3
Первая партия дел шла чуть ли не неделю. Ребус потратил целый день, пытаясь найти нужного человека в нужных отделениях полиции Центрального и Северного округов Шотландии. В юрисдикции Центрального округа находился магазин товаров для садоводства близ Охтерардера, хотя сначала Ребусу велели обращаться в полицию Тейсайда. В юрисдикции Северного округа находились также Эвимор и Стратпеффер, но там были разные отделения, и ему пришлось звонить и в Инвернесс, и в Дингуолл.
Все это якобы делалось для простоты. Существовали планы слияния сил восьми округов в одно подразделение, но это мало чем помогало Ребусу, телефонная трубка в руке которого раскалялась докрасна.
Блисс и Робисон спрашивали, чем это он занимается, а он для объяснения отвел их в кафетерий, где угостил выпивкой.
— И шефу ни слова? — спросила Робисон.
— Пока нас не вынудят, — ответил Ребус.
В конце концов, чем одна папка отличается от другой? Первой пришла посылка из Инвернесса. Она попахивала болотом, а на коробке расцвела плесень. Это было дело Бриджид Янг. Ребус изучал его полчаса и быстро пришел к выводу, что в нем было много лишнего. Не имея никаких наводок, местные копы допросили всех, кто попался под руку, но эти допросы не добавили ничего, кроме неразборчивой писанины. Фотографии с места события тоже почти не проливали света на случившееся. У Янг был белый «порше» с бежевыми кожаными сиденьями. Ее рюкзак так и не нашли, как и футляр с ключами. Портфель обнаружили на пассажирском сиденье. Ежедневника не было, но он отыскался на работе, в Инвернессе. У нее была назначена встреча в Калбоки, а потом еще одна в отеле на берегу Лох-Гарв. Она не позвонила в аварийную службу по поводу прокола и не сообщила клиенту в отеле, что задерживается по той простой причине, что ее телефон остался на месте предыдущей встречи. В папке было несколько семейных фотографий и газетные вырезки. Ребус назвал бы ее скорее красивой, а не хорошенькой: сильная квадратная челюсть и взгляд исподлобья, устремленный в объектив камеры, словно съемка была еще одним порученным ей заданием, которое она спешила вычеркнуть из списка. Рапорт гласил, что портфель вместе с другими вещами, найденными в «порше», в итоге были возвращены семье одновременно с машиной. Мужа у нее не было: она жила одна в районе Ривер-Несс. Мать проживала неподалеку под одной крышей с сестрой Бриджид. После 2002 года папку время от времени пополняли какими-то случайными сведениями. В первую годовщину исчезновения Бриджид полиция обратилась ко всем, кому было хоть что-то известно. На местном телевидении показали реконструкцию случившегося. Но ни то ни другое не дало ни единой ниточки. Последние сообщения свидетельствовали, что бизнес Бриджид Янг переживал трудные времена, и это породило гипотезу, что она просто пустилась в бега.
Когда рабочий день закончился, Ребус решил взять дело домой, а не оставлять на виду у Коуэна. Дома он вывалил содержимое коробки на обеденный стол в гостиной. Вскоре он понял, что не имеет смысла таскать его на Феттс-авеню и обратно. Найдя канцелярские кнопки в шкафу, он стал развешивать фотографии и газетные вырезки на стене над столом.
К концу недели к фотографиям Бриджид Янг присоединились фото Зоуи Беддоус и Салли Хазлитт, а бумаги заняли не только стол, но и часть пола и дивана. В лице Салли он угадывал черты Нины Хазлитт: те же скулы, те же глаза. В ее деле обнаружились фотографии с поиска, предпринятого несколько дней спустя после ее исчезновения: десятки волонтеров прочесывали холмы при поддержке спасательного вертолета. Он купил карту Шотландии и тоже прикнопил ее к стене, прочертил на ней жирным черным маркером дорогу А9 от Стирлинга до Охтерардера, от Охтерардера до Перта, а оттуда через Питлохри и Эвимор до Инвернесса и дальше, до самого северного побережья у Скрабстера неподалеку от Турсо, где не было ничего, кроме парома, ходившего в Оркни.
Ребус сидел в своей квартире, курил и размышлял, когда в дверь постучали. Он потер брови, пытаясь прогнать собиравшуюся между ними головную боль, вышел в коридор и отворил.
— Когда уже починят этот лифт?
В дверях стоял и тяжело дышал мужчина — его ровесник, плотного сложения, с выбритой головой. Ребус посмотрел через его плечо на два пролета, которые тот только что одолел.
— Тебе какого черта надо? — спросил Ребус.
— Ты забыл, какой сегодня день? Я уже начал за тебя беспокоиться.
Ребус взглянул на часы. Было почти восемь вечера.
У них вошло в традицию раз в две недели выпивать.
— Потерял счет времени, — сказал он, стараясь не показать, что извиняется.
— Я тебе названивал.
— Наверно, я выключил звонок, — объяснил Ребус.
— Главное, что ты не лежишь мертвый на ковре в гостиной.
Кафферти улыбался, хотя его улыбочки были страшнее, чем иные оскалы.
— Подожди здесь, — велел Ребус, — я сейчас надену пальто.
Он вернулся в гостиную и загасил сигарету. Его телефон лежал под кипой бумаг с выключенным, как он и подозревал, звуком. Один звонок был пропущен. Пальто лежало на диване, и он стал его натягивать. Эти регулярные выпивки начались вскоре после того, как Кафферти выписали из больницы. Ему сказали, что он в какой-то момент умер, и если бы не Ребус, то все для него на этом бы и закончилось. Но это была не вся правда, как подчеркивал Ребус. Тем не менее Кафферти настоял на выпивке, желая выразить благодарность, а спустя две недели — опять, а потом еще через две недели.
Кафферти когда-то заправлял в Эдинбурге — по крайней мере, в худшей его части. Наркотики, проституция и рэкет. Теперь он не то отошел на задний план, не то вообще вышел из игры. Ребус точно не знал. Он ведал лишь то, что Кафферти ему говорил, но верить не мог и половине его слов.
— Это у тебя что? — спросил Кафферти из дверей гостиной.
Он указывал на стену, превратившуюся в выставочный стенд, рассматривал папки на столе и на полу.
— Я же сказал тебе подождать снаружи.
— Брать работу на дом — плохой знак. — Кафферти вошел в комнату, держа руки в карманах.
Ребус никак не мог найти ключи и зажигалку… Куда они делись, черт побери?
— Убирайся, — потребовал он.
Но Кафферти изучал карту.
— А-девять — ничего себе, хорошая дорожка.
— Неужели?
— Сам ею пользовался, было время.
Ребус нашел ключи и зажигалку.
— Все, можем идти, — объявил он.
Но Кафферти не торопился.
— Все слушаешь старье? Пора снять… — Он кивнул на проигрыватель: игла уже вышла на выводную канавку пластинки Рори Галахера.[12]
Ребус поднял тонарм и выключил аппаратуру.
— Доволен? — спросил он.
— Такси ждет внизу, — ответил Кафферти. — Так это твои глухари?
— Не твое дело.
— Как знать. — Кафферти опять одарил Ребуса своей улыбочкой. — Но, судя по снимкам, одни женщины. Это не в моем стиле…
Ребус уставился на него:
— Зачем ты ездил по А-девять?
Кафферти пожал плечами:
— Да так, всякий мусор выкидывал.
— Ты хочешь сказать — избавлялся от трупов?
— Ты когда-нибудь по А-девять ездил? Болота, леса да просеки, ведущие в самое никуда. — Кафферти помолчал и добавил: — По мне, так славные места.
— Там на протяжении нескольких лет пропадали женщины — тебе об этом что-нибудь известно?
Кафферти задумчиво покачал головой:
— Нет. Но могу поспрашивать, если хочешь.
На несколько секунд в комнате воцарилось молчание. Наконец Ребус молвил:
— Я подумаю об этом. — Потом он докончил: — Если окажешь мне услугу, мы будем квиты.
Кафферти хотел положить руку на плечо Ребуса, но тот увернулся.
— Давай уже поедем и выпьем, — сказал он, подталкивая гостя к выходу.
4
Домой он вернулся в половине одиннадцатого. Наполнил чайник и приготовил чашку чая, потом пошел в гостиную. Включил одну лампу и стереопроигрыватель. Ван Моррисон:[13] «Астральные недели». Его сосед внизу был стар и глух. Наверху жили студенты, которые особо никогда не шумели, разве что на редких вечеринках. За стеной гостиной… он понятия не имел, кто там жил. Да и знать было незачем. В том районе Эдинбурга, который он называл своим домом (в Марчмонте), население постоянно мигрировало. Много квартир сдавалось внаем, и большинство из них — на короткие сроки. Об этом и говорил в пабе Кафферти.
«Раньше все друг о друге пеклись… Вот и правда: загнулся бы ты на полу у себя в квартире — сколько бы там пролежал, пока кто-нибудь не почесался зайти?»
Ребус возразил, что раньше было не лучше. Он повидал много домов и квартир, обитателей которых находили мертвыми в постели или любимом кресле. Мухи и вонь. Да куча счетов в почтовом ящике. Может, кому-то и приходила в голову мысль постучать в дверь, но дальше дело не шло.
«Раньше все друг о друге пеклись…»
«У тебя самого, Кафферти, наверняка были люди, которые стояли на шухере, пока ты закапывал тела?» — пробормотал себе под нос Ребус.
Попивая чай, он разглядывал карту. Сам он редко бывал на А9. Дорога эта была довольно поганая, только часть ее имела разделенные полосы для встречного движения. Полно туристов, многие с жилыми прицепами. Сплошные повороты и подъемы, за которыми ни черта не видно. Грузовики и автофургоны, с трудом вползающие в гору. Инвернесс находился всего в сотне миль к северу от Перта, но ехать приходилось два с половиной, а то и три часа. А когда ты добирался до места, то в довершение ко всему оказывался в Инвернессе. Радиодиджей, которого Ребус слушал, называл это место «Дельфиньей помойкой».[14] В Мари-Ферт действительно было несколько морозостойких дельфинов, и насчет помойки Ребус тоже не сомневался.
Эвимор… Стратпеффер… Охтерардер… а теперь Питлохри. Ребус в итоге рассказал Кафферти часть этой истории, оговорившись, что совпадение вполне вероятно. Кафферти задумался, надув губы и побалтывая виски в стакане. В пабе стояла тишина — забавно, как с появлением Кафферти в таких заведениях люди спешили допить, что у них было, и удалиться.