чувствовал, что умирает. Руки едва поднимали меч, но черный рыцарь, которого он видел в узкую прорезь шлема, тоже шатался, черный меч едва не выскальзывает из потных пальцев...
Внезапно над головами глухо прогремело. Люди вскинули изумленно головы — откуда гром в безоблачном небе? — в тот же миг сверкнула черная злая молния. Томас знал, что черных молний не бывает, но это была черная молния. Она ударила в поднятый меч Торкзельда. Меч вспыхнул, рассыпая искры. Томас и все на трибунах увидели, как преобразился черный рыцарь.
Раны закрылись, края трещин в панцире сдвинулись и слились воедино. Он уже не шатался, а словно бы стал выше ростом. В движениях его появилась мощь и звериная свирепость.
Он замахнулся и нанес страшный удар с неистовым криком, который потряс, казалось, саму землю:
— Умри!
Томас, видя неминуемую смерть, ударил мечом навстречу. Но слабо, без прежней мощи, только вскрикнул:
— За честь и славу англов!
Мечи сшиблись в воздухе. Звон оглушил зрителей, но был еще и дикий крик, словно кричали сами мечи. Серебристый меч рассек черный меч, как луч света рассекает тьму, но брызнула кровь, черная, ядовитая, распространяющая зловоние. Где она падала, там вспыхивали огоньки, вздымался черный ядовитый дым.
Зрители вскрикнули. Серебристый меч ударил острием по черному шлему, как уже бил, но раньше только срубил все перья, сейчас же со скрежетом рассек шлем, рассек череп, проник до нижней челюсти, где и застрял.
Торкзельд медленно повалился на спину. Меч выдернуло из рук Томаса, он едва не упал от изнеможения. Шатаясь, опустился на колено, но заставил себя встать, подошел к упавшему и, упершись ногой в грудь, ухватился обеими руками за рукоять меча Англа, с силой потянул на себя.
Меч вышел нехотя, но уже был чист, кровь черными каплями скатилась на землю.
Томас оперся мечом о землю. Послышался крик, быстрые шаги. Чьи-то руки сорвали с него шлем, сквозь пелену пота он увидел встревоженное лицо Яры. Она спешно вытерла ему платком лицо, велела кому-то: