гнездо. Они выросли — им предстояла своя жизнь.
Даррил дюйм за дюймом осмотрел комнату сестры, но не нашел ничего, что могло бы объяснить ее исчезновение. Он даже связался с ее ближайшими друзьями, но никто ничего не мог объяснить. Именно Даррил сообщил об исчезновении сестры отцу, напомнив Гейл, что кто-то должен это сделать.
— Ты в доме мужчина, Даррил, — сказала она, беря бутылку водки.
В доме побывала уйма народа. Люди, которых Даррил едва знал, хотели выразить сочувствие, посидеть с Гейл, разделить с ней горе. Ближайшие ее друзья превратились в своего рода телохранителей, они ограждали ее от любопытствующих соседей и всевозможных бездельников. Телефон звонил не переставая, и мобильник Гейл приходилось постоянно заряжать.
Даррил изо всех сил старался оставаться в стороне, прятался в своей комнате. До него доносились голоса из гостиной и кухни, нередко ему предлагали чай, или пиво, или сэндвич, стучали в дверь, окликали его. А когда все уходили, дом становился холодным и пустым, Джозеф и Кэл передвигались на цыпочках, чтобы не беспокоить мать, делали школьные задания без напоминаний, сами готовили себе обед. Когда Даррилу нужно было уйти, он говорил им: «Вы остаетесь за старших. Если что — сразу звоните мне».
Фрэнк Хаммель спросил, не хочет ли он отдохнуть, но Даррил покачал головой.
— От фараонов толку мало, Даррил, — сказал ему Хаммель. — Но я закинул удочки. Мы так или иначе выясним правду…
Выйдя из дома, Даррил остановился и посмотрел на небо. Звезды всегда были плохо видны — слишком много огней. Ночной мороз уже схватывал лужи льдом, туманил ветровые стекла автомобилей. Многие еще бодрствовали — за окнами гостиных угадывалось мерцание телевизоров, вдалеке звучала музыка на какой-то вечеринке, лаяла собака, отчаянно просившаяся домой. Даррил дошел до угла и пожал руку стоявшему там человеку.
— Я подумал, нам не помешает прогуляться, — сказал Кафферти. — Только недалеко, чтобы задницы не отморозить.
— Конечно. — Даррил сунул руки в карманы.
— Мы раньше вроде бы не встречались?
— Нет.
— Просто я иногда забываю лица, и когда потом не узнаю человека, это может показаться невежливым. — Он посмотрел на юношу. — Не хочу, чтобы это произошло между нами, Даррил.
— Хорошо, мистер Кафферти.
— Сколько ты работаешь у Фрэнка?
— Некоторое время.
— Ты же знаешь, что прежде он работал на меня.
— Вас упоминали.
— Видимо, без большого энтузиазма.
Мимо пронеслось такси, окно шоферской двери было опущено — водитель высматривал номера домов. Кафферти и Даррил проводили машину взглядом.
— Осторожность никогда не помешает, — заметил Кафферти с натянутой улыбкой. Потом добавил: — Я должен был с этого начать — прими мои соболезнования по поводу сестры. Если я могу чем-то помочь, ты только попроси.
— Спасибо.
— Фрэнку это не обязательно знать, пусть наш разговор останется между нами. Если ты не возражаешь. — Кафферти изучал юношу. — Давным-давно я несколько раз встречался с твоим отцом.
— Правда?
— Просто виделись в пабе. Он дружил с Фрэнком.
— Да, дружил.
— Но с другой стороны, говорят, что любовь легко перешагнет через дружбу. — Кафферти завернул за угол, и Даррил понял, что они описывают небольшой круг, который приведет их назад к его дому. — Мне нравится, что ты оставил отцовскую фамилию, — продолжал Кафферти. — Вы общаетесь?
Даррил кивнул.
— Передай от меня привет.
— Хорошо. Послушайте, вы же не будете возражать, если я спрошу, зачем мы с вами прогуливаемся глубокой ночью?
Кафферти прыснул и полез в карман за платком.
— Ты знаешь фараона по фамилии Ребус? — спросил он, вытирая нос.
— Я с ним говорил.
— Он называл мне твое имя. У меня много друзей в этом городе, и они стараются, чтобы я узнавал обо всем, что меня касается. Ты, может, думаешь, что у Фрэнка тоже немало друзей, но они не из тех, кому всегда доверяют. Как, по-твоему, поступит Фрэнк, если узнает, что кто-то из них похитил твою сестру? Что, если они используют ее как орудие для какого-то шантажа?
— В полиции считают иначе.
— И они никогда не ошибаются. Брось, Даррил, нам ли не знать. Я слышал, что ты умный парень, поэтому мы с тобой и беседуем. Для врагов Фрэнка Хаммеля ты тоже враг. А это значит, что тебе не помешает дружба с таким человеком, как я. О большем я и не прошу. — Кафферти простер руки, подчеркивая сказанное. — Все, что ты сочтешь нужным мне сообщить, я выслушаю. А со временем ты, может быть, выйдешь из тени Фрэнка…
— И тогда вы мне поможете?
— Тебе и твоей семье, Даррил. В любое время, если ты почувствуешь, что я тебе нужен.
— Фрэнк говорит, что вы отошли от дел.
— Может быть, и отошел.
— И в чем же ваш интерес?
— Скажем так: это старая история.
— Хотите свести счеты?
— Может быть…
Перед домом они снова обменялись рукопожатием.
— Все еще живешь дома? — спросил Кафферти.
— Пока — да.
— У меня есть несколько квартир. Если хочешь — взгляни.
Но Даррил покачал головой.
— Ты себе на уме, и это мне тоже нравится.
Кафферти потрепал юношу по руке, повернулся и пошел прочь. Даррил смотрел, как тот медленно исчезает в темноте, а потом вновь запрокинул голову к небу. Там были звезды — много звезд. Достаточно поверить…
19
— Мне всегда нравился Перт, — сказала Шивон Кларк. — Но только не эта его часть.
Она стояла перед штаб-квартирой региональной полиции вместе с Ребусом, составляя ему компанию, пока тот докуривал сигарету. Здание представляло собой высокую бетонную глыбу, возведенную еще в шестидесятые или семидесятые. Напротив стояли жилые дома, а рядом — бензозаправка.
— А когда это ты бывала в Перте?
— Выездные матчи. База «Сент-Джонстонса»[38] совсем рядом с М-девяносто.
— Ты ходишь на выездные матчи? — недоверчиво спросил Ребус.
Кларк болела за «Хиберниан».[39] В прежние времена она приглашала Ребуса на домашние матчи — тогда еще на стадионах разрешалось курить. Он не помнил ни одного гола, одни нулевые ничьи, переносить которые помогал никотин и пирог в перерыве.[40]
— На выходных, если хочешь, будут играть в Эдинбурге, — сообщила Кларк. — Я так и думала, — добавила она, увидев выражение его лица. — Ну и как прошел вечер?
— Тихо и мирно. Немного почитал.
— То, что Кристин распечатала тебе из Интернета?
— Господи боже — конечно нет.
— А что тогда?
— Какого черта ты улыбаешься? Я, между прочим, читающий человек.
Кто-то у них за спиной откашлялся. В дверях стоял человек и энергично показывал на свои часы.
— Если вы готовы, — сказал он.
Их торопил облаченный в форму инспектор по имени Питер Лайтхарт — тот же полицейский, который днем раньше сопровождал Кларк в Питлохри. Утром Кларк представила ему Ребуса, который коротко пожал протянутую руку, после чего сообщил, что должен скоренько перекурить, прежде чем они приступят к делу.
Манеры Лайтхарта противоречили его фамилии.[41] Кларк предупредила Ребуса, что Лайтхарту не хватает терпения, ума и хитрости: «Поэтому нам нужно избавиться от него на время допроса, если получится».
— Две секунды, — сказал Ребус Лайтхарту, показывая, что сигарета почти закончилась.
Чтобы отвлечь внимание Лайтхарта, Кларк спросила, отдан ли приказ поисковой команде.
— Конечно, — ответил Лайтхарт. — Работают уже почти час.
— И сколько там полицейских?
— Дюжина.
— Ордер на обыск в бытовке?
Лайтхарт раздраженно кивнул — зачем проверять очевидные вещи.
— Почему здесь? — спросил Ребус, избавившись от окурка.
— Не понял? — переспросил Лайтхарт.
— Разве в Питлохри нет приличного обезьянника? Там бы с ним и поговорили.
— Там нет подходящей комнаты для допросов, — ответила Кларк. — И технологии.
Технология означала видеокамеру и звукозаписывающую аппаратуру. Когда Лайтхарт, Кларк и Ребус вошли в комнату на первом этаже, полицейский в форме налаживал и то и другое. На стенах, выкрашенных кремовой краской, не было ничего, кроме надписи «Не курить» и нескольких попыток граффити на штукатурке. Видеокамера висела высоко в углу, направив свой глаз на стол и три стула. Томас Робертсон сидел, вцепившись в край стола; одно его колено нервно подергивалось. Очевидно, он полагал, что влетел всерьез. Так и было задумано.
— Все готово? — спросил Лайтхарт у полицейского.
— Да, сэр. Запись уже ведется.
Лайтхарт сел против Робертсона, Кларк заняла единственный оставшийся стул слева. Ребус не возражал. Он встал, прислонившись спиной к стене, так, чтобы Робертсон хорошо его видел. Лайтхарт дождался, когда полицейский уйдет, потом приступил к формальностям: назвал всех на камеру, объявил место проведения допроса, дату и время. Как только он закончил, заговорил Робертсон.
— Меня увольняют на фиг, — пожаловался он.
— Это почему?
— Вы дергаете меня со смены второй раз за два дня.
— На то есть свои причины, мистер Робертсон, — сказала ему Кларк. Она еще накануне сделала распечатку из его дела — некоторые подробности ареста и приговора. — Если бы вчера вы сказали нам правду, то мы, глядишь, обошлись бы и без сегодняшнего разговора.
— Я вам правду сказал.
— Ну, если смягчать выражения, то вы приуменьшили тяжесть своего преступления.
Кларк принялась зачитывать приговор. Робертсон встретился взглядом с Ребусом, но не увидел сочувствия. Когда Кларк закончила, в комнате на какое-то время воцарилось молчание.
— Сопротивление аресту после драки с подружкой? — вопросительно проговорила Кларк. — Нет, мистер Робертсон, — попытка изнасилования женщины, с которой вы только что познакомились.
— Все было не так, мы оба напились. Поначалу она была совсем не против…