— Вот это дело, — ответил Хаммель, махнув Сью Холлоуэй.
Хазлитт как будто успокоилась. Она послала Ребусу улыбку, благодарная за то, что он остался…
Он лежал в постели, когда раздался стук в дверь. Часы показывали почти полночь. Ребус встал и зашлепал по полу.
— Да? — спросил он поспешно.
— Это я, — назвалась Шивон Кларк. — Ты одет?
Ребус оглядел комнатушку.
— Дай мне минуту.
Он натянул рубашку и брюки, потом открыл дверь.
— Не помешала?
— Было бы чему. Что случилось?
— Видел это? — Она подняла телефон так, чтобы ему был виден экран.
Там была новостная лента местной газеты. Фотографию из паба «Лохинвер» сопровождал заголовок: «Семьи А9 жаждут ответа».
— Ну не скотина? — прокомментировал Ребус.
— Не хочешь объясниться?
— Я поехал туда выпить стаканчик. Хаммель и Хазлитт разговаривали с журналистами. Потом они заявились в паб, а следом и Тинтин[76] со своим телефоном.
Кларк поверила ему не больше, чем Гэвин Арнольд.
— Ладно, давай о важном, — сменил он тему. — Как прошел твой обед?
— Мы держались корректно.
— Ты ему сказала, что тебе не нравится, когда тебя меняют на старшего суперинтенданта?
— Может, забудем об этом? — Голос ее звучал устало.
— Извини, — сказал Ребус.
— Увидимся за завтраком.
— Если Демпси не велит паковаться. — Он показал на телефон Кларк.
— Я от тебя недалеко ушла. Джеймс говорит, что ищет мне «жизнеспособную роль».
— Он просто душка.
Кларк посмотрела на часы на своем телефоне:
— Я лучше посплю. Спокойной ночи, Джон.
— Все будет хорошо, — пообещал он, закрывая дверь.
Он слышал, как она прошла по площадке, а потом вверх по лестнице, направляясь в свою спальню под крышей. Открылась еще одна дверь, и Ребус услышал голос Пейджа, который спрашивал, все ли в порядке.
— В полном.
Больше она не сказала ни слова; ступеньки поскрипывали под ее ногами.
52
Демпси не стала ждать их приезда. Ее машина с водителем подъехала в тот момент, когда Ребус, Пейдж и Кларк позавтракали и вышли из гостевого дома. Ребус, который уже прикуривал сигарету, спросил Демпси, не завяжут ли ему для начала глаза.
— Что вы себе позволяете, ради всего святого? — спросила она.
— Я сидел в пабе, спокойно пил пиво. — У него было время подготовить свою версию случившегося. — Хаммель и Хазлитт обосновались в кабаке напротив. Покрасовались перед камерами и мигом перепорхнули ко мне. Мы знакомы, поэтому поздоровались. Тут вломился Раймонд и сделал свой пиратский снимочек.
— О чем вы? — нахмурился Пейдж.
— Интернет забит фотографиями вашего офицера.
— Спасибо вашему племяннику, — напомнил ей Ребус.
Она пропустила шпильку мимо ушей.
— Итак, что вы им рассказали о следствии?
— А что я мог рассказать? Я не очень-то в курсе.
Демпси показала на Ребуса пальцем, хотя ее взгляд был устремлен на Пейджа.
— Я хочу, чтобы он убрался отсюда, вы меня поняли?
— Вполне, — отозвался Пейдж.
Демпси уже садилась в машину. Та сразу снялась с места.
— Спасибо за поддержку, босс, — проговорил Ребус.
— Идите в дом, — приказал Пейдж, — соберите вещи и уезжайте. Счет оплатит Гейфилд-сквер. Увидимся в Эдинбурге.
Ребуса подмывало сказать что-то вроде: «Я расследовал убийства, когда ты титьку сосал». Но он промолчал. Он лишь чуть кивнул Кларк, словно желая удачи, бросил окурок на землю и поступил, как было велено.
Когда он нарисовался вновь, с ним вышла миссис Сканлон — ее косметика, как всегда, была безупречна — и пожелала ему счастливого пути. Пейдж и Кларк уже уехали. Миссис Сканлон закрыла дверь, и Ребус решил выкурить перед отъездом еще сигарету. Когда проснулся телефон, он не хотел отвечать, но звонили с Гейфилд-сквер.
— Кто говорит? — спросил он.
— Кристин Эссон.
— Привет, Кристин. Если еще не знаете, я вскоре буду с вами.
— Есть какие-нибудь новости?
— Дела обстоят так, что Интернет узнает обо всем скорее, чем я.
— Я видела вашу фотографию с Хаммелем и Хазлитт…
— И надумали позлорадствовать?
— А с чего мне злорадствовать?
— Не с чего.
Он затоптал каблуком окурок и сел в машину. Вот будет номер, если она откажет именно сегодня.
Двигатель ожил; приборный щиток показал, что все в порядке.
— Но в любом случае, — говорила в трубку Эссон, — я обещала передать ее номер.
— Извините, Кристин, я пропустил начало. Чей номер?
— Женщины, которая звонила вам и хотела поговорить о Салли Хазлитт.
Ребус закатил глаза. Только этого не хватало.
— Она как говорила — совсем больная?
— Нет, излагала вполне здраво. Просила передать ее имя и сказала, что будет ждать вашего звонка.
Ребус вздохнул, но вытащил из кармана блокнот и ручку. Когда Эссон назвала ему имя женщины, он замер. Потом попросил повторить.
— Сюзи Мерсер, — послушно сказала та ровно и четко.
— Значит, я правильно понял, — откликнулся Ребус.
53
Глазго.
Женщине, которая назвалась Сюзи Мерсер, Ребус сказал: «Разговор будет личный, вживую». Она спросила его почему.
«Потому что я должен быть уверен».
Она находилась в Глазго. На юг по А9, потом на запад по М80. Ребус приехал к ланчу, остановился на многоуровневой парковке около автобусной станции и пешком прошел Бьюкенен-стрит — совсем рядом. Как они и договаривались, он позвонил ей вторично.
— Я здесь, — сообщил он.
— Где?
— Иду по Бьюкенен-стрит.
— Поверните налево у Королевской биржи. Там будет кафе «Томпсонс». Сядьте за стойкой у окна.
— Джеймс Бонд из меня никакой.
— Делайте, что я говорю, или вы меня не увидите.
И Ребус повиновался: заказал кофе и апельсиновый сок, сел и принялся разглядывать шествие покупателей за окном. В Глазго он чувствовал себя не в своей тарелке. Этот город, по мнению Ребуса, был воплощением хаоса в сравнении с Эдинбургом. Он знал здесь с полдюжины улиц, где мог ориентироваться, но стоило ему выйти из этого круга, как он терялся.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем появилась она и устроилась на соседнем табурете.
— Я хотела убедиться, что вы не привезли с собой ее, — заявила она.
Ребус разглядывал женщину. Она коротко постриглась и перекрасилась. Выщипала брови до такой степени, что те практически перестали существовать. Но глаза и скулы по-прежнему оставались материнскими.
— Вы преуспели в этом за годы, — заметил Ребус, глядя в глаза Салли Хазлитт.
— Не очень, — огрызнулась она.
— Да, фоторобот получился очень похожим — неудивительно, что вы запаниковали. — Он помолчал. — Так как вас называть — Салли, Сюзи или вы уже взяли себе новое имя?
Она посмотрела на него:
— Нина постоянно говорит о вас в своих интервью. Потом я увидела фотографию вас вдвоем…
— И?
— Ей нужно сказать — пусть прекратит.
— Прекратит искать или думать, что вас убили?
Она продолжала сверлить его взглядом.
— И то и другое.
— Почему вы не скажете сами?
Она помотала головой:
— Ни за что.
— Тогда объясните мне, зачем вы это сделали. — Ребус отхлебнул кофе.
— Во-первых, мне нужно, чтобы кое-что сказали мне вы. Как по-вашему, почему она это делает?
— Она ваша мать. Что еще объяснять?
Но Салли Хазлитт уже снова качала головой:
— Она вам рассказывала, как мы жили?
Ребус немного подумал.
— Ваши родители были учителями. Жили в Лондоне…
— И все?
— По ее словам, в Крауч-Энде… место лучше, чем они могли себе позволить. Но какой-то родственник оставил наследство. — Он помедлил. — Она, кстати, по-прежнему там живет, с вашим дядюшкой Альфи. Ваш папа читал вам вслух, когда вы были маленькой. — Он снова помолчал, глядя ей в глаза. — Вы знаете, что он умер?
Она кивнула:
— Воздух стал чище.
И наконец Ребус понял.
— Он многому меня учил, — продолжила она с намеком. — Очень многому.
Воцарилось молчание; Ребус нарушил его уже мягче:
— Вы матери говорили?
— Зачем — она знала. Она только поэтому и хочет выяснить, жива ли я. Потому что если жива, то могу проболтаться.
Она смотрела в пол, в глазах стояли слезы.
— Почему же вы так долго ждали и дотянули до Эвимора?
Ей понадобилось время, чтобы взять себя в руки.
— Я не хотела учить английский в университете — это была его идея, а не моя. И чем больше мы сидели в нашем эвиморском шале и говорили о будущем, тем яснее мне было, что я не смогу сказать ему это в лицо.
Ребус понимающе кивнул.
— Он… к тому времени уже прекратил. Перестал, когда мне было четырнадцать. — Она откашлялась. — Покажется бредом, но тогда я думала, что это я виновата, и становилось еще хуже. Потом я годами думала, как его наказать, и вечером тридцать первого декабря почувствовала, что мне море по колено — хотя бы и море джина. В незнакомом месте за сотни миль от них все вдруг показалось намного проще.
— Но что же было потом, когда вы узнали о его смерти?..
— Тогда уже было поздно. Я понимала, что не вернусь.
— Печальная перспектива — жить в вечном страхе, что тебя узнают.
— Поэтому вы должны ей сказать, чтобы она прекратила. Я жива, со мной все в порядке, и я больше не хочу ни видеть ее, ни говорить с ней.
— Было бы гораздо проще, если вы сами…
— Не для меня. — Она соскользнула с табурета и встала перед ним. — Так скажете или нет?
Ребус надул щеки:
— Вы уверены, что хотите жить такой жизнью?
— Так уж вышло. — Она пожала плечами. — Многие живут куда хуже. Вам ли не знать.
Ребус подумал, затем согласно кивнул.
— Спасибо, — сказала она, жалко улыбаясь.
Ребус пытался придумать, что бы сказать еще, но было поздно: она уже дошла до двери. Однако на улице она вдруг остановилась, помедлила и вернулась.
— Вот еще одна ложь — у меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки.